На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг. - Костенко Владимир Полиевктович (первая книга TXT) 📗
При переезде в Кронштадт первый вопрос каждого хозяина — есть ли паспорт для прописки? Мастеровой обещает достать его из канцелярии строительства, прося хоть временно пустить его на квартиру. Однако выясняется, что паспорт канцелярией из Петербурга еще не получен.
Начинается неизбежная канитель: мастерового гонят с квартиры сначала хозяин, затем дворник и, наконец, полиция. Он мечется то в участок, то в канцелярию. Наконец, идет с жалобой к инженеру.
Кончается тем, что мастеровой получает «отпуск» для личной поездки в Петербург на розыски своего блуждающего паспорта. Измученный длительными мытарствами, он с радостью хватается за этот выход из затруднительного положения и едет даже за свой счет, лишь бы скорее вырваться из опутавшей его административной волокиты. Легко себе представить, сколько дорогих рабочих часов пропадает зря на всю эту бестолочь.
Но главные затруднения заключаются в полной хозяйственной несамостоятельности строителя корабля. Он не имеет никаких подотчетных сумм и не может заключать даже мелкие договоры на производство контрагентских работ с частными поставщиками, не может приобретать из торговых предприятий готовые изделия и материалы. На всякий расход надо иметь обоснованное «требование» в хозяйственную комиссию порта, заседающую в Петербурге. Она одна имеет право оформлять все заказы и делать покупку готовых изделий и материалов.
Часто бывали случаи, когда инженер, измучившись ожиданием пустячного заказа, давал мастеровому 5–10 рублей из своего кармана и посылал его в лавку за гвоздями, шурупами или дверным замком для кладовой. На все эти мелкие затруднения разменивалась энергия и уходило дорогое время, столь нужное для руководства неотложными работами.
8 июня. В столкновении с жизнью и условиями работы, сложившимися на протяжении десятилетий в окаменевшую систему, мне пришлось убедиться, что один человек не в силах изменить общий уклад дела, освященный традициями предшествующих поколений. Все благие стремления разбиваются о непреодолимую преграду установившегося казенного формализма.
Бирилев, на которого возложено руководство снаряжением 2-й эскадры, уже говорит, что «Орел» задержит уход подкреплений пострадавшему Тихоокеанскому флоту.
Недавно посетил корабль и адмирал Рожественский. Ознакомившись с состоянием «Орла» и выслушав доклад командира, он презрительно изрек, что при таком темпе работ нечего и думать о возможности ухода «Орла» со всей эскадрой. По его словам, строители, очевидно, не желают понимать важность возложенной на них государственной задачи.
Отсутствие необходимого оборудования в Кронштадте у места стоянки корабля, недостаток опытных рабочих и запаса расходных материалов, а в особенности — медленное прохождение всех новых вопросов по бюрократическим инстанциям превращают ход постройки в стихийный процесс, который движется сам собою, независимо от воли и желания руководителей. Трудность положения осложняется еще тем, что «Орел» серьезно пострадал от затопления.
У всех участников работы создается единодушное убеждение, что дольше так вести дело невозможно. Надо ломать систему управления, являющуюся не основой организации работы, а главным ее тормозом.
Какая ирония судьбы! Архаический патриархальный государственный порядок — в опасности. Ему наносят удары извне и изнутри, а он для спасения от угрожающих ему потрясений должен искать выхода в индивидуальной инициативе, которая помогла бы преодолеть слепую инерцию его аппарата управления.
Несомненно, аналогичное положение наглядно вскрылось и в Артуре с первых же дней войны. Во главе флота не было человека, способного подняться над мертвым формализмом, готового смело перешагнуть через устаревшую рутину и отбросить ее как помеху боевым задачам. Флот оказался «стадом без пастыря». Но явился Макаров, и его смелая энергия на время все оживила. Однако и Макаров немедленно столкнулся со всей системой управления флотом и еще до своей гибели был принужден несколько раз ставить вопрос «о доверии» при своих столкновениях в качестве командующего действующим флотом с наместником, морским министром, Главным Морским штабом и прочими вышестоящими инстанциями.
Только теперь начинает вскрываться, как мало, в сущности, было оказано ему поддержки в Петербурге. Он решительно отстаивал свое право назначать командиров отрядов и кораблей, вырабатывать свой план операций, вводить свои новые инструкции применительно к обстановке военного времени, хотя бы и вразрез с действующим Морским уставом.
Главный Морской штаб отказал Макарову издать его труд по морской тактике «за отсутствием кредитов». Все новые предложения Макарова в Петербурге «под шпилем» встречались «в штыки». Макаров был выдвинут правительством на пост «героя» и должен был совершить «чудо», которого от него ждали и требовали. Когда Макаров трагически погиб, его обвиняют в легкомыслии.
10 июня. Всего месяц пролетел со времени моего вступления на действительную службу во флоте, а мне уже кажется, что я стал старше на 10 лет — так обогатился мой жизненный опыт.
Я уже не посторонний наблюдатель событий, не случайный временный «практикант», а ответственный участник большой работы, винтик в общем сложном механизме. Круг моих обязанностей непрерывно растет. У меня уже есть до 300 человек подчиненных рабочих, несколько цехов, за работу которых я отвечаю. Одновременно появилось до сотни начальников разных рангов, с указаниями и требованиями которых я так или иначе должен постоянно считаться. Таким образом, я сразу оказался между молотом и наковальней и должен лавировать между этими двумя сталкивающимися и враждебными лагерями.
Но сейчас нет напряженного положения. Ни та, ни другая сторона не собирается переходит в наступление. Начальство, чувствуя свою зависимость от труда рабочих, не задается целью «скрутить рабочую массу в бараний рог».
У него на первом плане другая забота: скорее сбыть с рук злополучную эскадру. Поэтому оно готово идти на всякий сговор, поблажки и даже уступки, чтобы избежать конфликтов, грозящих задержкой в ходе работ.
Со своей стороны, и рабочие склонны использовать благоприятную конъюнктуру и подработать «детишкам на молочишко». Но при всем том в их настроениях неуловимо чувствуется массовая сплоченность и солидарность. Как будто у них нет ни союзов, ни партий, ни вожаков, а тем не менее невидимыми путями мгновенно формируется общее настроение и выносятся массовые решения, которые для всех становятся обязательными.
Да, с прошлого года принцип солидарности рабочей массы далеко шагнул вперед также и в среде наших портовых рабочих на адмиралтейских заводах. Теперь уже не так легко раздробить этот фронт, используя групповые и личные интересы. Классовая сплоченность рабочей массы определенно выросла.
К нам, молодым инженерам с узким погоном и военной кокардой на фуражке, отношение рабочих достаточно доверчивое и доброжелательное. Они знают, что мы их не подведем, им понятны все трудности нашего положения, и они охотно идут нам навстречу.
Иногда во время ночного дежурства я спускаюсь по скобам в бортовой отсек, когда стрелка часов уже приближается к трем, чтобы проверить, как продвигается порученная мне работа по восстановлению водонепроницаемости переборок и днища. Застаю «теплую» компанию: чеканщики, клепальщики и плотники сидят на ящиках с заклепками или на деревянных чурбаках. Одни курят, балагуря, а кое-кто уже примостился в темном углу, подложив куртку, и мирно похрапывает.
Только дежурный чеканщик для отвода глаз лениво колотит из своего пневматического «пулемета» в броневую переборку и поднимает достаточно шума, чтобы наполнить им корабль и создать впечатление идущей ночной работы.
По правилам, я должен записать номера всех виновных в нарушении правил работы и доложить строителю. На них за раннее прекращение работ будет наложен штраф. А они уже отработали с 8 часов вечера почти всю ночь.
Я спускаюсь по стремянке вниз мимо этого мирного заседания, ничего не говоря. Слышу сзади себя шопот: «Помощник», и все нехотя делают вид, что заняты работой: выбирают заклепки из ящика.
