Кино. Легенды и быль - Павленок Борис Владимирович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗

Жизнь третья. Дорога в никуда?

Судьба — великая шутница. Я сел за компьютер, чтобы начать последнюю и самую трагическую часть рассказа о своей жизни, 9 мая 2003 года, в день, обозначивший высшую точку звездного взлета моего народа — в праздник всенародного торжества и скорби, Праздник Победы над фашистской Германией. Я не подстраивал свою работу, чтобы столкнуть величие и падение Отчизны именно в этот день — так легла карта, независимо от моей воли. Еще вчера, внеся последние поправки в строки воспоминаний о второй моей жизни, я ломал голову над тем, как назвать последнюю часть воспоминаний об историческом катаклизме, быть свидетелем которого сподобила меня жизнь. И лишь сегодня, услышав по радио звуки военных маршей и торжественные голоса дикторов, опомнился — сегодня же День Победы! Клянусь Твоим именем, Господи, что я не подстраивался к этой дате, чтобы заострить драматургию рассказа о своей жизни. Таково было веление судьбы.

Весть о смерти Брежнева застала меня в командировке в Варшаве. Придя в посольство на траурный сбор и слушая сообщение посла, я почувствовал, что по щеке скатывается слеза. С чего бы это? Когда умер Сталин и плакали тысячи людей, в моей душе не шелохнулось скорбное чувство, хотя я был моложе, наивнее и более открыт для впечатлений бытия, а величие и незаменимость «отца народов», казалось, пропитали даже воздух. Вроде бы сам Бог велел воспечаловаться, но сердце мое оставалось бесчувственным. А тут... Я бывал, порой, близок к «вождям» и знал о них довольно много такого, что начисто снимало ореол святости, которым окутывала их официальная пропаганда. Правда, с годами размягчалась душа, и каждая смерть вызывала сопереживание. Что же касается Брежнева, то неуклюжие попытки вознести его при жизни к горним высям вызывали, скорее, недобрый смех, чем восхищение. А кое-что, как например награждение орденом Победы и целый венок золотых геройских звезд, восторженный вой вокруг литературных упражнений, якобы, написанных им, — все это вызывало возмущение. Но его смерть была предвестием пугающих перемен. Что заместит привычный старческий маразм? Те, кто могли претендовать на партийный престол, мало чем отличались по возрасту от усопшего, а значит, станут «калифами на час» и так же через короткое время уедут из Дома союзов на лафете под звуки трагического марша Шопена. Смена властей означала бесконечную череду перемен, в лучшем случае, бесполезных, чаще, вредных. Несмотря на отдаленность лет, хорошо запомнился кавардак, начавшийся после смерти Сталина и увенчавшийся воцарением «культа без личности». Кто взорвет стоячее болото по смерти Брежнева? Увы, вокруг него осталась пустота.

Советский посол в Польше, мой старый комсомольский друг Станислав Пилатович, когда мы остались вдвоем, спросил:

— С чего ты так расчувствовался?

— Черт его знает... Нехорошее предчувствие. Какой начнется бардак, и так дураки одолели...

Стае махнул рукой:

— Закроем тему...

Я черкнул на листке бумаги: «Думаешь, слушают? Друзья ведь».

Он усмехнулся:

— То-то и то. С врагами отношения ясные, а друг всегда загадка, — и, щелкнув зажигалкой, предал огню мою бумажку. Что он имел в виду, стало известно позднее.

С чего начинается Родина? С вокзального ресторана в Бресте. Едучи из-за рубежа, мы всегда заходили туда съесть тарелку борща, три-четыре штуки оладьев из тертой картошки со сметаной — «драников» на белорусском языке. На этот раз возле буфета грохотал динамик радио, передавали сообщение о пленуме ЦК, на котором избрали Генерального секретаря взамен почившего Брежнева. Им стал Андропов. Когда диктор, зачитывая его биографию, сказал, что в недавнем прошлом он работал председателем Комитета госбезопасности, проходивший мимо нас мужик насмешливо буркнул:

— Вот это самое главное, — и недобро засмеялся.

Не все жители Бреста любили Советскую власть и особенно КГБ.

Андропов начал с закручивания гаек. По магазинам в рабочее время побежали опричники, отлавливая тех, кто, оставив на служебном столе бумажки, отправился по своим делам. В тронной речи было намечено очень много полезного. Но человек предполагает, а Бог располагает. Минул год, а то и меньше, и повезли на лафете из Колонного зала на Красную площадь под музыку Шопена только вошедшего во вкус власти Генерального секретаря. Не выдержали почки. На его место поставили древнего канцеляриста Черненко. Этого подвела любовь к рыбке. Говорили, что, поехав на курорт, отправился с местными кадрами на рыбалку. Ловили, Думаю, на «самодур» — длинную леску с дюжиной крючков, наживленных цветной шерстяной ниткой. Процесс излюбленного номенклатурой способа ловли был несложен — сиди в лодочке и только успевай опускать и вытаскивать снасть да снимать глупую пикшу или ставридку. Тут же на бережку ее присаливали и коптили — божественная еда. Но прошел слух, что рыбкой угостил кто-то из друзей, отведал Константин Устинович гостинца горячего копчения и вернулся в Москву кандидатом на музыкальный лафет. Заходили кругами возле него кандидаты на престол. Помню показанную по телевидению сцену вручения больному удостоверения депутата Верховного Совета СССР. Рвавшийся к власти секретарь Московского горкома партии Владимир Гришин всячески изображал оптимизм, а Черненко, которого кое-как привели в вертикальное положение, не мог руку поднять, чтобы взять красную книжицу. И снова тащат по Охотному ряду лафет, украшенный цветами, и снова ждем вождя. А выбирать-то, вроде, не из кого... Были толковые мужики — Мазуров, Шелепин, но их уже безвозвратно отставили еще при жизни Леонида Ильича, как говорили, за «небрежность». Толковый промышленник Долгих и кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК Белоруссии Машеров еще «не дозрели». Близко к трону вертелся протеже «серого кардинала» Михаила Суслова, его земляк, бывший секретарь Ставропольского крайкома партии Горбачев, известный среди жаждавших минеральных вод и грязей Миша-«конверт». Но о нем никто всерьез и не думал. А расклад сил на заседании Политбюро оказался таким — кого-то услали в командировку, кто-то приболел, — что решили выйти на пленум с кандидатурой Горбачева. Я слышал, будто бы предложение внес Андрей Громыко, отсекший сразу притязания Гришина. Лучше бы у него отсох язык в эту минуту...

Признаюсь в тяжком грехе: поначалу меня это назначение обрадовало. Слава богу, остановили очередь подернутых плесенью отцов отечества, к власти пришел молодой и энергичный человек. Я вблизи видел его, только изредка бывая на заседаниях секретариата. Немного смущало, что был он многоречив и громкоголос, но выступал по делу, горячо и убежденно, не боялся пойти наперекор. В тронной речи пообещал он того, чего желали не только творческие работники, но и мы, бюрократы высокого ранга — свободу, перестройку работы государственного механизма, ускорение развития. Стоял он на белой трибуне, украшенной цветами, молодой, обаятельный, в светлом костюме. И на душе светлело: наконец-то освободимся от повседневной опеки, давящего гнета беспрерывных указаний, подчас противоречивых и бестолковых. Была, правда, одна загадка, которую никто не пытался разгадать: странный визит секретаря ЦК КПСС к лидеру английских консерваторов леди Тэтчер и переговоры в формате один на один. Такого прежде не бывало. Итоги визита никак не комментировались. Наверное, была какая-то государственная необходимость. Незадолго перед тем председателю Верховного Совета Николаю Викторовичу Подгорному надоело, видимо, сидеть да вручать ордена Брежневу, и он рванул в международный вояж к африканцам. Поездка была недолгой и результативной: президент [6], не зная тонкостей дипломатии, крепко наследил, поссорившись почти со всеми друзьями. На ближайшей сессии Верховного Совета окончилась его карьера. Политбюро не прощало самодеятельности. Так что саммит Горбачева, очевидно, не противоречил линии партии. Но, заглядывая вперед, думаю, что он использовал тет-а-тет с английской леди, чтобы получить какие-то далеко идущие авансы. Для чаепитий у железной леди хватало партнеров. Однако сомнения сомнениями, а факт был налицо — Горбачев стал первым человеком в государстве..