На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Ваупшасов Станислав Алексеевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Исподволь созревавший во мне протест привел к тому, что я не захотел остаться на родине и заниматься крестьянской работой. В годы учения нам, детям батраков, много пришлось потрудиться на помещичьих землях. Ведь учились мы только зимой, а летом выходили в поле и гнули спину почти наравне со взрослыми. Платили подросткам неплохо, да много ли радости в деньгах, когда безрадостной и унизительной была вся судьба батрака! Этот вывод я сделал, основываясь на всем своем жизненном опыте. Меня соблазнял пример сестры, удачно устроившейся в городе и ежемесячно присылавшей домой 10 рублей. По тому времени сумма была немалая.
Первый мой выезд был в Ригу. Остановился у сестры и стал искать работу. Но кому нужен мальчишка, не владеющий никакой городской профессией! Послонявшись безрезультатно по разным предпринимателям, я возвратился в Грузджяй ни с чем. Однако ветер странствий в моей душе не угомонился, и отец чувствовал мое состояние. Не раз он увещевал меня:
- Выкинь из головы большие города. Нет в них счастья человеку. Я вот и в Америке побывал, да что толку с той Америки! И Людмила в Ригу подалась не по своей воле, жизнь заставила. Сиди, сынок, дома да займись родительским ремеслом, добра тебе желаю.
Не послушал я отца и в 1914 году пятнадцатилетним пареньком уехал в Москву. Сестра к тому времени вышла замуж и стала жить в Москве. Вновь на первое время я остановился у нее и начал подыскивать работу. И опять ничего приличного мне предложить не могли. Устроился землекопом. Работа изнурительная, хорошо еще, что у меня имелась привычка к физическому труду.
Началась империалистическая война, пошли разные административные строгости, а я был беспаспортным, и меня могли в любой день выслать из города по этапу. Посоветовался с товарищами по работе: что делать? Они сказали, что надо дать взятку полицейскому чиновнику, и он оформит паспорт. Порекомендовали сходить в Лефортовскую часть к приставу, наверняка получится, не впервой. Я так и поступил: дал приставу 25 рублей и попросил выписать документ. Мне назначили день; пришел за паспортом, глянул в него и говорю:
- Ваше благородие, а я не Ваупшасов. Моя фамилия Ваупшас. Переделайте, пожалуйста.
- А в солдаты не хочешь? - спросил пристав.- Подумаешь, велика разница! Что Ваупшас, что Ваупшасов - один черт. Давай кати отсюда, не то мигом лоб забрею!
- Да у меня возраст не вышел, дяденька!
- А мне один черт. Будешь глаза мозолить - забрею в солдаты! Вот и все.
Выкатился я от него слегка перекрещенным на русский лад и с тех пор так и ношу эту фамилию.
К тому времени я уже работал в артели арматурщиков. Железобетон в России появился совсем недавно, в 1912 году, и профессия арматурщика считалась привилегированной, зарабатывали они иногда по 30 рублей в неделю. Платили с пуда установленной арматуры, чем прутья были толще, тем работа была выгоднее. Артель нанималась на разные предприятия в Москве и в отъезд. Пришлось мне потрудиться с нею на заводе "Проводник" (ныне Электрозавод имени В. В. Куйбышева), на крупных стройках в Нижегородской губернии и в Малороссии. Мы всегда находились в больших пролетарских коллективах, и это сыграло роль в формировании моих взглядов.
Поначалу я не был полноправным членом артели. Моего друга белоруса Максима Борташука и меня арматурщики взяли подсобными рабочими, и по ходу дела мы присматривались к их ремеслу. Миновало несколько недель - Максим и я уже выполняли все основные операции наравне с опытными товарищами, а платили нам значительно меньше. Как же сравняться с ними? Спрашиваю старичков, а те отвечают: надо вступить в члены артели. А как это сделать? Ставь угощение, говорят, на всех. Поставил я всем угощение, оно было принято благосклонно, потому что работой я уже доказал свое право быть членом артели, и тут мою кандидатуру утвердили всем обществом. Немного погодя таким же образом перевели в действительные арматурщики и Максима.
Рабочая наша артель ценила свое мастерство, добиваясь от нанимателей соблюдения поставленных нами условий, держалась сплоченно, никому не давала себя в обиду. Все мы отличались большой физической силой, поскольку механизации никакой не имелось, и мы управлялись с железными прутьями только вручную - обрубали их, гнули, придавали любую потребную конфигурацию. В разнообразных стычках и потасовках арматурщики всегда брали верх благодаря крепким мышцам и спайке. Политические проблемы нас тогда еще мало волновали, мы вели жизнь хотя и трудную, но вольную и беззаботную. Сама действительность подвела нас вплотную к вопросам классовой борьбы, однако это случилось позже.
В начале империалистической войны я, несмотря на подспудно зреющий во мне протест, оставался довольно наивным парнем. Официальная великодержавная демагогия в какой-то момент оказала свое действие на меня, и мне вздумалось пойти добровольцем на фронт, сражаться "за веру, царя и отечество". Я поделился этими ура-патриотическими планами в доме у сестры. Ее муж был часовой мастер, передовых взглядов человек. Выслушав мой юношеский бред, он быстро охладил меня. Развенчал все шовинистические лозунги, а особенно досталось от него царю. На примерах из моей собственной жизни зять объяснил, что царская власть есть анахронизм, от которого народу один вред, что царизм угнетает, нещадно эксплуатирует трудящихся, узаконивает произвол, неравенство, бесправие.
- И за этого царя тебе захотелось воевать?
- Да нет, что-то не очень уже...
Он подробно растолковал мне и про веру и про отечество. Убедить меня в несостоятельности великодержавной пропаганды было нетрудно, ибо, несмотря на зеленый возраст, я успел хлебнуть и батрацкой, и рабочей доли, видел и знал, как живет простой народ России, сколько зла и несправедливости существует в окружающей нас действительности.
К политическим урокам зятя присовокупились разговоры и настроения рабочих на предприятиях и стройках, где выполняла заказы наша артель, и я стал убежденным противником царизма.
Я давно уже не жил у сестры, а снимал комнату на Преображенке, в доме мелкого торговца скотом, барышника Романа Петровича Романова. Рядом со мною ютились сезонники с ткацкой фабрики Балакирева, люди большей частью малограмотные и монархически настроенные. В беседах с ними я все чаще стал ругать царя, между нами вспыхивали яростные, чуть не до драки споры. Я и к забастовке однажды их призывал, на что они мне отвечали, мол, хорошо одиночке бунтовать против хозяев да властей, а ежели у кого семья, дети? Когда произошла Февральская революция, я во всеуслышание заявил:
- Это пока цветочки, а ягодки впереди. Хозяин дома, однофамилец императора, относился к моим речам сочувственно и часто советовал мне быть сдержанней, говорил, что ткачи могут выдать. Однако никто меня не выдал; время было бурное, приближалась пролетарская революция.
Политические страсти кипели и в Москве, и в провинции, куда мы поехали на строительство литейного и котельного заводов. Рабочая масса волновалась, не дремали и хозяева. Ни одного митинга не пропускали главные инженеры, они же пайщики государственного подряда, иностранцы Герман и Перле. Брали слово и поливали грязью русскую революцию, называли ее бунтом темных мужиков, провозглашали незыблемость частной собственности, призывали к покорности начальству.
Их демагогия вызывала раздражение у рабочих. Однажды из толпы им бросили реплику:
- Мало вам нашей крови? Еще захотели!
Герман и Перле пришли в бешенство и обрушились на "бунтовщиков", которым не избежать волчьего билета, кутузки и каторги. Тут уж лопнуло и мое терпение, я подговорил Максима Борташука, мы взобрались на второй этаж лесов, откуда выступали ораторы. Силы нам было не занимать, схватили обоих инженеров, усадили в тачку и под одобрительные крики митинга скатили по сходням вниз. Но этого нам показалось мало. Надо указать господам на истинное место. Мы подвезли Германа и Перле к яме со строительным мусором, опрокинули тачку и вывалили их.
- Кровопийцы! Сатрапы! - кричали им рабочие.
