Под белой мантией - Углов Федор Григорьевич (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Поставьте себя на место хирургов, которые должны были принимать со всех концов страны людей, отягощённых многолетним страданием, при крайнем истощении и интоксикации. Терапия уже безнадёжна, а хирургическое вмешательство слишком опасно. Требовался буквально неисчерпаемый запас любви и терпения, чтобы не прийти в отчаяние, не сказать таким больным: «Операция вам не показана», — а долго и упорно лечить их консервативно, прежде чем всё-таки оперировать. Мы делали всё возможное, чтобы улучшить их состояние. Специальные виды физкультуры, наборы лекарств, повторное переливание крови и т. д. Но часто больных лихорадило по-прежнему, потому что нагноительный очаг в лёгких не мог найти выхода. Даже антибиотики, вводимые в больших дозах внутримышечно, не приносили облегчения.
Вот в подобных случаях (впервые — когда я спасал Друина) мы решились с помощью иглы через грудную клетку подавать антибиотики непосредственно в район поражения. Как известно, при этом есть угроза, во-первых, вызвать искусственный пневмоторакс, если воздух попадёт в плевру, а во-вторых — воздушную эмболию, если воздух проникнет в кровеносный сосуд. В обоих случаях тяжёлые последствия и даже смерть. Но иного выхода у нас для спасения таких больных не было. И мы без конца проверяли себя в прозекторской и в эксперименте. Вопрос для всестороннего изучения был поручен Фейрузе Александровне.
Она прекрасно справилась с задачей. Появилась методика, которая, при её строгом соблюдении, не давала осложнений, но быстро выводила больных из кризиса, подготавливая их к радикальному хирургическому вмешательству. Сразу же стали сказываться результаты. Если раньше неблагоприятные исходы наблюдались не так уж редко, то впоследствии больные, как правило, легко переносили самую трудную операцию. Метод был полностью апробирован и стал широко применяться в клинике.
Фейруза Александровна написала и защитила кандидатскую диссертацию, а спустя какое-то время опубликовала собранный материал в виде монографии. Вскоре её утвердили в должности ассистента.
У доктора Мурсаловой ценное качество — умение органично сочетать педагогическую, научную и практическую деятельность, не останавливаться на достигнутом; она всегда энергично включается во все новые изыскания.
Когда в середине 50-х годов мы занялись хирургическим лечением митрального порока в тяжёлой стадии, решающее значение придавалось предоперационной подготовке, которая длилась иногда несколько месяцев, зато спасала десятки жизней. Здесь доброе женское сердце, терпение и забота имели несомненное преимущество и поставленные на это дело женщины-хирурги справлялись нередко гораздо лучше мужчин.
Овладев техникой сложнейших лёгочных и сердечных операций, проработав более тридцати лет в клинике, Мурсалова ни на йоту не стала равнодушнее к пациентам, сохранив любовь к каждому страдающему человеку. И поныне, если в отделении больной, жизнь которого висит на волоске и зависит от любой неточности, я прошу Фейрузу Александровну взять его под своё наблюдение и спокоен, что будет сделано всё возможное в наших условиях.
Она приближается к пенсионному возрасту, но полна неиссякаемой энергии и, я бы сказал, активного милосердия. И клиника много потеряет от ухода ей подобных педагогов и врачей, а их, подлинных энтузиастов, работающих со мной десятки лет, немало. И заменит ли их во всех смыслах идущая им на смену молодёжь — Ещё неизвестно. Вот почему предоставленное право опытным специалистам трудиться не до регламентированного срока, а до тех пор, пока у них есть силы, я считаю совершенно правильным, полезным и прогрессивным…
Благодаря проведённому лечению Сергею Александровичу Борзенко стало заметно лучше. Температура — стойко нормальная явления воспаления в лёгких исчезли, слабость прошла, вернулись силы. А главное, поднялся тонус. Он рвался домой. Но врачей по-прежнему смущала высокая РОЭ. И хотя не обнаруживалось ничего похожего на опухоль, мы всё же пригласили крупнейшего онколога нашей страны, академика медицины Александра Ивановича Ракова, с которым я был в самых дружеских отношениях. Мы оба ученики Н. Н. Петрова.
Александр Иванович изучил историю болезни, рентгеновские снимки, тщательно обследовал больного и заявил, что высокая РОЭ есть результат длительного воспалительного процесса в лёгких.
Я спросил:
— Может быть, назначить курс химиотерапии? Что-то явно неблагополучно…
— Реакция оседания эритроцитов не скоро приходит к норме, даже при полном радикализме. Но всё-таки посоветуемся с нашим заведующим отделением Михаэлем Лазаревичем Гиршановым.
На следующий день мы снова собрались. Михаэль Лазаревич внимательно посмотрел анализы, прощупал лимфатические узлы больного.
— Считаю, что в новом виде лечения сейчас нет смысла. Никаких признаков опухоли. Пусть товарищ отдыхает. А месяца через три, если будет что-либо подозрительное, применим химиотерапию.
Раков поддержал заключение своего сотрудника. Оставалось подчиниться мнению специалистов, тем более что сами мы химиотерапию не проводили, а в необходимых случаях обращались к ним в институт. Вопреки решению консилиума я попробовал было уговорить Борзенко задержаться у нас хоть ненадолго, чтобы ещё понаблюдать его, но он взмолился:
— Не могу! Работы у меня непочатый край. Звонят из редакции. Ждут. Болеть некогда. Я и на самом деле поправился Надо ехать!
Беспокойство меня не покидало. Выписывая Сергея Александровича, я сказал:
— Важно, чтобы вы отдохнули от процедур. Но следите за собой и, если отметите какое-нибудь ухудшение, сразу же дайте знать. Буду в Москве, обязательно зайду вас посмотреть.
И действительно, как только я оказался в Москве, в тот же день навестил его в редакции. Он встретил меня бодро, весело. На столе лежала большая пачка писем.
— Пишут отовсюду. Просьбы самые разные. Нельзя же отказать! Вот и приходится засиживаться допоздна. А тут ещё книга времени требует — разрываюсь на части.
— Анализ крови сделали, как я просил?
— Сделал, не забыл. Вот посмотрите. Вчера получил.
К моему огорчению, цифры РОЭ оставались высокими. Никакой тенденции к снижению.
— Ну что вы задумались? — приободрил он меня. — Чувствую я себя отлично, а это главное.
Вид Сергея Александровича не внушал опасения. У него ни разу не было обострения лёгочного процесса. Тем не менее анализ крови тревожил.
— Может быть, вернётесь в институт? Вливания, ингаляции помогут окончательно ликвидировать следы пневмонии. Вам ведь у нас лучше становилось?
— Конечно, мне в институте было хорошо. И я непременно приеду, когда справлюсь с запаркой…
Чем больше институт набирал силу и поднимался его авторитет, тем чаще к нам присылали самых тяжёлых больных со всевозможной лёгочной патологией. Эти больные требовали внимания и заботы. Работы с каждым днём прибавлялось. У меня ещё не было заместителей по научной и хозяйственной части, а забот по организации работы всех звеньев института становилось всё больше. А тут ещё участились мои заграничные командировки. Впрочем, никакая загруженность не заслоняла от нас главного — заботы о больных. Не забывали даже тех, кто прошёл в институте курс лечения, выписался, но не чувствовал себя вполне здоровым. Таким до конца не познанным и неизлечимым больным был Сергей Александрович Борзенко.
По отношению к Борзенко мною руководило не только чувство врачебного долга, я ещё испытывал и личные симпатии. Чем больше я узнавал Сергея Александровича, тем полнее раскрывались всё новые его достоинства. Особенно привлекали его ум, обширные знания, способность талантливого журналиста вникать в суть проблем, с которыми он сталкивался. Это словно ему посвящены стихи:
