О них не упоминалось в сводках - Морозов Дмитрий Витальевич (читать хорошую книгу TXT) 📗
Полковник Семенов приказал мне проверить готовность артиллеристов к открытию огня. Начал я с той батареи, которая стояла на безымянной высоте, на одной линии с передовыми подразделениями пехоты. Орудия были хорошо замаскированы. Настроение у бойцов бодрое, приподнятое. Наводчик 2-й батареи Котрунов сказал: «Если придется умереть за Родину, то умру коммунистом». Он, как и несколько других красноармейцев, подал заявление о приеме в партию.
«Эти не подведут. Люди надежные, смелые, — решил я. — Но как они будут стрелять по танкам?» Им, конечно, доводилось бить на полигоне по фанерным макетам. Но они, как и я, имели смутное представление об отражении настоящей танковой атаки. Как бы угадав мою мысль, командир батареи лейтенант С. П. Утешев произнес негромко:
— На поверках стреляли отлично. Промахов, надеюсь, не будет.
— Самое главное — выдержка.
— Позиций не покинем. До последнего снаряда! — решительно сказал лейтенант. А Сергей Утешев был из тех людей, которые не бросают слов на ветер.
Обойдя все двенадцать орудий, я отправился по ржаному полю в расположение полковой батареи 76-миллиметровых пушек. Вместе с ее командиром младшим лейтенантом Воробьевым мы проверили все четыре орудия. Позиции оказались удачными: с них можно было простреливать всю лежавшую впереди местность и подходы к деревне Завинье.
Лучше других подготовился к бою расчет, которым командовал сержант В. Н. Рассказов. Наводчик грузин Моховишвили, весь посеревший от пыли и перепачканный в смазке, улыбаясь, спросил меня:
— Как, товарищ командир, дадим врагу прикурить?
— Это от вас зависит.
— Мазать не будем. Пока живы будем, стрелять будем!
Закончив обход, я вернулся на безымянную высотку. Там по-прежнему находились Тер-Гаспарян, Семенов и Деревенец. Они о чем-то оживленно разговаривали.
Около курганчика — могилы Кости — стоял броневик. Тут же лежали на траве бойцы отделения разведки вместе со своим сержантом Ефимовым. Ни разведчики, ни командиры, в том числе и я, — никто не догадался отрыть хотя бы неглубокие окопчики. Ни у кого не возникло даже мысли об этом. Мы еще не верили, что в нас будут стрелять и могут убить. Мы не прониклись сознанием опасности. Люди испытывали не боязнь, а любопытство и легкое возбуждение.
Я присел около стереотрубы, осмотрел лежавшую впереди местность, но ничего подозрительного не обнаружил. Видимость была плохой: воздух дрожал от зноя, горизонт тонул в мутноватой дымке. Солнце нещадно припекало. Было тихо, только жаворонки звенели высоко в небе.
Всех нас мучила жажда. Мы были благодарны жителям соседних деревень. Они приносили бойцам ведра с колодезной водой. Старушка, жившая в крайнем от высоты домике, принесла нам холодного молока. Подполковник Тер-Гаспарян еще не успел опорожнить кринку, как сержант Ефимов, наблюдавший в стереотрубу, доложил:
— Вижу три бронемашины!
Действительно, по шоссе двигались броневики. Наши или немецкие — разобрать было трудно. Вот машины остановились. Из них выскочили солдаты.
— Немецкая разведка! — определил Тер-Гаспарян.
Через несколько минут на шоссе появилось до десятка грузовиков с пехотой. Не доезжая до нас с километр, автомашины свернули в кустарник и скрылись в нем.
Впереди завязалась перестрелка. Боевое охранение 111-го стрелкового полка вступило в бой.
— Деревенец! Езжайте в штаб. Я тут с Морозовым останусь. Держите связь с нами и полками, — приказал Семенов.
Над нашими позициями пролетели немецкие самолеты. Это, вероятно, были разведчики. Они сделали несколько кругов и унеслись на запад.
Командир батальона 111-го полка капитан Н. П. Матвиенко подошел к Тер-Гаспаряну и доложил:
— Наше боевое охранение отходит. Разрешите контратаковать противника?
— Не разрешаю. Подпустите ближе и бейте в упор!
Прошло еще несколько томительных минут. Я так напряженно разглядывал в бинокль заросли кустарника, что даже заслезились глаза. Но разведчик Николай Семенихин, лежавший рядом со мной, оказался более наблюдательным.
— Немцы! — воскликнул он. — Смотрите правей!
Среди зелени мелькнуло несколько фигур.
— Разрешите отделению разведчиков открыть огонь? — спросил Ефимов, отрываясь от стереотрубы.
— И мне тоже! — Телефонист Новожилов щелкнул затвором карабина.
— Ждать! — ответил я. — До них еще далеко, метров четыреста.
Позади нас раздались слабые хлопки выстрелов — ударили 50- и 82-миллиметровые минометы. Там, где накапливались гитлеровцы, один за другим вспыхивали разрывы.
И вдруг — крики «ура!», винтовочная и пулеметная трескотня! Слева от высоты бросилась вперед группа бойцов — человек сорок. Первым, размахивая пистолетом, бежал командир. Минометчики перенесли огонь дальше, открыв путь атакующим.
Из кустов затрещали короткие автоматные очереди. Несколько красноармейцев упали. Потом еще и еще. Бойцов становилось все меньше. Но те, кто уцелели, неслись вперед с винтовками наперевес. Натиск их был так стремителен, что гитлеровцы не приняли рукопашного боя и побежали.
— Самовольники! Без подготовки под пули пошли?.. Но бросок смелый. Молодцы! Ничего не скажешь! — взволнованно говорил Тер-Гаспарян.
Разведчики, лежавшие рядом со мной и, так же как и я, впервые видевшие настоящую атаку, притихли.
— Вот как умирают! Несколько минут — человек пятнадцати будто и не бывало! — нарушил молчание красноармеец Ложкин. В его голосе звучало и восхищение, и жалость, и какое-то недоумение.
Из кустов выходили бойцы. Двое несли на руках убитого командира. Остальные осматривали лежавших товарищей, поднимали раненых.
Тогда, в горячке первого боя, я не запомнил фамилии командира, поднявшего в атаку свой взвод. А после войны установить ее не удалось. Но я помню о нем, как и о многих других безыменных героях.
Едва успели пехотинцы, отбросившие немцев, возвратиться на передний край, как на шоссе появилась колонна противника. Я насчитал десятка полтора черных танков. Дальше все скрывалось в густых клубах пыли.
Минуты через три ударила одна из батарей 141-го артполка. Первые разрывы — в стороне от шоссе. Небольшая пауза — и опять свист снарядов. На этот раз они легли в гуще танков.
Сзади заухали еще две гаубичные батареи, захлопали 120-миллиметровые минометы. Воздух над нами гудел.
Сорокакилограммовые снаряды взметывали столбы земли. Шоссе затянуло дымом и пылью. В стереотрубу было видно, как танки разворачивались и съезжали с дороги. По обе стороны от нее, примерно в полукилометре от нашего переднего края, противник поставил дымовую завесу. Ветра почти не было. Завеса не рассеивалась, а, наоборот, все уплотнялась и приближалась к нашим позициям.
Артиллерийский дивизион продолжал слать тяжелые снаряды в гущу черного дыма. Туда же били ротные, батальонные и полковые минометы.
В воздухе появились вражеские самолеты. Две девятки пикирующих бомбардировщиков накинулись на позиции дивизиона. Бомбы и пулеметный огонь сделали свое дело. Батареи замолчали. Стреляли теперь только два орудия.
Дымовая завеса, не дойдя до нас, остановилась и начала медленно подниматься вверх. В десяти-пятнадцати метрах над колосящейся рожью с оглушительным треском рвались вражеские снаряды. Это не было похоже на шрапнель. Скорее всего гитлеровцы стреляли на рикошетах. Впечатление такие взрывы производили угнетающее. На это, вероятно, и рассчитывали немцы.
Из-за дымовой завесы, стреляя на ходу, как огромные черные жуки, выползали танки. За ними цепочкой бежали фашистские автоматчики.
С нашей стороны открыли огонь противотанковые пушки стрелкового полка и батарея лейтенанта Утешева. На переднем крае гремели орудия, стрекотали пулеметы, трещали тысячи винтовочных выстрелов. В первую же минуту запылало два немецких танка. Третий завертелся на месте и застыл без движения. Вражеская цепь заметно поредела, часть гитлеровцев залегла.
Противотанковая пушка, стоявшая неподалеку от нас, посылала снаряд за снарядом. Расчет работал умело, сноровисто. Наводчик Махмутов быстро и точно ловил цель.
