Хирургия без чудес. Очерки, воспоминания - Кованов Владимир Васильевич (полная версия книги TXT) 📗
Кстати говоря, главный хирург института имени Склифосовского С. С. Юдин приехал к нам, на 1‑й Белорусский фронт.
В это время — к концу августа — советские войска уже достигли границы Восточной Пруссии и начали освобождение Польши.
Юдин — выдающийся хирург, талантливый ученый и педагог. Мы всегда с нетерпением ждали его очередных научных трудов, выступлений на хирургических съездах и конференциях. Его операции на желудочно–кишечном тракте поистине изумляли — он делал их блестяще. И создавал новые модели. Так, например, им была модернизирована операция при сужениях и непроходимости пищевода, предложенная в начале XX века швейцарским хирургом Ц. Ру и П. А. Герценом.
Много оригинального внес он в разработку сложных хирургических вмешательств на желудке, в том числе и при обширных язвах двенадцатиперстной кишки. С. С. Юдин был убежденным сторонником радикального лечения незаживающих язв желудка и двенадцатиперстной кишки. Скоро его метод получил международное признание. Большинство хирургов вместо наложения соустья между желудком и кишечником стали чаще делать резекции, то есть удаления части желудка вместе с язвой. Такая расширенная операция была технически более трудной, но зато результаты лечения значительно улучшились.
С. С. Юдин неустанно призывал искать, экспериментировать. Его невозможно представить вне хирургии, так же как и хирургию без него.
Когда С. С. Юдин говорил о специфике различных профессий и навыках, которые со временем вырабатываются у человека, он всегда подчеркивал, что хирург, как никто другой, должен обладать самыми различными качествами. «Тут нужны, — отмечал ученый. — четкость и быстрота пальцев скрипача и пианиста, верность глазомера и зоркость охотника, способность различать малейшие нюансы цвета и оттенков, как у лучших художников, чувство формы и гармонии тела, как у лучших скульпторов, тщательность кружевниц и вышивальщиц шелком и бисером, мастерство кройки, присущее опытным закройщикам и модельным башмачникам, а главное — умение шить и завязывать узлы двумя–тремя пальцами, вслепую, на большой глубине, то есть проявляя свойства профессиональных фокусников и жонглеров».
Все эти качества и навыки были в полной мере присущи самому С. С. Юдину. Его талант выдающегося ученого–хирурга, создавшего блестящую школу, почитался не только у нас — он был лауреатом Ленинской и Государственной премий, — но и за границей. Его удостоили почетной мантии Американская ассоциация хирургов, Английское королевское общество хирургов, Французская академия наук.
Почести и награды нисколько не влияли на его отношение к окружающим. Он был на редкость прост, шел навстречу всем, кто хотел у него учиться. А учиться у него можно было многому, особенно военно–полевой хирургии.
Как главный хирург института имени Склифосовского, он еще в мирное время накопил огромный опыт в лечении разных неотложных заболеваний и уличных травм.
Разумеется, полной аналогии между уличной травмой и ранением проводить нельзя, но методы лечения их имеют немало общего. Вот почему на фронте мы с волнением ждали встречи с С. С. Юдиным.
Это произошло, как я уже сказал, в конце войны, под Варшавой.
С. С. Юдин возглавлял хирургическую работу в специализированном госпитале в городе Миньск—Мозовецки. Он просил нас, армейских хирургов, доставлять ему, по возможности, тяжело раненных в бедро непосредственно из полковых медицинских пунктов и медсанбатов. Город обстреливался противником. Нередко снаряды падали вблизи госпиталя. Но вместе с другими врачами С. С. Юдин сутками не отходил от операционного стола.
Во время небольшой передышки между боями мы, пять армейских хирургов, приехали в Миньск—Мозовецки. В это время в госпитале находились более 400 раненых. Большая часть их была обработана, а остальные ждали своей очереди.
С. С. Юдин показывал, как оперировать нижние конечности при огнестрельных переломах. Пока готовилась операция, С. С. Юдин, перебирая длинными, как у пианиста, пальцами хирургический инструмент, объяснял разработанную им самим конструкцию операционного стола.
Инструменты подавала опытнейшая медицинская сестра М. П. Голикова. Она много лет работала с ним, понимала его без слов, по одному движению руки или взгляду.
С. С. Юдин сделал широкий разрез входного раневого отверстия на наружной поверхности бедра, а также на месте выходного осколочного ранения. После того как разъединил края раны, он иссек нежизнеспособные мышцы, ввел мыльный раствор и освободил рану от грязи, попавшей вместе с осколком. Убрал не только поврежденные ткани, но и небольшие, едва видимые сгустки крови — «питательный материал» для микробов.
Дойдя до места повреждения кости, С. С. Юдин несколько задержался — вынул осколки, лежащие свободно, а те, что были связаны с костью — надкостницей, вставил на место и, обращаясь к нам, несколько смущенно произнес:
— Вот ахиллесова пята моего метода! Я бы, конечно, мог и тут применить такой же радикальный прием, как при иссечении мышц, но тогда неизбежен большой дефект кости и едва ли удастся получить хорошее сращение.
Входное и выходное отверстия раны после иссечения мышц напоминали большие воронки. Он сделал противоотверстие на задней поверхности бедра, чтобы был свободный отток в повязку. В заключение густо припудрил стрептоцидом, распыляя его из сконструированного самим аппарата, позволявшего направлять тонкий слой порошка во все «закоулки» раны. Помимо всего прочего такой метод обработки раны давал большую экономию препарата.
Операция прошла хорошо. Пока сестра делала глухую циркулярную гипсовую повязку на. оперированную ногу, С. С. Юдин попросил нас поделиться своими впечатлениями о его методе. Тогда у нас не нашлось слов, не хватило смелости.
Разумеется, метод, предложенный С. С. Юдиным, заслуживал самого серьезного внимания и тщательного изучения. Однако при одновременном поступлении в медико–санитарный батальон большого количества раненых мы не могли рекомендовать его в практику. Ведь даже у такого мастера, как С. С. Юдин, операция продолжалась полтора часа. К тому же при широком иссечении мышц, без тщательного удаления поврежденных участков кости так или иначе в ране оставался «горючий» материал, и это не гарантировало от развития вторичной инфекции в ране.
На прощание С. С. Юдин подарил нам только что вышедшее руководство по военно–полевой хирургии, где он обобщал опыт работы в условиях различных фронтов, а также свои многолетние наблюдения за лечением ран в институте имени Склифосовского. Мы сердечно поблагодарили его.
В Польше мы пробыли недолго: всего полтора–два месяца. Действуя рука об руку с частями Войска Польского, наши войска при поддержке местных партизан быстро очистили от гитлеровцев восточную часть страны. Население освобожденной территории, благодарное Советской Армии за спасение от фашистского ига, старалось всячески помочь нам. Оно предоставляло в распоряжение советского командования помещения для расквартирования частей, размещения медицинских пунктов и медсанбатов, выделяло транспорт и пр.
Госпитали располагались в довольно благоустроенных местах. Польские женщины и девушки охотно дежурили у постелей тяжелораненых, помогали медицинским работникам.
Я поселился на окраине небольшого городка, в доме старого польского врача. Вечерами мы подолгу беседовали с ним. Доктор в свое время жил в Петрограде, там и женился. Потом судьба забросила его сюда, в Польшу. Жена доктора — маленькая, живая старушка — вся сияла. Она радовалась, что пришел конец оккупации, гордилась своей родиной, победами Советской Армии.
— Сейчас многие смотрят на меня так, словно впервые видят, — говорила старушка. — А некоторые даже поздравляют, благодарят, будто это я их от немцев освободила!
Однажды вечером меня срочно вызвали в политотдел армии. Там уже собрались и другие врачи. Нам предложили оказать срочную медицинскую помощь жителям Седлеца.
В переполненной городской больнице раненые и больные, взрослые и дети лежали вместе, нередко без должного ухода и лечения. Их обслуживали два–три врача и неско. щжо сестер–монашек. Большинство больных были жертвами налетов фашистской авиации. Здесь же лежали и дистрофики, только что освобожденные из концентрационных лагерей. Никто из них ни на что не жаловался. Было тяжело входить в палаты и видеть скорбные глаза измученных, голодных людей, особенно детей.
