Красные стрелы - Шутов Степан Федорович (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
— Арестуйте меня, товарищ старший лейтенант.
Тот удивился:
— За что?
— Машину не сберег. Алмазов спас свою, а я даже не попытался. Люди там, в тылу, сколько сил отдали, чтобы изготовить танк, надеялись, что их труд не пропадет. Одним словом, Виктор Михайлович, оказался я самой последней дрянью. Стыдно мне теперь смотреть в глаза товарищам.
— Успокойся, Миколо, — как можно более ласково сказал Копчик. — По-разному горят машины. II обстоятельства бывают разные. Зря грызешь себя…
Когда начштаба кончил свой рассказ, Дедков предложил организовать беседу Алмазова и Бондарчука о том, как они спасли горящий танк. Мне идея комиссара пришлась по душе. Пусть танкисты перенимают опыт и учатся прямо на поле боя.
К Кашире подошел 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала П.А. Белова. Теперь только и разговоров о скором разгроме наседающей на нас 17-й гитлеровской танковой дивизии.
Как-то мне позвонил командир бригады:
— Товарищ Шутов, приезжай, есть новости.
Передаю трубку телефонисту. Тот широко улыбается.
— В чем дело, Козырев? Чему смеетесь?
— Ясно, товарищ капитан, зачем вас вызывают. Наступление должно быть, не иначе.
Сержант Козырев — москвич. До войны работал на строительстве метрополитена. На фронт пошел добровольно, оставив дома жену и сынишку. Мы все их хорошо знаем, особенно я. Не лично, а по письмам.
Козырев получает их чаще других. Дает нам читать, и меня, у которого вообще переписки нет, его письма согревают. Для меня жена и сын Козырева стали вроде родными, я беспокоюсь о них, жду очередных писем.
— Что-то из дому вам давно ничего нет? — спрашиваю у телефониста.
— Сам удивляюсь, — опускает он голову. — Не случилось ли чего?
Я знаю, как Козырев любит семью. Чтобы утешить его, говорю:
— Ничего. Вот прогоним немцев от Каширы, отпущу вас на денек в Москву повидаться с женой и сыном. Только с условием, что привет от нас передадите.
Козырев сразу посветлел:
— Большое спасибо, товарищ капитан… Обязательно передам…
Совещание у комбрига короткое. Посвящено оно действительно предстоящему наступлению. Бригаду придают 2-му гвардейскому кавкорпусу, которому предстоит ударить на юг в направлении Венева.
Шестого декабря войска Калининского, Западного и нашего фронтов перешли в контрнаступление. Уже восьмого 2-й гвардейский корпус освободил Мордвес.
Нам приказано прорваться в тыл вражеской группировки, на ее коммуникации.
…Без двадцати шесть утра. Сильный ветер раскачивает кроны деревьев. Снежные хлопья гулко падают с веток на замерзшую землю.
Слышны голоса:
— Морозец, будь здоров! Градусов на тридцать с гаком.
— На печи бы сейчас сидеть да блины есть.
— Блины? Хорошо! Помнишь Пушкина: «У них на масленице жирной водились русские блины…»
Любителю блинов не дают закончить:
— Тихо, капитан идет!
Отдаю последние распоряжения и направляюсь к своей машине. Но ко мне бежит дежурный по штабу и еще издали кричит:
— Товарищ капитан, на проводе Москва! Вас вызывает генерал Федоренко.
— Федоренко?! Командующий бронетанковыми войсками Красной Армии?
— Он самый!
Не иду, а бегу к аппарату.
— Капитан Шутов? — спрашивает далекий голос. — Здравствуйте. Сдавайте батальон и срочно явитесь в Управление.
— Товарищ генерал-полковник, сейчас батальону предстоит сложная операция. Разрешите прибыть к вам после нее.
В голосе на другом конце провода слышатся металлические нотки:
— Я был о вас лучшего мнения, товарищ Шутов…
До Москвы всего езды несколько десятков километров. В обычное время на это нужно час-полтора. Но сейчас машина ползет как черепаха. Дороги забиты войсками, техникой. Все движется в одном направлении — к фронту. Только однажды мы перегнали попутчиков — колонну военнопленных. Вид у гитлеровских молодчиков жалкий: ноги обернуты тряпьем, головы закутаны полотенцами, платками, одеялами, на озябших телах тонкие цвета плесени шинели. Еще накануне, возможно даже сегодня утром, они мечтали о скором вступлении в Москву. А теперь идут скрюченные, съежившиеся, с втянутыми в поднятые воротники головами.
Гляжу на них и думаю: нет, не такой они представляли себе дорогу в Москву! Вон тот, который натянул поверх шинели клетчатую дамскую накидку, наверное, собирался первым ворваться в Москву и за это получить Железный крест из рук самого фюрера, а этот, что едва тянет обмороженные ноги, вероятно, мечтал открыть в центре города пивную…
Мы обогнали пленных, и, когда шоссе впереди сказалось совершенно свободным, машина вдруг остановилась.
— Что случилось? — удивился я.
— Простите. Одну минуту.
Шофер вышел из кабины, снял шапку и подошел к занесенной снегом одинокой могиле у обочины дороги. Поправил покосившийся столбик, на котором была прибита дощечка с надписью. Постоял немного и вернулся назад.
— Он был моим другом, — будто оправдываясь, сказал шофер. — Месяц назад погиб. Командира спасал… — После небольшой паузы продолжал: — Весь наш десятый класс на фронт добровольно пошел. Погибших я в блокноте отмечаю. После войны, если останусь жив, родителей их разыщу, расскажу, как и что. Пусть гордятся…
Сидим в приемной генерала Федоренко. Вызова ожидают еще пятнадцать-двадцать генералов, полковников, подполковников. Ни одного майора, и только я один — капитан. Все — фронтовики, а разговоры о делах мирных, о Москве. Никто как следует разглядеть ее не успел. Однако достаточно было проехать но улицам, увидеть железные рогатки, мешки с песком, закрытые досками памятники, витрины магазинов, чтобы убедиться в мужестве и стойкости ее жителей…
Из кабинета командующего вышел полковник. Попросил подождать еще.
— Генерал докладывает Верховному Главнокомандующему, — объяснил он.
Я задумался. Вспомнил первую встречу с Федоренко. Это было в конце 1939 года. Шла война с Финляндией, и я подал рапорт с просьбой отправить на фронт. Вызвал меня Федоренко — тогда заместитель командующего округом.
Чтобы я чувствовал себя свободнее, он сел рядом. Положил руку мне на колено и заявил, что мой рапорт ему не нравится. Потом взял его и начал читать: «Партийная совесть не позволяет мне почивать на лаврах в то время, когда мои друзья танкисты ломают линию Маннергейма…» — прервав чтение, спросил: — Ну как, вам понятна тенденциозность заявления?
Я пожал плечами:
— Никак нет.
Федоренко посмотрел на меня, с напускной строгостью сказал:
— Разве не ясно, что вы бросаете вызов всем, кто сейчас не на фронте? Выходит, у вас есть партийная совесть, а другие бессовестные?..
— Плохо написано, — признался я, — необдуманно. Я просто хотел сказать, что желаю поехать на фронт.
— Вот это другое дело. — Заместитель командующего засмеялся и «по секрету» признался, что сам тоже написал рапорт, но подать его не решился.
Меня он согласился отпустить; только попал я тогда, как помнит читатель, не на фронт, а в Среднюю Азию…
Раздумья прервал адъютант, снова вышедший от Федоренко. На этот раз он пригласил нас в кабинет командующего.
Яков Николаевич бодрой походкой вышел из-за стола, с каждым поздоровался. Наблюдая за ним, я отметил, что за два года он здорово изменился. Постарел, осунулся. Кожа его приятного, открытого лица приобрела желтоватый оттенок, вокруг вечно живых глаз образовалась сетка глубоких морщин. Пожимая мне руку, генерал улыбнулся:
— Здравствуйте, майор Шутов. Что ж это вы не по форме одеты?
— Простите, товарищ генерал. Я вас не понимаю. Пока я капитан.
— Майор, — возразил он. — Вам присвоено это звание. Вероятно, не успели сообщить.
Обращаясь ко всем, Федоренко заявил:
— Товарищи, сегодня Верховный Главнокомандующий принимать вас не будет. Так что до завтра вы свободны. Отдыхайте. А утром прошу ко мне…
В гардеробной меня догнал капитан:
— Товарищ майор, не одевайтесь. Вас вызывает командующий.
