Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Стейнметц Грэг (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗
Вообще в дела местного прихода Фуггер оказался вовлечен при иных обстоятельствах. Еще когда были живы его братья, настоятель церкви Святой Анны, другого аугсбургского храма, посетовал на тесноту. Разве не стоит пристроить к церкви часовню, достаточно красивую, чтобы почтить Спасителя, и достаточно просторную, чтобы вместить всех прихожан? Братьев эта идея вдохновила; Якоб реализовал ее уже после смерти Георга и Ульриха – возвел погребальную часовню в их память.
Эта часовня предоставила ему шанс публично заявить о своем величии социально приемлемым образом. Помышляя о бессмертии, он нанял знаменитого мастера по органам, привлек к сотрудничеству известного торговца скобяными изделиями, а наиболее важную работу – внутреннее убранство – поручил фавориту Максимилиана Альбрехту Дюреру. Для часовни Фуггера Дюрер сделал три гравюры – воскресение Христово и два изображения Самсона. Фуггер полагал, что творения Дюрера нуждаются в защите, и настоял на железной двери перед ними; эта дверь открывалась в ходе мессы, а в остальное время оставалась закрытой. Ключи были только у самого Якоба и у священников.
«Битва за церковь Святого Маврикия» началась в 1511 году со спора по поводу места хранения священных реликвий. Фуггер в компании прочих лидеров общины возвел реликварий позади церкви. По какой-то причине люди, управлявшие церковью – эта группа состояла исключительно из священников, – возражали. Фуггер и другие прихожане сочли себя оскорбленными и лишили церковь Святого Маврикия своих пожертвований. Напряженность усилилась, когда священник, который возглавлял эту клерикальную группу, ушел на покой и появилась возможность обновить клир и само богослужение. Фуггер хотел, чтобы церковью руководил богослов, а не «ремесленник», и лоббировал кандидатуру Иоганнеса Экка, своего представителя на диспуте о ростовщичестве. Клирики отчаянно противились. Они признавали заслуги Экка на ниве богословия, но считали его дерзким и высокомерным; кроме того, им не нравилось подчиняться Фуггеру. Впрочем, Экк не горел желанием занять эту должность и взял самоотвод; тогда Фуггер пригласил другого богослова, Иоганнеса Шпайзера. Тот поначалу отказался, но согласился, когда Фуггер пообещал платить ему столько же, сколько платит сама церковь.
Можно сказать, что подыскать кандидата было легко. Но теперь Фуггеру предстояло убедить клириков. Это сулило сложности, поскольку клерикальная группа не нуждалась в деньгах Якоба и, в отличие от императора, вполне могла обойтись без Фуггера благодаря крупным земельным владениям, которые гарантировали им финансовую независимость. Не желая сажать Фуггера себе на шею, священники решили, что им не нужны ни новая ризница, ни новая часовня, ни вообще что-либо от Якоба. Шпайзера они в церковь допускали, однако позволяли проповедовать лишь днем. Это было очередное оскорбление; ведь днем церкви практически пустовали. Фуггер пришел в ярость и удвоил усилия по назначению Шпайзера главой этой группы.
В самый разгар схватки Фуггер сел в карету и отправился в городок Диллинген, в тридцати двух милях к западу от Аугсбурга, на северном берегу Дуная. Он собирался пообедать с Кристофом фон Штадионом, епископом Аугсбургским. Фон Штадион обитал в замке высотой с десятиэтажный дом и с круглым куполом, построенном в одиннадцатом столетии. После обеда Фуггер свалился с лихорадкой – настолько сильной, что помощники, его сопровождавшие, всерьез опасались за жизнь хозяина. Они тоже заболели, но один нашел в себе силы отнести Фуггера в карету и доставить обратно в Аугсбург. Врачи провели у постели Фуггера всю ночь, а наутро Якоб выздоровел. Годы спустя один из слуг, сопровождавших Фуггера в этой поездке, приписал болезнь отравлению. Фуггер считал фон Штадиона своим союзником, потому что поддержал того, когда он метил в епископы. Но, видимо, фон Штадион примкнул к противникам Якоба; во всяком случае, Фуггер вслух осудил «неблагодарность и предательство».
Было ли это в самом деле покушение или нет, не имеет значения; важно то, что символизирует данный эпизод. У Фуггера были враги, и некоторые из них, возможно, ненавидели Якоба достаточно сильно для того, чтобы попытаться его убить. Наверняка известно лишь, что с тех пор Фуггер не находил добрых слов для фон Штадиона.
Якоб продолжил «продавливать» кандидатуру Шпайзера. Он велел Цинку поставить вопрос перед папой. Для Льва год выдался бурным. Он собирал крестовый поход, провел избрание тридцати одного нового кардинала (рекорд) и следил вполглаза за судом над заговорщиками, которые замышляли его убить. Но, подобно политику, всегда готовому угодить своему финансисту, папа вовсе не стремился огорчать Фуггера. Он приказал священникам не мешать Фуггеру. Священники обратились к церковному суду, но и здесь Фуггер одержал победу. Шпайзер возглавил совет церкви Святого Маврикия. Вернувшись на скамью в первом ряду, Фуггер теперь внимал речам эрудированного богослова, произносившего ученые проповеди. Возможно, он позволил себе улыбнуться. Получив то, чего добивался, он обрел дополнительную уверенность в собственном спасении; насчет пламени чистилища можно было не тревожиться.
Примерно тогда же Фуггер нанял в качестве бухгалтера девятнадцатилетнего жителя Аугсбурга по имени Маттаус Шварц. Тот верно служил Фуггеру и его наследникам до конца своих дней. Этот человек стал важным «винтиком» предприятия Фуггера, однако для истории значимы не столько его собственные достижения, сколько воспоминания о Фуггере, которые он оставил. Мы знаем многое о Шварце, потому что он заказывал множество портретов, и те последовательно отражали изменения в его жизни. На одном он изображен обнаженным, на другом облачен в доспехи, на третьем сидит в фуггеровской Комнате, где считают золото, с пером в руке. Шварц сидит за рабочим столом, а Фуггер, возвышаясь над ним, явно отдает распоряжения. На заднем фоне виден шкаф с ящиками, на каждом – названия филиалов компании Фуггера. Шварц, поклонник моды, одет в зеленый камзол с косой чертой на рукавах. Он выглядит ярким контрастом Фуггеру, который носит черную блузу с капюшоном. Единственное яркое пятно в облике Фуггера – его золотистый берет. Картина выполнена грубыми мазками и производит карикатурный эффект, который наверняка ужаснул бы Дюрера. Но она весьма важна: никакие другие изображения не показывают нам Фуггера за работой.
Литературные опыты Шварца охватывают два направления – моду и управление фирмой. Шварц составил также учебник по бухгалтерскому учету, который демонстрирует, сколько внимания Фуггер уделял точности записей. Шварц, подобно Фуггеру, обучался в Венеции. Он изучал бухгалтерию, но, цитируя, «усвоил чуть больше, чем ничего»; с таким багажом он и пришел к Фуггеру. Близкое рабочее знакомство с Якобом заставило его осознать глупость конкурентов Фуггера, которые верили, что способны обойтись без точных цифр: «Эти глупые людишки ведут записи о сделках в рассыпающихся книгах или черкают на листках бумаги, которые прилепляют к стенам, либо пишут и считают на подоконниках». Фуггер, напротив, держал писцов и клерков в каждом из филиалов. Они отслеживали подробности всякой операции и не упускали из виду ни единой мелочи. Полагалось обновлять цифры каждую неделю и закрывать книги в конце года; никаких исключений не предусматривалось. Когда эта работа завершалась, управляющие филиалов отсылали копии записей в Аугсбург, где сотрудники Фуггера переводили цифры в рейнские флорины, а также сводили отчеты всех филиалов в общую ведомость. Итальянские банки тоже вели учет по каждому отделению, но никогда не пытались оценить ситуацию в целом. Фуггер, благодаря таким порядкам, обладал представлением об общей картине. Точно зная собственное положение на конкретный момент времени, он всегда четко понимал, сколько именно вынужден одолжить и где необходимо умерить аппетиты. Он всегда знал, что накопил чрезмерный товарный запас или что у него слишком мало наличности. Знал, сколько может потратить на пополнение коллекции драгоценностей и на мануфактуры. И был осведомлен, до последнего крейцера, сколько он стоит. Шварц с презрением писал, что другие не следят за цифрами и потому лишь воздевают в недоумении руки, когда оказываются банкротами.
