«Шоа» во Львове - Наконечный Евгений (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Как-то мы с Павлом Матиивым после многолетнего перерыва заглянули туда и не поверили своим глазам, как сумели послевоенные хозяева города разорили уютный зеленый оазис нашего детства. Но чему удивляться, когда после войны руководить городом приехали с востока полностью малообразованные чужеземцы, к тому же «деревенщина», которые органически не были способны понять особенности старинного европейского города. Для них как образец городского строительства был вид неупорядоченной длиннющей российской «прамышленной деревни», а верхом искусства архитектуры — нудные, псевдопомпезные, казармоподобные здания столицы их «родины». Это же они показали фатальную беспомощность с водоснабжением, канализацией, транспортом и городскими улицами. Послевоенные городские власти «насазидали» в Львове ужасные предместья с хаотической, однообразной некачественной жилой застройкой. Чтобы как-то немного возвысить памятник своему лысому идолу, сделали реконструкцию площади перед Оперным театром таким образом, что эта жемчужина львовской и европейской архитектуры лишилась входной лестницы и стала на пол метра ниже.
К слову, до войны львовские парки по австрийской традиции заботливо и старательно ухаживали. В каждом парке реально, а не в бумажных отчетах, полный рабочий день работали сторож, дворник и садовник. Парковые дорожки не заливали концерогенным асфальтом, а утрамбовывали измельченной кирпичной крошкой, что давало возможность излишкам влаги легко проникать в землю, не создавая луж. По сторонам тянулись чистые, незаиленные канавки. Мураву отгораживали от тропинок небольшими, покрашенными в зеленый цвет деревянными столбиками, между которыми блестела натянутая проволока. Ходить можно было только по дорожкам, а не бродить кому как взбредет в голову во всех направлениях парка. Кусты и деревья высаживались по продуманному композиционному плану, а не кое-как. За травяным газоном тщательно ухаживали, подсевали, чистили, чтобы на радость людям поддерживать живой изумрудный ковер среди городских стен. Собак в парках не выгуливали.
Летом 1941 года «гицля» опустела. Прекратились и наши совместные загородные прогулки, которые организовывал непоседа Самуэль Валах. Портной родился в городке Гримайлов, на Подолье. Из гримайловского детства он вынес очарованное увлечение украинской народной песней и любовь к чудесной подольской природе. Народных песен он знал не меньше, чем музыкальный украинец, а относительно природы, то окрестности Львова немного напоминали ему его родное Подолье. При удобном случае, собирая вокруг себя шумную компанию, Валах проводил жизнерадостные походы в Брюховичи, на Чертову скалу, на Кайзервальд и в другие места.
Жарким, трагическим летом 41-го года львовские евреи стали избегать лишних встреч с немцами и без необходимости на улицах не показывались, отсиживались дома. Родители перестали выпускать детей на улицу, для забав и игр им остались тесные дворы. Йосале этим очень мучался. Ко всему в нашем дворе стало невозможно ни поиграть в мяч, ни даже громко вскрикнуть. У Мормурека внезапно умерла дочка и мы своим звонким шумом мешали ему придерживаться обряда скорби. Из своей комнаты Мормурек вынес всю мебель, застелил пол ковром и сидел на нем без обуви в одних носках. Так Мормурек целыми днями, сидя на ковре, принимал от знакомых соболезнования, предаваясь посту и молитве.
В те же дни разошлася невероятная весть, что немецкие саперы методично уничтожают во Львове синагоги. Не считаясь ни с чем, немцы разрушили в центре города «Золотую розу» — синагогу, которую в средние века соорудил знаменитый архитектор Павел Римлянин, который построил Успенскую церковь и костел Бернардинов (теперь церковь св. Андрея). Недалеко от нас немцы уничтожили синагоги на старом еврейском кладбище и на улице Бэма. Угнетающее впечатление на моих еврейских соседей оказало уничтожение величественной синагоги на Старом Рынке, что назывался «Темпель». В нее ходили семьи Валахов, Блязеров, Ребишей и других знакомых евреев.
Мой неразлучный друг Йосале имел светлую душу, наполненную искренними, простыми, не взбаламученными еще ничем религиозными чувствами, как это часто бывает в подростковом возрасте и которое иногда возвращается на склоне годов, как дар небесный. Слух о разрушении синагоги «Темпель» потряс его до глубины души. Он не мог в это поверить.
— Пошли, — обратился ко мне Йосале, — я должен убедиться своими глазами.
И мы пошли на площадь Старый рынок, обходя магистральные улицы, чтобы не встречать немцев. Йосале их боялся. Однако по дороге, мы увидели странных солдат в шляпах, украшенных петушиными перьями.
— А кто это? — удивился Йосале.
Я часто болтался по городу и уже знал, что так одета венгерская военная жандармерия. Вблизи вокзала, на сегодняшней улице С. Бандеры, стояла воинская часть венгерской армии.
Наконец без приключений мы добрались к тому месту, где когда-то стояла синагога «Темпель». Сначала немцы подожгли ее, чтобы выгорело украшение храма, а затем заложили динамит и взорвали здание. Саперы выполнили свое дело с умелостью — кирпич не разлетелся по площади, не загородил обломками трамвайный путь что проходил рядом, а стены синагоги ровно распались большими кусками на месте, словно осели.
Йосале долго смотрел на руины синагоги «Темпель», обошел всю синагогу по периметру, постоял в раздумьях и с горечью спросил:
— Как Бог разрешил такое?
Расположенный в самом центре Львова разлогий городской парк коренные львовяне не называли иначе как Иезуитский город. Новое, немотивированное название парк Костюшко не прижилось. (Нынешнее название парк Ивана Франко тоже не очень популярно). Благодаря центральному расположению и расходящимися во все стороны аллеями Иезуитский город является удобным пешеходным узлом для проживающих рядом горожан. Через этот тенистый городской сад мне приходится довольно часто ходить в различных направлениях.
В довоенное время парк служил местом развлечений и досуга. Тут функционировал летний кинотеатр. Недалеко размещался ресторан. В парковой ротонде проходили музыкальные концерты. На детской площадке с песочницами, турниками и качелями щебетали дети.
Теперь все исчезло, онемело. Только по верхним аллеям блуждал чудный нищий — говорили, сошедший с ума оперный певец. Он не торопясь, шаг за шагом, шел по аллее и время от времени ритмично, поставленным сильным голосом говорил одну и ту же фразу:
— Дай грош! Дай грош!
Побудительный тон и тембр голоса звучал не напрасно: прохожие опускали в металлическую посудину, которую попрошайка держал в руке, мелкие монеты. Подававших странный старец не благодарил. Он вообще не разговаривал, только ритмично, как автомат, в равные промежутки времени говорил мощным голосом:
— Дай грош! Дай грош!
Один раз, когда я нес отцу в типографию на улицу Сокола обед и вышел, по привычке, на прямую нижнюю аллею Иезуитского города, меня остановил грозный окрик: «Halt!». На дорожке торчал жандарм и предупреждающе помахивал транспортным жезлом. Немец поднял передо мной круглый красно-белый железный диск, показывая, что необходимо перейти на другую, верхнюю аллею. Только теперь я обратил внимание, что перед фасадом здания университета виднелась полицейская цепь. Сам фасад был задекорирован свисающими красными гитлеровскими стягами, которые имели посредине белый круг, а в нем черную свастику. Доносились маршевые звуки духового оркестра. На уникальной, которая гасила шум транспорта, деревянной проезжей части Университетской улицы, застыли роскошные лимузины. Возле арки на входе взволнованно топталась пара девушек в ритуальной в таких случаях украинской народной одежде. Обвешанные различной аппаратурой метушились фотографы. Каждому наблюдавшему было понятно — происходит церемония приветствия какого-то высокого немецкого руководителя. Торопясь, чтобы не упустить обеденный перерыв, я аж на выходе из парка, около памятника Голуховскому, узнал от собравшихся там зевак, что во Львов из Кракова прибыл губернатор. Приветствовали влиятельную личность, как это часто происходит, специально подобранные, проверенные люди, которые должны были изображать благодарное местное население. А настоящий народ, как водится, мог смотреть на торжества только издалека, сквозь полицейский заслон. Впрочем, собралось тогда совсем мало интересовавшихся визитом людей.
