«Шоа» во Львове - Наконечный Евгений (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— «Закобзаць!» — дал команду их старший и показал на камни. На воровском сленге это значило «убить». Злодеи мигом разобрали вершину пирамиды и, когда несчастный начал вставать, обступили его и с дикой жестокостью закидали его камнями. Какое-то время парень заслонялся, а затем, как подкошенный, упал лицом вниз.
— «Закобзаць!» — прозвучало вновь, и бандиты начали кидать базальтовые камни, целясь в голову.
В эту минуту подошел немолодой немецкий офицер. Женщины с криком бросились к нему за помощью. Оценив ситуацию, офицер вынул из кобуры пистолет и выстрелил вверх. С удивительно мгновенной реакцией нападающие бросились врассыпную и тут же исчезли, словно растворились в воздухе.
На каменном тротуаре, с разбитой головой, осталось лежать неподвижное тело. Череп мальчика с одной стороны был полностью оголен, виднелось белое с синими прожилками вещество головного мозга. Тело тряслось в конвульсиях, мальчик несколько раз дернул ногами и умер.
Потом женщины говорили, что уголовники убили не только парня, а уничтожили всю его семью. Сделали это из мести. Кто-то из них работал в большевистских карательных органах.
Вечером к нам пришел Мойсей Блязер.
— Имею важный разговор, — обратился он к отцу.
Тот вежливо ответил, что внимательно слушает.
— Один мой родственник, — начал Блязер, — попал впросак за свои политические убеждения.
Заметив, что мой отец скривился от этих слов, Блязер поправился:
— Собственно, это не мой родственник, а жены, и на самом деле он совсем не какой-то там большевик. Просто в советские времена, как человек страстный и наивный, стал активным агитатором. Любит себе человек поговорить. Такая натура. Он часто выступал на митингах, уговаривал крестьян вступать в колхозы, хвалил отца Сталина и тому подобное. Это родственник моей Малки, — продолжал Блязер, — проживает в Глинна Наварии. Когда пришли немцы, он вынужден был спрятаться, потому что за ним стали приходить хлопцы из украинской милиции. Пока ему везет, но долго ли удастся так прятаться, не знаю. Думаю, что нет. Милиционеры уже сделали обыск в квартире, они за ним охотятся. Родственник сильно страдает, ночует где-то в поле под кустами, не имеет возможности поесть теплой еды и вообще постоянно пребывает в сильном страхе, постоянно в напряжении. Дошел до такого положения, что готов наложить на себя руки. Нам надо вместе подумать, как ему помочь.
— А я тут при чем? — искренне удивился отец. — Я его даже не знаю.
— Считаю, — невозмутимо продолжал Блязер, — единственный выход — это выбраться ему из Глинны Наварии. Необходимо перейти во Львов. В городе его искать никто не будет. Правда?
— Может и так, — безразличным тоном согласился отец.
— Именно так, — подхватил Блязер. — А поэтому предлагаю вам пойти в Глинна Наварию и привести его оттуда.
— Как я должен привести? — не понял отец. — Разве он сам не может прийти во Львов? Он что, инвалид?
— Конечно не инвалид, мог бы и сам, но страх полностью парализует его. Человек настолько напуган, что неспособен сам пуститься в дорогу. Его должен кто-то сопровождать. Мне, понятно, там появляться опасно. Предлагаю туда пойти вам. Я отблагодарю за услугу.
Отец решительно, даже возмущенно отказался от такого предложения. На этом разговор закончился. Но не таким был Мойсей Блязер, чтобы так легко отступить от намеченного. На следующий день, в отсутствие отца, он стал уговаривать мою маму. Мать, помня, что благодаря инициативе Блязера она спаслась от сибирского этапа, ощущала перед ним долг благодарности и согласилась повлиять на мужа. Обещание выполнила. После бурного домашнего разговора, который не обошелся без слез и укоров, папа сдался.
Из Львова до Глинна Наварии около 15 километров. С началом войны всякое транспортное сообщение прекратилось. Надеяться было необходимо только на собственные ноги, а если посчастливится — на попутные телеги. Немаловажным препятствием стала и проблема с личными документами. На руках населения оставались еще советские паспорта, которые немецкие патрули не очень принимали во внимание. Отец где-то походатайствовал по этому делу и добыл аж два различных удостоверения. В одном на соответствующем официальном бланке на немецком языке подтверждалось, что он работает во львовской государственной типографии, а во втором — что он постоянно проявлял себя как патриот и является многолетним, проверенным помощником ОУН. Удостоверение скрепляла круглая печать с тризубом и подпись окружного руководителя. Со своей стороны Мойсей Блязер дал отцу рекомендательную записку к еврейской общине.
Утром, в воскресенье, отец вышел в путь. Вернуться было необходимо в тот же день до комендантского часа. Когда мы начали сильно нервничать, что время проходит, вот-вот приближается комендантский час, наконец появился отец. У него был уставший вид. Попросил чая, с жадностью выпил и тут же, не раздеваясь, заснул на кушетке. Спустя рассказал нам о своих приключениях.
Выйти из Львова ему удалось легко. Знакомыми боковыми тропинками обошел немецкий пост на заставе и вышел на шоссе. Подъехала крестьянская телега, и хозяин без слов согласился его подвезти. Крестьянину было интересно в то неспокойное время услыхать от горожанина свежие новости. В Глинне Наварии так же быстро нашел нужный еврейский дом. Приняли его настороженно. Прочитали записку, а затем деликатно попросили предъявить паспорт. Только тогда, убедившись, что он именно тот, про которого пишет Блязер в записке, позвали родственника Малки. Появился средних лет худощавый мужчина в бедной, поношенной одежде с перепуганным, застывшим выражением лица. Родственник Малки знал о договоренности с Блязером и был готов немедленно отправиться во Львов. Произошло прощание с родственниками и тремя маленькими детьми. Все расчувствовались.
Отец имел такой план маршрута: обойти Наварию огородами, чтобы их никто не заметил, а затем выйти на дорогу и остановить попутную подводу. Вначале все шло по плану. Когда они уже выходили из деревни, вдруг в ложбине наткнулись на милицейскую засаду.
— Мошка, ты куда собрался? — насмешливо сказал милиционер, поправляя винтовку.
Родственник мигал на отца злыми глазами, подозревая, что он в сговоре с милиционерами. Но вскоре убедился, что это не так. Милиционеры стали жестко допрашивать отца кто такой, откуда, где работает. Папа показал им паспорт, затем немецкую справку с места работы. Тогда старший милиционер сказал отцу, что он свободен, может себе идти.
— А этот? — указал отец на родственника Малки, что стоял рядом ни живой, ни мертвый.
— Его заберем с собой.
— И что с ним будет? — тихо спросил отец.
— Отведем на кладбище и там пристрелим. Он агент НКВД. Из-за него много наших людей вывезли в Сибирь.
— Но это должен решить суд, — запротестовал отец. — Нельзя самовольно казнить людей.
— Идет война, какой может быть суд? — с усмешкой сказал милиционер.
— Подумайте себе, — сказал отец, — как это все будет выглядеть. Все евреи в Наварии знают, что украинец его вывел из дома. Выходит, я вывел человека на смерть. Где тогда моя честь? Тогда стреляйте нас обоих, если вы готовы убить без суда человека.
Милиционер снял винтовку и толкнул отца прикладом в грудь.
— Пошел прочь! — процедил сердито. — Неизвестно кто ты есть на самом деле, может тоже агент энкаведе. Будешь много патякать, и ты очутишься на кладбище. Иди прочь, пока мы добрые!
Тогда отец вытянул удостоверение из ОУН, которое оказало на милиционеров ошеломляющее впечатление. Удостоверение долго и внимательно изучали, даже рассматривали на свет. По словам папы, милиционеров поразила подпись окружного руководителя, которого они, как оказалось, знали лично. Задали пару контрольно-проверочных вопросов и, убедившись, что удостоверение настоящее, снизили тон.
— Вы куда направляетесь? — спросили они.
— Во Львов, — ответил папа.
— А почему вместе?
— У меня такое задание, — ответил папа.
