Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Нори Паоло (книги бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
Шилейко оказывается страшно ревнивым, и с 1919 по 1921 год Анна старается не видеться с Гумилёвым во избежание ненужных сцен, но позднее будет жалеть об этом.
Пишет она очень мало, но Шилейко недоволен и этим – он хочет, чтобы она помогала ему переводить таблички.
Он переводит эпос о Гильгамеше для издательства «Всемирная литература», основанного Горьким.
Анна Ахматова выполняет при нем роль секретаря.
14.6. Тяжелые времена военного коммунизма
Сразу после революции страна встала на рельсы военного коммунизма. Этот период, продлившийся с 1918 по 1921 год и ознаменовавшийся Гражданской войной и голодом, был одним из самых трудных в истории Советского Союза, и без того пережившего немало трудных периодов.
Виктор Шкловский в книге «Ход коня», вышедшей в Берлине в 1923 году, приводит такой эпизод из «Записной книжки» Чехова. Некто много лет ходил по переулку, каждый день читал вывеску «Большой выбор сигов» и каждый раз думал: «Кому нужен большой выбор сигов?» «Наконец, как-то вывеску сняли и поставили у стены боком, тогда он прочел: „Большой выбор сигар“. Поэт, – продолжает Шкловский, – снимает все вывески со своих мест, художник всегда зачинщик восстания вещей. Вещи бунтуют у поэтов, сбрасывая с себя старые имена и принимая с новым именем – новый облик».
Так преодолевается привычка, и в какой-то момент вы вдруг смотрите на мир так, будто видите его в первый раз. Шкловский сравнивает стихи Ахматовой с «полосой света, вошедшей в темную комнату» – ту комнату, в которой все мы обитаем, окидывая ее рассеянным взглядом, уверенные, что знаем ее вдоль и поперек, как знаем свою кухню или улицы, по которым ходим на работу, уверенные, что учиться нам больше нечему – ни в нашем доме, ни в нашем городе, ни в нашем мире.
В сборнике статей «Ход коня» есть эссе под названием «Петроград в блокаде», рассказывающее о жизни этого города в ту пору, когда столицу перенесли в Москву. Особое внимание Шкловский уделяет описанию того, как в Питере в те суровые дни справляли нужду.
«Зимой, – пишет Шкловский, – замерзли почти все уборные. Это было что-то похуже голода. Да, сперва замерзла вода, нечем было мыться, а в Талмуде сказано, когда не хватает воды на питье и на омовение, то лучше не пить, а мыться. Но мы не мылись. Замерзли клозеты. Как это случилось, расскажет история. Блокада и революция с ее ударом во вне разбила транспорт, не было дров. Вода замерзла.
Мы все, весь почти Питер, носили воду наверх и нечистоты вниз, вниз и вверх носили мы ведра каждый день. Как трудно жить без уборной. Мой друг, один профессор, с горем говорил мне на улице, по которой мы шли вместе леденея: „Ты знаешь, я завидую собакам, им, по крайней мере, не стыдно“. Город занавозился по дворам, по подворотням, чуть ли не по крышам.
Это выглядело плохо, а иногда как-то озорно. Кое-кто и бравировал калом. …
Люди много мочились в этом году, бесстыдно, бесстыднее, чем я могу написать, днем на Невском, где угодно. Они мочились не выходя из упряжи своих санок, не скидывая ярма, не снимая веревки, за которую тащат эти санки.
Здесь была сломанность и безнадежность. Чтобы жить, нужно было биться, биться каждый день, за градус тепла стоять в очереди, за чистоту разъедать руки в золе.
Потом на город напала вошь; вошь нападает от тоски».
14.7. Экспресс-тест
На следующий день я проснулся (в Чезене), позавтракал, сел на поезд, вернулся в Болонью, взял на вокзале велосипед, поехал в аптеку «Мелончелло» и сделал экспресс-тест на антиген.
Пока я ждал результата, не отходя от аптеки, позвонил Лука и сказал, что, к сожалению, нужен ПЦР-тест.
Между тем мне выдают результат экспресс-теста: негативный. Но этого недостаточно.
Звоню в частную лабораторию, где делают нужные тесты, мне отвечают, что ПЦР можно сдать только по предварительной записи и до завтрашнего утра результат еще не будет готов.
Пытаюсь дозвониться в другую лабораторию, мне отвечают, что можно попробовать. Они постараются помочь.
Лаборатория находится на виа Сталинградо, под мостом. Это на другом конце города.
Еду через всю Болонью на велосипеде, у меня берут мазок, говорю, что результат теста нужен завтра до девяти утра, а иначе в нем нет смысла.
Мне обещают постараться.
Так что я отправляюсь домой, занимаюсь своими делами, потом ужинаю с Тольятти и Баттальей, прощаюсь с ними, возвращаюсь домой, начинаю паковать чемоданы. Не знаю почему, но я всегда делаю это в последний момент, и, чем старше я становлюсь, тем хуже обстоит дело.
Вожусь до двух часов ночи, перед сном захожу на сайт частной лаборатории в надежде скачать результат теста, если он уже появился. «Сертификат не обнаружен».
Укладываюсь спать, но долго ворочаюсь. На душе неспокойно.
Завожу будильник на шесть утра – перед отъездом хочу выйти на пробежку. Мечтаю сделать в жизни одну вещь – пробежать марафон. Поэтому уже несколько лет тренируюсь, и, кто знает, может, у меня и получится. А пока суд да дело, при каждой возможности пробегаю до семи километров в день, в самые удачные месяцы в общей сложности выходит километров двести. В то утро бегу три километра, состояние нервное, возвращаюсь домой, на часах семь сорок, спешу к компьютеру, пытаюсь скачать бланк с результатом теста. «Сертификат не обнаружен».
На душе неспокойно.
14.8. Не-развод
«Гениальный ассириолог Шилейко, – пишет Ольга Черненькова, – в быту оказался грубым, безумно ревнивым, жестоким. Болезненным, мелочным, беспомощным и капризным».
Кто знает, сколько раз Анна Ахматова вспоминала слова Гумилёва: «Катастрофа, а не муж».
В 1919 [57] году Николай Гумилёв подготовил сборник молодых поэтов «Арион» и в рецензии на подборку Анны Регат писал: «Стихи Анны Регат – хорошие, живые, по праву появившиеся на свет. Может быть, если бы не было Анны Ахматовой, не было бы и их. <…> Ахматова захватила чуть ли не всю сферу женских переживаний, и каждой современной поэтессе, чтобы найти себя, надо пройти через ее творчество».
Я, кажется, уже говорил, что большой симпатии Гумилёв у меня не вызывает, но меня очень трогают их отношения с Ахматовой и те узы дружбы, что связывали их после развода.
То же самое можно сказать и о ее браке с Шилейко, с той только разницей, что на самом деле Ахматова с ним не разводилась.
Когда летом 1921 года они решают подать на развод, выясняется, что их брак не был зарегистрирован.
Анна была уверена, что официально вышла замуж, Шилейко обещал позаботиться о регистрации брака, но, по всей видимости, так и не сделал этого. Да и с первой женой он развод так и не оформил. Возможно, дело было в том, что с ней они венчались в церкви, а он позднее стал говорить, что церковных браков не признает. Правда, после революции все церковные браки были аннулированы и стали автоматически считаться гражданскими.
Так или иначе, независимо от бюрократических формальностей в 1921 году они расстались, но продолжали видеться и переписываться.
От Шилейко у Анны останутся три вещи: дом, прозвище и собака.
До революции Шилейко был учителем детей графа Шереметева, представителя одного из старейших русских родов, потомка Александра Невского. После революции за Шилейко сохранилась комната в Шереметевском дворце на набережной Фонтанки. В этом доме Анна Ахматова проживет бóльшую часть своей жизни (здесь же находилась и квартира Пунина, ее третьего мужа), называя его Фонтанным Домом. Позднее тут откроется Музей Ахматовой.
Расставшись со вторым мужем, она съедет отсюда, но, как мы увидим позже, снова вернется, выйдя замуж в третий раз.
Однажды в 1920 году Владимир и Анна, не-муж и не-жена, находят на Марсовом поле еле живого брошенного сенбернара.
Они приводят его к себе, кормят и дают кличку Тап.
Сенбернар остается жить с ними, и, когда у них доходит до не-развода, то есть когда они решают расстаться, они не могут договориться, кто возьмет собаку, и оставляют решение за ней. Становятся по разные стороны от Тапа, отойдя метра на два, и замирают неподвижно. Ждут, кого выберет Тап.
