Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Грищенко Александр Игоревич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Итак, в надежде, что в Синопе пока не зверствуют иконоборцы, Епифаний с Иаковом на следующее утро отправились туда и прибыли к вечеру под воскресный день, попав на всенощное бдение в соборе Святого Фоки, где служил епископ. Иконы из собора не убрали, но развесили их по стенам так высоко, что приложиться к ним было совершенно невозможно; на одеяниях же духовенства и на завесах лики Христа, Богородицы и святых отсутствовали; на ектеньях возносилось имя лжепатриарха Феодота, — так что не шла студитам молитва на ум и сердца их не умилялись божественным песнопениям. Епифаний, словно предчувствуя беду, старался держаться подальше от алтаря, прячась за колонной, но в конце службы услышал знакомый писклявый голосок:
— Вот они! Держите их, изменников государевых! — вопил, тыча пальцем в сторону Епифания, Никита Мономах. — Это беглые иконопоклонники, студиты, святотатцы! Это они навлекли гнев Божий на наш корабль!
Сотни настороженных взглядов устремились на Епифания и Иакова.
— Ловите скорей, а не то убегут! — верещал евнух. — Это ж соглядатаи Никифора, письмоноши, отравители колодцев, пособники сарацин!
Стоявший среди знати военачальник, по важном виду — сам синопский дука, недовольно кивнул своим отрокам, и те нехотя стали протискиваться сквозь ряды прихожан, стараясь добраться до тех, на кого указывал Никита. Но оцепеневшие студиты и не думали бежать.
— Передайте их людям епископа, — приказал дука. — Раз они монахи, пусть он с ними сам и разбирается.
Подхваченные под руки, Епифаний и Иаков были через тёмные переходы выведены из церкви в епископские покои, где под присмотром какого-то глухонемого скифа звериной наружности, по повадкам носильщика, до полуночи дожидались, пока с ними кто-нибудь разберётся. Когда же пришёл епископ Павел, утомлённый, по-видимому, обильной трапезой, он не сразу заметил забившихся в угол черноризцев.
— А, это всё ещё вы? — осмотревшись в келье, удивился он. — Подлец Никита весь вечер не давал мне покоя из-за вас…
— Не верь ему, господин! — воскликнул Епифаний. — Знал бы ты, каков он был с нами. Ведь задумывал он нечто такое… — Но тут Епифаний умолк.
— Успокойся, брат. Как там тебя звать? Епифаний? Так вот, брат Епифаний, вы же впервые в Сипопе, так? Отвечай епископу, как отцу твоему и наставнику. Вот, — и Павел, отдёрнув занавесь от ниши в стене, зажёг свечой стоявшую в ней лампаду, которая высветила образ Спасителя, — вот святая икона Христа, Господа нашего. Не солги пред нею!
Студиты при виде этого радостно пали на колени.
— Вы ведь ничего не успели тут натворить? — расспрашивал их епископ, позёвывая. — И есть ли на вас какие-либо канонические провинности? Преследуют ли вас власти того города, откуда вы бежите?
Епифаний отрицательно мотал головой.
— Вот и помалкивайте, — строго сказал Павел. — Мономахи в нашем городе люди важные, и очень. Ну, не могу я вас вот так сразу отпустить. А этот Никита, он ещё какое-то время побеснуется, да и успокоится. Уедет, наверное. Он надолго нигде не задерживается. Тогда и вы можете идти, куда вам вздумается. А пока, как бы под охраной, поживёте при церкви Святого апостола Андрея…
— Андрея?! — воскликнул Иаков.
— Да, она на отшибе, за старыми стенами, у моря. Там спокойней. Благослови вас Бог… и пошли уже вон отсюда!
Отцы-монахи Феофаний и Симеон, клирики Андреевской церкви, хотя и были разбужены посреди ночи незваными гостями, которых они спросонья приняли за пучеглазых бесов, в итоге сердечно им обрадовались — и наутро Епифаний уже сослужил им обедню. Феофанию было далеко за семьдесят, и он хорошо помнил времена первого иконоборчества. Разоблачаясь после службы, он указал Епифанию на прислонённую к стене алтаря высокую мраморную доску, на которой в полный рост был изображён апостол Андрей:
— А при царе Навознике, при Лошаднике этом Константине, пришли сюда — тогда икона эта стояла ещё перед алтарём — пришли сюда палачи иконные и начали образ святой стёсывать… Прости, брат Епифаний, я до сих пор не могу без слёз вспоминать это… Так вот, стёсывали они, стёсывали — и отнялись у них руки по молитве Афанасия, тогдашнего настоятеля, по произволению блаженного апостола. Отнялись руки у них, и выронили они на пол свои топорики. А отец Афанасий сказал им: «Уходите прочь, нечестивцы!» И они ушли и не вернулись больше. Зато теперь другие пришли, сказали, чтоб мы припрятали святые иконы.
— Хотя бы не порубили, — вздохнул Епифаний. — Я же своими глазами видел, как один из светочей Церкви, благочестивейший архипастырь, разбивал лик Пресвятой Богородицы!
— А вернулась Она потом на место, Богородица?
— Как же Ей вернуться, если подчистую выбили всю мозаику из стены!
Лицо Феофания просияло, и он выпалил:
— А наш-то апостол Андрей, он вернулся! Смотри сам: каждая чёрточка на месте. Глаза прямо в душу тебе направил. Волосы дыбом, аж светятся. Исцеления же творит чудесные, каждый месяц по несколько исцелений.
Присмотревшись к иконе, Епифаний в ужасе отпрянул: на него пристально глядел тот высокорослый муж в сияющем хитоне, который ходил по водам, когда их корабль терпел крушение.
— Моли о спасении душ наших, апостоле святый, — прошептал Феофаний и приложился к ноге Андрея, яркими красками выписанной на мраморе. — Моли о помиловании нас многогрешных, спутешествуй нам в странствиях наших и не оставляй нас в злоключениях наших, как не оставил ты соапостола своего Матфия, когда случилось ему учить в Городе людоедов.
Епифаний затряс старого пресвитера за плечи:
— Опомнись, отче! Каких ещё людоедов вы тут себе, синопцы-пальцееды, навоображали?! Верите детским сказкам?..
Феофаний на удивление спокойно ответил:
— Видишь сию икону? А ведь написана она при жизни блаженного и всехвального Андрея Первозванного, апостола Христова, прямо с него и написана, прямо в нашем городе, ибо Синопа — это и есть тот самый Город людоедов. Такие у нас в те времена жестокие были жители!
— Как же так… — затих студийский гость, так убедителен и твёрд в своей вере оказался Феофаний. — А я только несмышлёным мальчишкой думал, что всё это может быть правдой…
— Истинная правда, — подтвердил Феофаний. — Кое-что, конечно, со временем к этой истории присочинили, но в целом так оно всё и было. Хочешь, я покажу тебе сиденья апостолов Петра и Андрея и каменные их ложа? Бери с собой брата Иакова, пройдёмся-ка вдоль берега в сторону мыса.
И Феофаний с Симеоном повели студитов по северному склону Синопского полуострова, отделённого от материка столь узкой полоской земли (на которой и располагался сам город, чудом уместившись на ней), что казался он островом, диким, гористым, поросшим дремучим лесом, с крутыми скальными обрывами.
— А правда ли, — расспрашивал по пути своих провожатых Епифаний, — что прибыл сюда святой апостол Андрей из Амасии? Так написано в «Деяниях» его и Матфия в Городе людоедов, да ещё в одной старинной книге…
— От Амасии до нас, — отвечал Симеон, — по горным дорогам дней шесть ходу. Вряд ли апостолы (а их сначала двое братьев было: Андрей и Пётр) пришли сюда сушей. Думаю, морем.
— Всё-то ты напутаешь, — возразил ему Феофаний. — С братом Петром, и Матфием, и другими апостолами святой Андрей приходил в Синопу первый раз. Тогда шли они из Анкиры Галатской, это ещё дальше, чем Амасия, недели две идти, через Гангру, потом Мерзифон, вниз по большой реке, иначе не обогнуть горный хребет, а это уже недалеко от Амасии, потому, наверное, и напутали в твоей старинной книге.
— А второй раз? — спросил Епифаний, которому мысль о нескольких путешествиях Андрея, а не об одном, как в «Деяниях», нравилась больше.
— Второй раз он уже сюда один вернулся, морем, из Амастриды, Гераклеи, с вашей стороны, одним словом. А сначала остановились апостолы не в самом городе, а как раз на этом краю, куда мы идём сейчас, но подальше, прямо на мысу, чтобы не добрались до них жестокие синопцы. Варварами и дикарями они были в те времена, потому и прослыли людоедами.
