Раздумья ездового пса - Ершов Василий Васильевич (читать книги без TXT) 📗
Нет, надо вытаскивать себя. Ну, ещё минутку. Какие ватные руки…
О, кишечник. Нет, отпустил. Ну, ещё пару минут…
Валюсь, валюсь, проваливаюсь… дыхание глубокое, медленное… спать...
Нет, ты — Капитан или кто? Ну! Ну!
Волевое усилие. Сел. Все, уже не лягу, бесполезно. Не думать об усталости, об отдыхе. Двигаться. Шея затекла какой-то вязкой резиной. Осторожно, чтобы не щёлкнула, начинаю выворачивать её из туловища. Зарядка для хвоста… Теперь открыть глаза.
Яркий свет. Щурюсь. Встаю. Ой, спина. Раздвинуть шторы. За бортом солнце. День. Снова кишечник… Ползу в туалет. В душ. Жизнь продолжается.
Доживаю до вечера. Общение с внучкой высасывает последнюю энергию. Доползаю до кровати и умираю до утра.
— Чего ты орёшь по телефону?
И правда. Чего я ору. Вон супруга: часами мурлычет в трубку, тихонько, с интонациями…
Подбегает внучка:
— Деда! Деда!
— Ась!
— Деда, а что такое “ась?”
Мы глохнем в полётах. Единственное профессиональное заболевание, которое признается теми, кто там, наверху распределяет нам порции пищевой кости в старости, чтоб с голоду не сдохли, — это глухота. Единицам везёт: оформляют пенсию по профзаболеванию, по среднему заработку… до 60 лет. А там — как все.
И связь по телефону я веду громко не только потому, что после полёта хуже слышу, а и по привычке вести связь отчётливо. Вы бы послушали в эфире моего чуть косноязычного Филаретыча: Левитан!
Кстати, вот ещё одно требование: пришёл в авиацию — должен уметь чётко и внятно, командным голосом изложить, доложить, приказать; должен уметь сформулировать мысль, должен, в конце концов, уверенно донести через микрофон информацию пассажирам .
— Уважаемые пассажиры! Говорит капитан корабля. Я приветствую Вас на борту самолёта Ту-154 авиакомпании “Красноярские авиалинии”… Расчётное время…
Уж если ты, Капитан, общаешься с пассажирами, делай это красиво.
Проводницы говорят мне: “Василич, когда на эшелоне ты говоришь пассажирам, что на борту все в порядке, — веришь, нет — они просто балдеют. У них наконец все разжимается внутри. Интонация такая у тебя, что ли”.
Доверяйте мне. Я долго и трудно шёл к своим “дубам”на фуражке. Пятнадцать лет, на разных типах самолётов, я повышал свой класс, пока не стал пилотом первого класса; ещё пять лет ушло на то, чтобы стать классным пилотом; ещё десять — на то, чтобы стать Мастером. Я Вас довезу. Уже два миллиона перевёз, и все живы. Чего же Вы боитесь?
Да. Какой уж тут рабочий. С микрофоном. Но и служащий… контора… а это ж — в небе.
Может, это… интеллигенция? А что: каждого специалиста готовят индивидуально, личность. Нянчатся. Учитывают особенности характера, темперамент и прочее… профессия-то явно не массовая. Капитан тяжёлого самолёта назначается приказом министра персонально.
Да нет. Не тянем мы на интеллигенцию. Интеллигент — у кого душа болит за все. Кто жизнь кладёт на алтарь высоких идеалов…
А мы…это…”ложим”. Мы изъясняемся пока что именно так. С наших трибун ещё льётся поток выражений типа: “ложить” (ударение на “о”); “средства” (ударение на “а”); “галиматня”; “перетрубация”; “привуалирует”; “желает быть лучшего”; “инциндент”… Не каждый напишет грамотно и мудрёное слово “интеллигенция.” Нет, не тянем. Душа у нас за все не болит. Судьбы государства — где-то там, внизу; нам до них далеко, как, впрочем, и тому государству до наших судеб. Льготная пенсия — кость, брошенная нам ещё при Сталине; на неё не прожить…но и с голоду не помрёшь.
Я благодарен авиации, пожалуй, за одно: никогда не стоял в очередях, не считал копейки до получки. На жизнь хватало.
Но сесть на нищенскую пенсию, мне, Капитану, из Службы которого государство высосало миллионы…обидно.
Нет, не тяну я на интеллигента. У меня душа болит за своё, нищенское, ограбленное родиной-мамой будущее.
Пока я летаю — капитализм ли, социализм за бортом — я все-таки востребован. Но когда я сам окажусь за бортом…
Проклятый капитализм как-то так заботится о вышедших в расход лётчиках, что пенсия у стариков равна среднему заработку. Не волнуйтесь, из них тоже высосано все — но им и воздаётся в полную меру. А для тех, кто пролетал больше тридцати лет, иные авиакомпании приплачивают ещё 10 процентов.
У нас недаво принят закон о пенсиях лётному составу. Хитрый, лукавый закон. Заворочена формула. Учитывается все: и налёт, и средний заработок, и вредность… Да только когда приложишь эту формулу к реальному старику-лётчику, к конкретному мне, тебе, к нему — оно как-то так оборачивается, по формуле этой, лукавой, что учителя мои, ушедшие по полной выслуге на пенсию несколькими годами раньше, до полной пенсии-то и не дотягивают: по этим хитрым коэффициентам пересчитанный их средний заработок…маловат!
Это когда они при Брежневе зарабатывали по 600-700 рублей, а средний по стране тогда был 250, — вот этот их заработок маловат. “Извините, ребята, раньше надо было позаботиться о среднем, поднапрячься…”
Мы-то понимаем. Для того и формула… чтоб на стариках сэкономить. Да мало того: пенсию нашу привязали к каким-то выплатам авиационных предприятий. Вот если все предприятия да возьмут и дружно оторвут от себя хороший кусок, да в общий котёл его, то тогда, по формуле, по коэффициенту, старикам добавят немного. Правда, если предприятия не захотят дружно отрывать от себя для никому не нужных, отработавших, бесполезных стариков-лётчиков, то и не добавится. Хотя по формуле, если мы все дружно, с песней, в ногу (знакомый мотив!) — да отдадим жену дяде… получается пенсия чуть не больше среднего заработка лётчика в нынешнее время. Разевай рот шире. Пой хвалу законодателям и правителям. И летай, летай до глубокой старости — ты же, кроме как крутить штурвал, ничего в жизни делать не умеешь. Государство тебя взрастило, взлелеяло, напичкало идеями ( раньше думай о Родине, а потом о себе), обучило, приковало к штурвалу, высосало все соки, выплюнуло и кинуло тебе кость. Спасибо.
Нет, явно не тянем мы на интеллигенцию.О судьбах родины не думаем.
Лётчик должен знать, что как только он осядет на земле, на него навалится смертная тоска безделья. Никто и нигде не возьмёт его на работу. Он вылетал свои сроки, он заработал 70 — 80 лет льготного трудового стажа (грубо год за два) — он никому не нужен. По великому блату садят на проходную. И провожает он своих молодых коллег взглядом подстреленного, забившегося в кусты сокола.
Не потому ли спиваются лётчики на пенсии? Не потому ли столь велик среди списанных лётчиков процент самоубийств?
Я никогда не сяду на проходную. Я прокормлю себя руками. Я ремесленник. И дед мой, и отец умели делать все. И мама моя, старая учительница, говорила мне в детстве: “Сынок, мужчина должен уметь делать все; а уж что женщина — заведомо. И для жизни надо очень мало: кусок хлеба, кусок сала, картофелину; ну, куфайку и сапоги”.
На куфайку и кусок сала я себе уж заработаю, а картошка в России своя. Мне вот на рассаду хороший сорт дали со своего огорода Заслуженный, Почётный профессор-хирург, обладатель Золотого скальпеля, и супруга его, тоже профессор, Заслуженный Врач России.
До каких же пор в России профессор будет сажать картошку?
Ну, страстей нагородил, скажете Вы. Что же тогда держит тебя на проклятой лётной работе уже тридцать с лишним лет? И теперь, по прошествии этих десятков лет, зная изнутри тяжесть ярма, муки неизбежной обязаловки, вред для здоровья, разрушение привычных стереотипов нормальной человеческой жизни, — может, не стоило огород городить? Если бы прожить жизнь сначала… Может, все это напрасно и не стоило связываться?
Нет! Стоило! Стоило добиваться и страдать — ради изумительного, немногим в этой жизни доступного чувства Полёта. Ради прекрасного сознания своей профессиональной состоятельности — именно в моем Небе. Именно с сотней пассажиров за моей спиной, доверивших мне свои жизни. Ради потрясающего ежедневного ощущения соприкосновения с родной землёй — как нежно целуют друг друга губы влюблённых…
