Летчик-истребитель. Боевые операции «Ме-163» - Зиглер Мано (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Обратно сержанта несли на носилках. На первый взгляд у него не было видно даже ранений, но на самом деле он был мертв. «Me-163B» приземлился на огромном поле, неповрежденным. Это был невероятный случай. Клейна нашли мертвым, сидевшим в кресле пилота и крепко сжимавшим пальцами ручку управления самолетом. Он был убит в затылок одной-единственной пулей.
Глава 18
ДОБРОВОЛЬНЫЕ САМОУБИЙЦЫ
Ранним утром пилотам обоих подразделений «комет» был дан приказ собраться, и капитан Фульда, командир первого крыла, начал зачитывать приказ, подписанный рейхсмаршалом Герингом, после длинной преамбулы, касающейся причиненного горя нашей родине, нашим женам и детям, подвергшимся налетам бомбардировщиков, а также нашего долга принести себя в жертву, если будет такая необходимость, на благо Германии. Далее шла суть приказа, главным в котором был тот момент, что среди нас требуются добровольцы, готовые идти на таран вражеских самолетов на «Мессершмите-109». Как оказалось, сам фюрер ожидает доклада о добровольцах, согласных пойти на смертельное задание. Никто нас не заставлял. Только добровольное желание. Закончив читать постановление, капитан Фульда, женатый человек, имеющий троих детей, заявил, что его имя уже значится в списке добровольцев.
Ни у кого из пилотов не было даже нескольких минут, чтобы собраться с мыслями по поводу столь непростой миссии; миссии, требовавшей отдать самое ценное – свою жизнь. Мы часто разговаривали между собой на эту тему. Нам не были известны случаи, когда пилот выживал после столкновения с противником подобным образом. Было очевидно, что ужасный риск подобный такому может случиться однажды в жизни, максимум – два. Ожидать, что представится третья попытка, было нелепостью. Так, решение, которое требовалось от пилотов, должно было быть четким. Они должны были решить, имеют ли они достаточно мужества, чтобы умереть по этой «причине». Если так, то этот поступок и будет их «финальной победой»?
А затем добровольцы сделали шаг вперед: Ботт, Глогнер, Лёшер и еще другие – всего восемь человек. Им сказали, что новые эскадрильи, где разместят летчиков, идущих на таран, сформированы в Стендале.
Когда это произошло, я ничего не знал до вечера того самого дня, когда я вернулся из короткой поездки в Берлин, куда я ездил в министерство авиации. Тяжелая завеса тумана висела над землей, и голые черные деревья опустили свои промокшие ветки до самой земли. Продрогший часовой стоял на воротах, подозрительно глядя на меня из темноты, пока, наконец, не узнал. Казалось, весь аэродром вымер, когда я подходил к зданию. Я занес несколько вещей, купленных в Берлине для своей комнаты, и пошел искать остальных, стучась по очереди в двери к Ботту, Рюселе, Кельбу и, наконец, Швейницу, но никого из них не оказалось на местах. Это показалось странным. Еще было слишком рано, чтобы идти в столовую. Скоро я нашел их. Те, кто не был в столовой, оказались пьяными в стельку. Швейниц лежал на чужой кровати, пел и громко вздыхал, а когда увидел, что вошел я, вытер подбородок тыльной стороной рукава и закричал:
– Мано! Эй, Мано! Принеси же, наконец! Принеси свою гитару и присоединяйся к нашей веселой вечеринке! Давай напьемся, Мано! И все остальное не важно!
– Заткнись ты, – вмешался Штурм, который был трезвым, бросая прямо в лицо Швейницу мокрое полотенце. Штурм по натуре был весельчаком, каких редко встретишь. Он недавно получил звание капитана и являлся учеником моей тренировочной группы в Удетфельде. Он был отличным пилотом вообще и суперпилотом планеров в частности. Когда у него появлялся шанс, он сразу же брал один из «штуммель-хабихтов», на котором показывал фигуры высшего пилотажа, и прошло всего несколько недель с тех пор, как он, не рассчитав расстояние, врезался в землю, выполняя «мертвую петлю». Те, кто находился на другой стороне поля и видел зарево на месте столкновения самолета с землей, не ожидали ничего другого, как увидеть пилота мертвым. Какова же была радость и удивление увидеть счастливо улыбающегося капитана Штурма, который, целый и невредимый, смахивал с себя куски обшивки самолета точно так же, как собака, вылезая из воды, стряхивает с шерсти воду, а потом как ни в чем не бывало удалился. Это был человек, в котором сочетались упорство и абсолютная независимость. Когда Швейниц снова потребовал гитару, Штурм просто произнес грубо:
– Да заткнешься ты или нет? Куда тебе еще петь? – Затем он повернулся ко мне и сказал: – Не давай ему шуметь, Мано! Он и так всем надоел! На самом деле, мы тут все бузим с самого полудня!
Фритц Кельб, Ханс Ботт и еще несколько ребят уже успели немного протрезветь, но до сих пор оставались в полупьяном состоянии, и все же мне удалось вытащить из них подробности того утра.
– Ну, – сказал я, наконец, Фритцу Кельбу, – так ты согласен?
– Не подумай, что я испугался! – ответил Фритц громогласно, и действительно, никто не мог обвинить его в трусости.
– Восемь человек согласились стать волонтерами, – тихо сказал Ботт, а затем перечислил список, произнеся свое имя в конце. Восемь замечательных ребят сознательно идут на самоубийство. Это было уму непостижимо. Почему они решили, что мы должны одерживать победу такими методами? Мы просто щекотали нервы врагу, пока он отвечал тоннами огня и свинца. Это было сумасшествие.
– Ты, похоже, совсем сошел с ума, – закричал я. – Ты думаешь, что сможешь остановить напор этих чертовых машин? Даже если ты протаранишь сотню, тысячу, они все равно продолжат наступать. Это же как кишащий муравейник.
– Успокойся, Мано, – тихо ответил Ботт. – Подорвемся мы сами или попадем под обстрел «фортрессов», все равно нас ждет один конец.
На какое-то время между нами воцарилась тишина, и мои мозги бешено работали. Казалось, пока меня не было, случилось что-то непостижимое. Это желание умереть было идиотизмом. Ладно. Мы не могли повлиять на ход войны, с нашей кучкой «комет» в Брандисе, но и изменить положение вещей, идя на нелепое самоубийство, тоже было нельзя. Это было так неразумно. Такое мог совершить только безумец! За нашей спиной осталось пять с половиной лет войны. Конечно, никто не ожидал этого. Тысячи марок были потрачены на наше обучение, и сейчас нас просили отдать себя своим врагам, хотя мы могли еще повоевать.
После этих раздумий я отправил одного из ребят за гитарой, и постепенно наше настроение улучшилось. Мы рассказывали друг другу истории, случавшиеся с нами в небе, пели и опустошали стакан за стаканом. Наши будущие самоубийцы так развеселились, будто ничего страшного не происходило. Они принялись обсуждать способы, которыми лучше всего идти на таран, и делали это так запросто, будто обсуждали, к примеру, свои любовные похождения.
Они кричали, спорили и чем больше напивались, тем более идиотскими становились их планы. И стрелки на циферблате часов все это время безжалостно двигались.
На следующее утро наши восемь добровольных героев погрузили свои чемоданы и дорожные сумки в машину, печально стоявшую в тумане за воротами аэродрома. Их веселые крики до сих пор звенели у меня в ушах, и я подумал, что они сами загнали себя на эти неудобные деревянные лавки в грузовике, в котором поедут навстречу смерти. Лёшер просунул голову через отверстие в натянутом брезенте и крикнул:
– После первого же тарана вы получите открытку. Возможно, с того света… от самого дьявола конечно же!
А потом старый дребезжащий грузовик, судорожно подскакивая, скрылся в тумане. Те, кто остался, печально возвратились в столовую. Никто не вымолвил ни слова, но все наполнили по стакану. В мрачном свете раннего утра и без того полутемная столовая сейчас выглядела совсем уныло. Стального цвета табачный дым тяжело висел в воздухе, и маленькие лужи вина были разлиты на столах между грязных стаканов, и, когда я взял несколько печальных пот на своей гитаре, неожиданно кто-то стукнул кулаком по столу, да так, что даже на остальных столах стаканы подпрыгнули. Капитан Штурм не выдержал и разразился ругательствами, а потом уронил голову на руки и его плечи затряслись.
