Николай Клюев - Куняев Сергей Станиславович (бесплатные полные книги txt) 📗
А Клюев к своей внешней кротости ещё прибавлял — заявлял всем и каждому, что никогда не имел сношений с женщинами. Старался окружить себя ореолом и стоустой молвой.
Но сразу же ореол спадал, когда дело доходило до денег.
Всегда бросалась в глаза его непомерная жажда стяжания».
И далее следовали: подсчёт — сколько Клюев получил за «Братские песни» и «Сосен перезвон»; упоминание о гонорарах с журналов; упрёк, что «пророк» «не считает нужным внести свою долю в общую сокровищницу, а, наоборот, уводит у них последнюю материальную поддержку — 800 экземпляров „Сосен перезвон“ — заплатив за них даже не 144 руб., которые они стоили его друзьям, а лишь 82»; извещение о «выпрашивании» Клюевым денег и вещей у знакомых. «Кроме того (все эти два с половиной осенних месяца), прикрываясь бедностью, читал за плату свои песни
— У Адашева — 2 раза,
— Озаровской,
— эстетов,
— графини Уваровой,
— гимназии Травниковой,
— Мендельсона,
— Мягковой,
— Третьякова и других».
И, естественно, упоминание, что с каждого выступления «получил… по 25 руб.».
Список свидетельствовал о том, что Клюев становится модным поэтом и исполнителем. Его приглашают в богатые дома, в дома любителей и собирателей народного творчества. При том, что гонорары за публикации и исполнения были его единственным источником существования, и Брихничёв волей-неволей свидетельствовал против самого себя, упоминая, «что все эти и прочие деньги новый Хлестаков немедленно переводил на родину». То есть «братья», естественно, рассчитывали на Клюева, вошедшего в славу, как на источник дохода, а Николай в первую очередь помнил о престарелых родителях, о брате, который, «и ледащий, и путящий», всё же не мог своим жалованьем обеспечить их существование.
И ещё один «грех» подчёркивает Иона: «Вообще — „жидов и левых“ господин Клюев не жалует (есть одно письмо его, где он пишет — „поймите меня — ведь вы не какие-нибудь жиды или левые“)». (Ведь насмотрелся Клюев и на тех и на других, в период своей «революции» и тюремного сидения. Наслушался. Узнал многим из них цену.)
Клюев много что рассказывал о себе Брихничёву, и невозможно сейчас определить, где он «подкладывал себя», следуя принципу «быть в траве зелёным, а на камне серым», а где говорил от души, и насколько правильно Иона его понимал. Во всяком случае, для Брихничёва уже все средства были хороши, и отдельные фразы Клюева он использовал без зазрения совести ради убийственных выводов: «Хлестаков, лжец, религиозный шулер, клеветник, литературный и нелитературный вор… Я утверждаю, что для Клюева нет ничего невозможного — если ему это выгодно…»
Послание разошлось достаточно широко, и иные позднейшие мемуары о Клюеве выдерживались в «брихничёвском» тоне.
А ведь ещё недавно всё было иначе. После уничтожения нескольких номеров «Новой земли» цензурой журнал был окончательно закрыт за статью «Похоронный марш», посвящённую Ленскому расстрелу. Вместо него вышел журнал «Новое вино», где в первом номере, на обложке которого был портрет Николая, были напечатаны клюевская «Святая быль» и восторженная статья о нём Любови Столицы «О певце-брате»: «Я говорю о замечательном литературном явлении последнего времени — о необычайной, нечаянно-радостной поэзии Николая Клюева, особое значение которой вскрывается, на мой взгляд, во второй его книге „Братские песни“. Как озеро, вспоены они светлым небом нового религиозного сознания; как луг, вскормлены тёмною землёю древнего народного творчества. Поэтому песни эти таят в себе таинственную связь с прошедшим и грядущим, с человеческим и божеским, со звериным и серафимским…» Ладно — восторженная поэтесса, но ведь и сам Брихничёв тут же поёт Клюеву хвалу, уже следующей его книге, ещё только готовящейся к печати — «Лесные были»: «Страшная книга… Изумительная книга… Наша критика, привыкшая смотреть на стихи с точки зрения внешней, проглядела в книгах Клюева „Сосен перезвон“ и „Братские песни“, — то, что составляет душу души Клюева, его глубокую религиозную личность, кладущую отпечаток на все произведения поэта и сообщающую им исключительную силу и мощь, как призыв к новой лучезарной жизни. Лучшие из критиков обратили внимание на сравнительно второстепенные вещи и забыли и обошли молчанием вечные гимны, ставящие поэта в ряды таких поэтов, как Давид и Иоанн Дамаскин… Клюев носит в себе подлинного, голгофского Христа. Этот Христос и помог ему посмотреть на жизнь иными глазами…»
Таким предстаёт «религиозный шулер, литературный и нелитературный вор» на страницах нового брихничёвского журнала. А в третьем номере Брихничёв печатает беседу с Клюевым под названием «Богоносец ли народ?», где Клюев в чрезвычайно резких тонах отзывается о веховцах и их взглядах на русский народ и полемизирует с Владимиром Соловьёвым. И ни малейшей идеализации народа ни в клюевских словах, ни в клюевском тоне.
«Указывают на народ — богоносец… Как будто не путём самосознания, не путём страдания совершенствуется нация…
Это Соловьёв говорил?
Я не согласен с Соловьёвым… Это — суеверие…
На самом деле народ — Дракон. (На самом деле — Дагон. Брихничёв плохо услышал. — С. К.)
Земля — злое, тёмное божество…
И плен земли самый страшный…
Недаром в древности земле приносили человеческие жертвы. Дагон…
Пахарь постоянно зависит от земли…
Молятся они во время засухи не Богу, а Духу земли…
Какой же тут народ богоносец?!
А к палке привыкнуть не большая заслуга… Терпение…
Чтоб они треснули с этим терпением… Ставят в заслугу целой нации, что она к палке привыкла…
Какое суеверие, Господи!
Барыня вывела собачку на цепочке и смотрит, как она гадит…
Так и они, называющие народ богоносцем, видят народ на цепочке и смотрят, как он гадит, и умиляются…
Читаю книги и думаю, что они плетут…
Конечно, отнимая от народа этот чин — богоносца, нельзя заключать, что он и свинья, и скотина…
Но нечего и болтать про то, чего не знаешь… А между тем ни один из них не объявится — „меня за умного считайте или за дурака, а я ничего не знаю“.
Тогда бы всем легче стало… Впрочем, я не знаю, какого бога они разумеют…
Того, кто сам ходит…
Или которого на руках носят…
Может быть, у них, у Булгаковых да Бердяевых, такой бог и есть, которого носить надо…»
С этой речью впрямую перекликается клюевская «Святая быль», где «други-воины» навещают на земле «добра-молодца», что сам был из их рати небесной: «Моё платье — заря, венец-радуга, перстни-звёзды, а песня, то вихори, камню, травке и зверю утешные…» Слетев звездой на «землю святорусския — матери», он, человеком став, — «всем по духу брат с человеками разошёлся… жизнью внутренней…». И вещает — в чём суть этого разлада:
Так видится русский человек ангелу во плоти, который знает, что творит «навет», и «навет» этот «чутко слушают» его друзья, и отвечают по достоинству: возвращают «друга» в небесные выси:
