Жанна д’Арк. Святая или грешница? - Эрлихман Вадим Викторович (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Таких фантазий в обвинительном заключении было множество. Там говорилось, что Жанна с детства училась у старух колдовству, ходила на бесовские игрища под Деревом фей (и не лишилась девственности только из-за своего малолетства), заколдовала свой перстень, меч и знамя, хвасталась, что родит трех сыновей, один из которых станет папой, другой — императором, а третий — королем Франции. Обладая пылким воображением, прокурор переборщил: даже судьи увидели, что доля вымысла в его писанине сильно превышает допустимую, а сама Жанна с присущим ей здравым смыслом не оставила от статей обвинения камня на камне. Большинство их она отвергла, ссылаясь на свои реальные показания, которые мог прочесть любой желающий. Признала только то, что касалось ее военной деятельности, — да, она действительно хотела выгнать англичан из своей страны и не видела для этого другого пути, кроме военного. В этом д’Эстиве, давний прислужник англичан, видел ее главную вину.
Другие судьи, включая Кошона, были согласны с ним, но аккуратист-епископ потребовал переписать документ заново. 2 апреля на совещании в его резиденции это дело было поручено парижскому теологу Николя Миди, который справился с заданием всего за три дня. На сей раз в заключении было всего 12 статей. Никакой лирики, никаких вздорных обвинений — четко и сухо сформулированные выводы, основанные на реальных, но искаженных и перетолкованных фактах. Они касались главных "преступлений" Жанны: Дерева фей, голосов, мужского костюма, попытки самоубийства, уверенности в спасении души и, главное, — отказа подчиниться Церкви: "Сия женщина говорит и признает, что если Церковь пожелает, чтобы она совершила нечто противное повелению, кое, по ее словам, она, Жанна, имеет от Бога, она того ни за что не сделает, утверждая, будто хорошо знает, что все рассматриваемое в ходе сего процесса происходит по велению Божьему и ей нельзя чрез оное преступить. И в сих вещах она вовсе не желает полагаться на решение Церкви воинствующей или кого бы то ни было на свете, но лишь на Господа Бога". О стремлении Жанны изгнать захватчиков обвинитель говорил только вскользь, чтобы его не обвинили в политической ангажированности, — но отмечал, что ее голоса не любят англичан, что должно было наилучшим образом убедить судей в их сатанинской природе.
Конечно, "Двенадцать статей" были такой же фальшивкой, как "семьдесят". В этом документе нельзя было не заметить натяжек и явной лжи. Их и заметили — но только 35 лет спустя на оправдательном процессе. Теолог Гийом Буйе заявил там: "Что касается "Двенадцати статей", то лживость их очевидна. Составленные бесчестно и с намерением ввести в заблуждение, они искажают ответы Девы и умалчивают об обстоятельствах, которые ее оправдывают". Видимо, поэтому самой Жанне документ на сей раз не показали — рисковать дальше было нельзя.
5 апреля суд на очередном собрании утвердил обвинительное заключение, с него сняли копии и разослали экспертам — епископам, теологам и правоведам из числа сторонников англичан. В сопроводительном письме Кошон и Леметр просили в кратчайший срок сообщить: "Не противоречат ли эти показания или некоторые из них ортодоксальной вере, Святому Писанию, решениям святой римской церкви, одобренным этой церковью мнениям и каноническим законам; не являются ли они возмутительными, дерзкими, преступными, посягающими на общий порядок, оскорбительными, враждебными добрым нравам или как-нибудь иначе неблаговидными, и можно ли на основе названных статей вынести приговор по делу веры".
В течение двух недель в трибунал поступило более 40 экспертных заключений, причем все они согласились с доводами обвинения. Вот лишь один типичный отзыв, принадлежащий перу Занона де Кастильона, епископа Лизье, чью кафедру вскоре занял не кто иной, как Пьер Кошон: "Учитывая низкое происхождение, безумные, а в некоторых случаях надменные показания сей женщины и оценив, в каком виде и каким образом получала она, по ее утверждениям, свои видения и откровения, а также иные правдоподобные обстоятельства ее речей и деяний, следует допустить, что сии видения и откровения не исходят от Бога через посредничество святых, как она сие утверждает: напротив, скорее следует предположить одно из двух: либо они являются наваждением и обманом демонов, кои обращаются ангелами света и порой видоизменяются по образу и подобию разных людей, либо же они являются ложью, порожденной человеческим измышлением, с целью обмануть простецов и невежд… И когда она говорит, что не желает вверить свои речи и поступки решению и суду воинствующей Церкви, она тем самым наносит великий ущерб могуществу и авторитету Церкви. Если же она получила надлежащие и милосердные наставления, поучения и торжественные призывы и требования доверить толкование ее показаний и признаний, как обязан поступать всякий верующий, суду и решению нашего сеньора папы, всеобщей Церкви, собранной на Вселенском Соборе, или иным предатам Церкви, кои имеют на то власть, и если, с сердцем закоренелым, она гнушается и отказывается сие сделать, следует считать ее схизматичкой и подозреваемой в ереси".
Теперь, по замыслу Кошона, Жанну нужно было заставить покаяться в ее "грехах". Это должно было отвратить от нее сердца французов, вызвать смятение в народе, который связывал свои недавние победы в первую очередь с именем Девы. Конечно, был риск, что после покаяния ее придется помиловать, но епископ не собирался допускать такую оплошность. Однако его планы натолкнулись на неожиданное препятствие: Жанна тяжело заболела. Ее молодой крепкий организм все-таки не выдержал многих месяцев плена, пребывания в кандалах и сна на сырой соломе. К этому надо добавить душевное смятение, охватившее ее после прекращения допросов. Почти месяц она мучилась неизвестностью в своей камере, не зная о том, что ее ждет. Она уже не надеялась на попытки друзей ее освободить. Если такие попытки и были (об этом ходят лишь слухи), они разбились о крепкие стены Буврейского замка и многочисленность стражи.
Есть версия, что Кошон решил отравить Жанну, боясь, что затеянный им "образцовый процесс" зайдет в тупик. Во всяком случае, именно он послал девушке рыбу, которая могла стать причиной болезни. Об этом говорил на оправдательном процессе Жан Тифен, личный врач герцогини Бедфордской: "Когда Жанна занемогла, судьи попросили меня навестить ее, а проводил меня к ней некий д’Эстиве. В присутствии этого д’Эстиве, мэтра Гийома де ла Шамбра, доктора медицины, и некоторых других я пощупал у нее пульс, дабы узнать причину ее недомогания, и спросил, что с ней и что у нее болит. Она ответила, что епископ Бове прислал ей карпа, она съела кусочек и думает, что в этом причина ее болезни. Тогда д’Эстиве грубо прервал ее, сказав, что это ложь; он назвал Жанну распутницей, приговаривая: "Ты развратница, наелась селедки или другой дряни, от того тебе и стало плохо"; она отвечала, что ото не так. Жанна и д’Эстиве осыпали друг друга множеством оскорбительных слов. Впоследствии, желая побольше узнать о болезни Жанны, я слышал от людей, находившихся там, что ее сильно рвало".
Но вряд ли Кошону имело смысл убивать Деву: ее безвременная смерть грозила исполнить его тщательно подготовленный триумф, до которого оставалось совсем немного. Верный себе, он решил использовать болезненное состояние Жанны, чтобы принудить ее подчиниться его воле. 18-го епископ явился к ней в камеру в сопровождении большой группы судей. Маншон аккуратно записал их беседу: "Жанна сказала: "Мне кажется, что я в смертельной опасности из-за болезни, каковая со мной случилась. А если так, — пусть Бог поступит со мной, как ему угодно; я прошу вас об исповеди, таинстве евхаристии и погребении в освященной земле". Тогда ей было сказано, что если она желает получить церковные таинства, нужно, чтобы она исповедалась как добрая католичка, а также подчинилась Церкви: и если она будет упорствовать в своем намерении не подчиняться Церкви, ей нельзя будет предоставить таинств, о коих она просит, за исключением таинства покаяния, кое мы всегда готовы ей дать. Но она ответила: "Я не знаю, что вам сказать иного". Далее ей было сказано, что чем больше она страшится за свою жизнь, по причине болезни, кою имела, тем больше она должна стремиться изменить свою жизнь к лучшему: у нее как у католички не будет прав Церкви, если она не подчинится оной Церкви. Она ответила: ‘‘Если тело умрет в тюрьме, я надеюсь, что вы велите положить его в освященную землю; а если не велите положить его туда. — уповаю на Бога"".
