А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2 - Соболевский С. А. (книги бесплатно без txt) 📗
] сравнялись с прорубленною мною дверью на переулок. — видим на ней вывеску: продажа вина и прочее.— Sic transit gloria mundi!!!1 Стой, кучер! Вылезли из возка и пошли туда. Дом совершенно не изменился в расположении: вот моя спальня, мой кабинет, та общая гостиная, в которую мы сходились из своих половин и где заседал Александр Сергеевич в... (как называется тулуп с мехом кверху??)[22
]. Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии; вот томесто, где он выронил (к счастию — что не в кабинете императора) свои стихотворения о повешенных, что с час времени так его беспокоило, пока они не нашлись!!! Вот где собирались Веневитинов, Киреевский, Шевырев, вы, я и другие знаменитые мужи[23
], вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!!!
Кабатчик, принявший нас с почтением (должным таким посетителям, которые вылезли из экипажа), очень был удивлен нашему хождению по комнатам заведения. На вопрос мой: слыхал ли он о Пушкине? он сказал утвердительно, но что-то заикаясь. Мы ему растолковали, кто был Пушкин; мне кажется, что он не понял.
Советую газетчику обратить внимание публики на этот кабак. В другой стране, у бусурманов, и на дверях сделали бы надпись: здесь жил Пушкин! — и в углу бы написали: здесь спал Пушкин! — и так далее2.
1 Так проходит слава мира!!! (лат.)
2 Приписка М. П. Погодина: «Помню, помню живо этот знаменитый уголок, где жил Пушкин в 1826 и 1827 годах, помню его письменный стол между двумя окнами, над которым висел портрет Жуковского с надписью: «ученику-победителю от побежденного учителя». Помню диван в другой комнате, где, за вкусным завтраком (хозяин был мастер этого дела), начал он читать мою «Русую косу», первую повесть, написанную в 24-м году и помещенную в «Северных цветах», и, дойдя до места, в начале, где один молодой человек сказал другому любителю словесности, чтоб вызвать его из задумчивости: «Жуковский перевел Байронову «Мазепу», — вскрикнул с восторгом: «Как! Жуковский перевел «Мазепу»!» Там переписал я ему его «Мазепу», поэму, которая после получила имя «Полтавы». Там, при мне, получил он письмо от генерала Бенкендорфа с разрешением напечатать некоторые стихотворения и отложить другие. В этом письме говорилось о песнях о Стеньке Разине. Пушкин отдал его мне, и оно у меня цело. Туда привез я ему с почты «Бориса Годунова». Однажды пришли мы к нему рано с Шевыревым за стихотворениями для «Московского вестника», чтобы застать его дома, а он еще не возвращался с прогульной ночи, — и приехал при нас. Помню, как нам было неловко... Все это и многое другое надо бы мне было записать, но где же взять времени? Меня ждет еще Гоголь, ждет Иннокентий, ждет Шевырев, надо еще описать нашествие на Московский университет двадесяти язык... и мало ли что, кроме Истории, которой, впрочем, уже напечатано около сорока листов!»
v
<С. А. СОБОЛЕВСКИЙ>
ИЗ ПИСЕМ К М. Н. ЛОНГИНОВУ[24
]
<1855>
Благодарю А<нненкова> 1) за приличный и благородный тон его труда; 2) за отсутствие возгласов и хвалебных эпитетов, знаков восклицания и других типографских прикрас. NB (это было бы приятно Пушкину самому любившему во всем приличие и порядность); 3) за то, что он не восхищается эпиграммами П<ушкина>, приписывает их слабости, сродной со всем человеческим, и признает их пятнами его литературной славы. NB (П<ушкин> жалел об эпиграмме «В Академии наук», когда лично узнал Дундука); 4) что он ни слова не упоминает о «Гаврилиаде» и не приводит из нее стихов (что было бы весьма легко сделать в виде отрывка или перемешивая с повествованием). NB Касательно сего последнего пункта je le fais en toute surete de conscience au nom et de la part du defunt1, помня, как он глубоко горевал и сердился при всяком, даже нечаянном, напоминании об этой прелестной пакости...
1) По приезде П<ушкина> в Москву, он жил в трактире «Европа», дом бывший тогда Часовникова, на Тверской. Тогда читал он у меня, жившего на Собачьей площадке, в доме Ринкевича (что ныне Левенталя) «Бориса» в первый раз при М. Ю. Виельгорском, П. Я. Чаадаеве, Дмитрии Веневитинове и Шевыреве. Наверное не помню, не было ли еще тут Ивана В.Киреевского. (Потом читан «Борис» у Вяземского2 и Волконской или Веневитиновых?) Впрочем, ce sont les seuls lectures, que P<ouchkine> ait jamais fait de ses oeuvres, qu’il detestait de lire autrement qu’en tete ou a tete ou a peupres3. По возвращении из деревни (куда он ездил на короткое время) он приехал прямо ко мне и жил в том же доме Ринкевича, который, как сказано, на Собачьей площадке стоит лицом, а задом выходит на Молчановку, из чего и вышли у А<нненкова> две местности.
2) Я возвратился из-за границы 22 июля 1833-го года, чуть ли не в день или на другой день крестин Александра (Сашки) Пушкина junioris4. Несколько дней спустя, то есть или в конце июля, или в начале августа, Алек<сандр> Серг<еевич> и я поехали вместе и доехали до Торжка; в Торжке разъехались: я поехал к себе в деревню, а он к каким-то приятелям, чуть ли не к Вульфу.
Еще: П<ушкин> решительно поддался мистификации Merimee, от которого я должен был выписать письменное подтверждение[25
], чтобы уверить Пу<шкина> в истине пересказанного мной ему, чему он не верил и думал, что я ошибаюсь. После этой переписки П<ушкин> часто рассказывал об этом, говоря, что Merimee не одного его надул, но что этому поддался и Мицкевич[26
]. C’est donc et tres bonne compagnie, queje me suis laisse mystifier5, прибавлял он всякий раз.
<1856-1857 (?)>
О муза пламенной сатиры,
Приди на мой призывный клич!
Не нужно мне гремящей лиры,
Вручи мне Ювеналов бич!
Не подражателям холодным,
Не переводчикам голодным
И не поэтам модных дам
Готовлю язву эпиграмм.
Мир вам, смиренные поэты,
Мир вам, сонливые глупцы!
А вы, ребята-подлецы,
Вперед! Всю вашу сволочь буду
Я мучить казнию стыда;
А если же кого забуду,
Прошу напомнить, господа!
О сколько лбов широкомедных,
О сколько лиц нахально бледных,
Готовых от меня принять
Неизгладимую печать!
А.Пушкин.
Эти стихи мы припомнили с Эристовым; припомнили много других, но я не уверен, есть ли они или нет в твоем дополнительном томе.
Пушкин хотел издать особую книжку эпиграмм и приготовил для оной сообщаемое ныне предисловие[27
].
1 Я со спокойной совестью говорю от имени покойного.
