Ощепков - Куланов Александр Евгеньевич (читать книги бесплатно TXT) 📗
В один из первых дней после приезда в номер к Ощепковым постучался полицейский. Напомним, что для японской полиции тех времен, вплоть до конца Второй мировой войны, это была обычная практика. Стражи порядка в форме и в штатском повсюду, не скрываясь, следовали за иностранцами, останавливали их на улицах, заходили домой, подсаживались в купе поездов и на совершенно законном — по тем временам — основании требовали рассказать о целях прибытия в Японию, месте проживания, цели конкретной поездки и т. д. Не особенно церемонилась японская полиция и с вещами иностранцев, заходя в отсутствие гостей в гостиничные номера или домой и перерывая все до основания. С этим сталкивались практически все путешественники по Японии довоенных времен, зарубежные журналисты, коммерсанты — словом, абсолютно все. Японская полиция мощно прессинговала иностранцев, не давая возможности подумать о хоть какой-то антигосударственной или разведывательной деятельности в этой стране. Профессор Тед О’Конрой, проживший в Японии 14 лет, в том числе в те годы, когда там были супруги Ощепковы, вспоминал: «…когда я имел дело непосредственно с иностранным отделом центральной полицейской организации, я имел возможность часто наблюдать за слежкой и обращением чинов полиции с иностранцами. Многие европейцы покидали свой отель, чтобы купить папирос или выпить что-нибудь, и в каждом случае они становились предметом наблюдений какого-нибудь мелкого сыщика, состоявшего на службе полиции. Стоило иностранцу вскочить в трамвай, сыщик следовал за ним. Если иностранец шел пешком, сыщик шел по его пятам. Иностранец не мог укрыться от сопровождения своего сыщика, пока не возвращался в свой отель…
Недавно я слышал разговор между иностранкой и полицейским на… улице Кобэ. Разговор был несколько односторонним, так как знание языка у дамы было строго ограниченным. Офицер начал разговор следующими словами: “Зачем вы приехали в Японию? Чтобы торговать? Зачем ваш муж открыл этот магазин? Сколько денег вы зарабатываете? Может ли ваш муж представить поручительство на 1000 йен? Где ваши деньги? Зачем вы вывозите деньги из нашей страны? Почему вы не даете работы другим японцам?”» [204].
В случае с выходцами из России ситуация была особенно сложной. Дело в том, что многие из них считались «подозрительными русскими» — этот совершенно официальный термин встречается во всех документах наблюдения за бывшими семинаристами, а значит, наши соотечественники оказывались в поле зрения не простой полиции, а токко. Токубэцу кото кэйсацу, а сокращенно токко кэйсацу или просто токко — специальный отдел департамента полиции при министерстве внутренних дел Японии был создан в 1911 году для контроля за растущим левым (социалистическим и коммунистическим) движением в стране. После революций 1917 года в России, когда именно левые пришли там к власти, главной угрозой для Японии и, соответственно, сферой особой ответственности токко, ставшей по сути тайной полицией, стал контроль за проникновением из Советской страны коммунистических идей, пресечение деятельности красных пропагандистов и, конечно, разведчиков. Потенциально подозрение падало на всех прибывающих из России, избежать же слежки было непросто, и на это требовалось время. Форма же наблюдения токко за иностранцами и особенно русскими комбинировалась из тайной слежки и навязчивого внимания, призванного вывести наблюдаемое лицо из себя и заставить его совершить ошибку, «проколоться». Это отношение японцев к иностранцам еще ощутят на себе советский писатель Борис Пильняк и резидент IV управления Штаба РККА Рихард Зорге, оставившие язвительные комментарии по данному поводу [205], но первым профессионалом, узнавшим, каково быть советским нелегалом в Японии, стал Василий Ощепков. За каждым его шагом будут следить агенты токко, и его жену тоже будут останавливать на улице для допроса. Надо было быть к этому готовым, и Василий Сергеевич, с его опытом дореволюционной еще работы против Японии, был готов.
Представляя шаблонное поведение шпиков, он сразу же предпринял несложные шаги по выявлению нежданных визитеров в своем номере в отеле, в особом порядке располагая вещи перед уходом. Вернувшись, Василий Сергеевич зафиксировал едва заметные последствия негласного обыска, а уже на следующий день полицейский пришел снова — теперь с официальным визитом. На этот раз совершенно внезапно Ощепкова такой визит обрадовал. Дело в том, что относительная узость круга японских русистов и русских японистов часто приводила к неожиданным встречам. Вот и на этот раз Василий Сергеевич узнал в полицейском специалиста по России Сиба Набути (по М. Н. Лукашеву; по М. Алексееву — «чиновник А.»), с которым познакомился во Владивостоке во время службы у японцев в Управлении военно-полевых сообщений [206]. Официальный визит быстро перешел в неофициальный и затем не раз повторялся. Все авторы, обращавшиеся к этому эпизоду биографии нашего героя, пишут о том, что Ощепков не жалел денег на угощение «старого друга», включая горячее сакэ. Разумеется, Сиба не был единственным человеком в полиции, кто был «закреплен» за Ощепковым, но он владел информацией и не всегда в должной мере владел собой, так что расходы на выпивку оказались оправданны.
Однажды (по сведениям В. И. Лоты, это произошло в феврале 1925 года, когда Ощепков вернулся из поездки в Харбин для встречи со своим куратором из разведки, «прикрыв» командировку переговорами с кинопрокатной фирмой Алексеева) Сиба зашел к Ощепковым в очередной раз. Очевидно, получивший инструкцию проверить политические взгляды подопечного, японский полицейский открыто поинтересовался у Василия Сергеевича его партийными предпочтениями. Ощепков сыграл ва-банк и ответил, что состоит в партии «Д. Д.», что якобы на сахалинском жаргоне означало «деньги-деньги».
Сиба сначала не смог сдержать удивления, а потом, расхохотавшись, объяснил свою реакцию Ощепкову. Оказывается, шанхайская резидентура японской разведки передала в Кобэ сообщение о том, что из Шанхая на пароходе («Натясами-мару» — по Лукашеву; «Шанхай-мару» — по Лоте) в Кобэ направляется советский разведчик по кличке «Д. Д.», работающий под прикрытием кинематографиста. Кроме того, японской разведке стало известно, что этот самый «Д. Д.» прежде работал на Сахалине и даже то, что информация, поступавшая от него, передавалась полпреду СССР в Пекине Карахану. Строго говоря, Ощепков был раскрыт: он прибыл на указанном пароходе (как бы он ни назывался) и был кинопрокатчиком, ранее работавшим именно на Сахалине. Вариантов для выбора японской полиции просто не оставалось: советский резидент был предан еще до того, как начал свою деятельность в Кобэ. Кто это сделал, до сих пор остается неизвестным. Нигде и никогда в открытых источниках этот вопрос не обсуждался. Между тем вычислить японского агента в советской разведке, учитывая немногочисленность людей, знавших о миссии «Д. Д.», но не знавших настоящего имени резидента, вряд ли так уж сложно. Как ни странно, локализовать и сразу же, на месте, ликвидировать провал удалось самому Ощепкову — он оказался действительно хорошим актером и обаятельным человеком.
Полицейскому Василий Сергеевич пояснил, что в Шанхае на короткое время остановился в пансионате, принадлежавшем русскому эмигранту, бывшему офицеру колчаковской армии. Там Ощепков во время обедов познакомился с другими постояльцами, которым рассказывал о Сахалине и политической ситуации на бывшей русской территории. Когда же зашел разговор о том, к какой партии принадлежит сам рассказчик, тот предложил всем записываться в партию «Д. Д.».
При кажущейся сегодня наивности версии, японская полиция, судя по всему, ее благополучно проглотила. Это может объясняться тем, что ее источник в советской разведке (а скорее всего, в советском посольстве в Пекине) тоже был русским и японцы сами ему не слишком доверяли. Сопоставив полученную от него информацию и рассказ Ощепкова, им пришлось выбирать, кому верить. Похоже, что выученик школы дзюдо Кодокан и бывший переводчик японской армии, которому к тому же симпатизировал Сиба, вызвал большее доверие, чем агент в Китае. Наблюдение за «Д. Д.», разумеется, не сняли, но… «кто предупрежден, тот вооружен». Василий Сергеевич отправил срочное донесение в Хабаровск, потребовав немедленно сменить оперативный псевдоним, и был наречен «Монахом». Работа резидента, как и наблюдение за ним японской полиции, после первоначального невероятного напряжения постепенно перешла в рабочий режим.
