Я побывал на Родине - Зотов Георгий Александрович "Zотов?" (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Выезжали мы, имея при себе только одну сумку с провизией и самыми необходимыми вещами; выезжали в страшном волнении. Только наша маленькая дочка спала себе тихонько, не подозревая о переживаниях своих родителей.
Провожала нас на вокзал теща. Она тоже очень беспокоилась. Вообще последнее время, после моего разговора с Василием Васильевичем на огороде, теща сильно смягчилась, а при расставании даже поцеловала меня, чем я был немало поражен. Она попросила меня «не покидать ее дочь» — это показалось мне совершенно диким: как это можно, вот так, за здорово живешь, покинуть человека, жену, да еще в такой трудный момент?! Нечего сказать, хорошенького мнения обо мне моя теща! Я, однако, обещал сделать все, что будет в моих силах, для того, чтобы моей семье жилось получше.
Не стану описывать в подробностях наше путешествие, скажу только, что из всех железнодорожных мытарств, которые мне довелось претерпеть в Советском Союзе, эта поездка была самой, так сказать, забористой. В те времена для того, чтобы попасть из Ейска в Москву, надо было делать пересадку в Тихорецкой. Туда мы доехали в купэ у Василия Васильевича. Там он с нами распрощался: он в тот день ехал в Краснодар. В Тихорецкой мы должны были сесть в один из двух поездов прямого сообщения идущих в Москву. Переночевав на вокзале, мы в двенадцатом часу вышли на перрон. Подошел первый поезд. Все двери были заперты изнутри. Масса народа бросилась к поезду, все начали карабкаться на буфера. Мы не рискнули этого сделать. Поезд ушел. Через полчаса подошел второй поезд — и повторилась та же история. Выхода не было: ведь и завтра будет то же.
Я помог жене залезть на буфер; она крепко держала ребенка, а я придерживал ее самое. Так мы и проехали приблизительно с час. Когда поезд стал замедлять ход, приближаясь к какой-то станции, все буферные пассажиры стали приготовляться соскакивать. Мы решили остаться сидеть на своих местах. Ведь билеты у нас были, мы ничего не боялись, кроме как — свалиться под колеса.
Как только остановился поезд, откуда-то выскочил железнодорожный энкаведист и, как коршун, набросился на мою жену. Он осыпал ее невероятно гнусными ругательствами, перемежая их упреками в том, что она-де, недостойна звания советской женщины и матери, если рискует ехать на буфере с ребенком на руках.
Я вступился, и когда энкаведист, от которого, кстати, несло водкой за три шага, потребовал предъявить документ, я показал ему свой французский паспорт, и это сразу значительно охладило его пыл. Он привел нас к начальнику станции, и тот устроил нас в следующем поезде, за что пришлось доплатить триста сорок пять рублей — «за скорость», как объяснил мне начальник станции.
Жалко было смотреть на огромную очередь к кассе — эти люди упорно стояли там, несмотря на то, что начальник станции предупредил их, что мест нет. Не знаю уж, каким образом, оказались два места для меня с женой, кажется, это была какая-то особенная «бронь». Я благословлял судьбу за то, что она послала нам того пьяного ругателя-энкаведиста. Иначе — пришлось бы и нам вот так же безнадежно стоять возле кассы, возможно, несколько суток.
В Москву мы прибыли после трех дней езды.
В Москве
Мы приехали в Москву в первом часу дня. Теперь можно было верить, что наше бегство из Ейска действительно удалось. После того, как мы уселись в поезд и проводница, по советскому обычаю, отобрала у нас билеты, нас уже больше никто ни о чем не спрашивал и никто нами не интересовался. У меня появилось уже давно не испытывавшееся состояние спокойствия и уверенности, как будто я находился не в СССР, а в свободной стране.
В Москву мы привезли только сумку, в которой было несколько пеленок. Денег осталось у нас всего лишь несколько рублей, но мы не тужили, зная, что в Москве у нас есть надежная защита и обеспеченный заработок.
Так как мы с дороги послали телеграмму родственникам жены, на вокзале нас встретила Аллина тетка. Она оказалась гораздо приветливее моей тещи.
На мой вопрос, как ее имя и отчество, она мне ответила:
— Зовите меня просто Зиной. Как-никак, мы родственники, и мне приятно быть с вами в хороших отношениях.
Мне это очень понравилось. Я как-то отвык уже от хороших отношений…
Знаменитое московское метро, при всей своей нелепой роскоши, функционирует действительно хорошо, и мы очень быстро прибыли к жениным родным. Зина жила со своей матерью и с дочерью. Муж ее пропал без вести на фронте. Аллина бабушка встретила нас очень радостно, причем отнеслась ко мне точно так-же, как и к моей жене. Вообще, душевная атмосфера здесь ничем не напоминала ейскую.
Семья ютилась вместе с другой семьей, состоящей из старухи-матери, сын которой служил в милиции. В комнате размером в двадцать квадратных метров жило, в общей сложности, четверо взрослых и восьмилетний ребенок. Пищу готовили в общей кухне, как водится, на примусах. Окна комнаты выходили во двор, в который никогда не заглядывало солнце. Но наши родные давно примирились с условиями жизни в пресловутой советской «коммунальной квартире», которую я увидел первый раз в жизни и которой, надеюсь, никогда больше не увижу. Для непривычного человека это нечто невообразимо ужасное. Конечно, в тюрьме хуже, но то — тюрьма, а это — жилище, в котором обитает гражданин страны… где так вольно дышет человек!
Зина преподавала рисование в так называемой «правительственной» школе. Там учились только дети привилегированных лиц — высших чиновников советского правительства. Поэтому Зина пользовалась правом ежегодно бесплатно отдыхать на подмосковной даче. Но получить более-менее приличную «жилплощадь» было невозможно. Преподавание кормило плохо, и потому Зина, ради приработка, писала картины на продажу.
Эти добрые и милые люди не жаловались на свою судьбу, говоря, что другим живется во много раз хуже. И это была чистая правда.
Первую ночь мы провели у них. Спать пришлось на полу. Старушка-соквартирница Зины не имела ничего против нашего приезда, но ее сын-милиционер, ничего не говоря ни Зине, ни матери, донес куда следует. В этой книжечке я уже рассказывал об одном милиционере в Ейске, и по сей день у меня сохранилось представление о советской милиции как о чем-то ничуть не лучшем, чем чекистская шайка. Впрочем, по нескольким людям нельзя, конечно, судить обо всех.
Как бы то ни было, утром пришел к нам управдом и заявил, что здесь оставаться мы больше не можем, так как мы должны прописаться. Но прописаться нельзя, так как мы не можем здесь оставаться. Он изложил это именно в таких выражениях, смахивавших на дурацкую шутку, но увы, это была самая подлинная и обыкновенная в СССР действительность.
Я успокоил управдома, сказав ему, что мы переночевали здесь только потому, что, не зная города, не могли разыскать французского посольства.
В посольство проводила меня Зина. Оно помещалось во внушительном здании, часть которого выходила на Большую Якиманку. В этой части жил сам посол, во второй же находились служебные помещения. Был еще небольшой дом, где жил консул и несколько высших служащих посольства. Остальные дипломатические служащие проживали в гостиницах или в специально отведенных квартирах.
У ворот стоял милиционер. Он пропустил нас, ничего не спросив. В служебном здании нас встретил швейцар (русский). Он доложил консулу обо мне, и консул принял меня чрезвычайно мило. Вместе со своим секретарем, молодым, очень приветливым человеком, он принялся расспрашивать меня, каким образом добрался я до Москвы. Я в общих чертах рассказал о своих приключениях, и французские дипломаты очень мне сочувствовали. Дело, однако, оборачивалось не очень благополучной стороной: за себя я мог не беспокоиться, я несомненно получу разрешение на жительство в Москве, но за мою жену, советскую гражданку, французы не могли так успешно хлопотать. Паспорт ее они отказались принять, так как, если предъявить его советским властям, то может случиться, что Аллу немедленно отошлют в Ейск. Пусть уж лучше живет пока так, нелегально, а там, может быть, дело уладится…
