Диего и Фрида - Леклезио Жан-Мари Гюстав (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

Так заканчивается долгий период взаимного охлаждения и отталкивания, пустоты, которая образовалась у них внутри и разрушала их жизни. За восемь лет, прошедшие с первой поездки в Нью-Йорк, их любовь совершила круговорот.

Вечный ребенок

Умирает дон Гильермо Кало, и Фрида перебирается в Койоакан, где и проживет до самой смерти. Словно желая отметить начало нового этапа в своей жизни, она выбирает для стен родительского дома цвет индиго, которым древние ацтеки красили храмы и дворцы и за который ее жилище станут называть Синим домом. Диего пристраивает к нему еще одно крыло, чтобы Фрида могла устроить себе мастерскую над садом, любимым ею больше всех других мест на свете.

В самом деле, вернувшись в Мехико в начале 1941 года, оба они полны желания начать все сначала. И никаких препятствий к этому, по сути, нет. Водевильный брачный контракт, который подписала Фрида, налагает обязательства только на нее, запирает ее в собственной тюрьме. И в то же время он выражает ее непреклонную волю во что бы то ни стало предотвратить распад брака, ее гордыню и упрямство, дающие о себе знать даже в любви, потому что любовь для нее – решимость идти до конца.

Именно это стремление к абсолюту подкупает в ней Диего, который – само непостоянство, раб своих прихотей, своей неутолимой жажды наслаждения. Он вполне искренен, когда приезжает к Фриде в Сан-Франциско и уговаривает снова вступить с ним в брак. Ведь он знает, что без Фриды, без ее сверхчеловеческой любви ("Я люблю Диего больше, чем собственную кожу", – пишет она в дневнике) он уязвим и смертен.

Никогда еще творчество не объединяло до такой степени мужчину и женщину. В живописи Диего воплощен его гений – непостижимая, могучая сила, вечно живое начало, порождающее на полотнах и фресках линии, формы, тени, движение, столкновение масс и падение тел. Он гений, потому что ощущает в себе Фриду – ее взгляд, ее волю, ее сокровенное знание. Как художники они неразделимы с той первой минуты, когда она увидела его за работой в амфитеатре Боливара. Она смотрит его глазами, чувствует его чувствами, понимает его умом, она – Диего, а Диего – в ней, как если бы она носила его под сердцем.

В ее дневнике написано:

Во время добровольного затворничества в Синем доме – в убежище, ставшем как бы продолжением ее существа, где каждый камень, каждая вещь хранят память о пережитом, Фрида постепенно становится жрицей культа, в центре которого – Диего. Культа, объединяющего ее с ее вселенной, с каждым атомом ее непобедимой любви. Сад, огражденный высокими стенами, растения, тянущиеся вверх, к свету, – гладкие стволы магнолий, пепельно-серая хвоя араукарии, сплетение ветвей и лиан, – становится замкнутым мирком, который отныне заменит Фриде, лишенной возможности путешествовать, настоящий, большой мир. Здесь будут жить ее любимые птицы, а еще голые собаки, купленные на рынке в Хочимилько, – эти незащищенные, хрупкие создания с печальными глазами, словно пришедшие из далекой древности, будут символизировать для Фриды удел человеческий.

В этот период, после разрыва с Диего и их повторного брака, Фрида обретает душевное равновесие в живописи. На автопортретах у нее надменное застывшее лицо, на котором, однако, читаются следы душевной боли: горькая складка у губ, круги под глазами, напряженные мускулы шеи, а главное, взгляд, отстраненный, горящий лихорадочным огнем, с немым вопросом проникающий сквозь пелену действительности. Несмотря на житейские невзгоды, несмотря на физическую боль и все возрастающие дозы успокоительного, в этом взгляде по-прежнему чувствуется вызов.

Много было сказано о ее одержимости материнством. В своих воспоминаниях Гваделупе Ривера Марин, дочь Диего и Лупе Марин, иронически отзывается о женщинах, которые пытались удержать Диего, рожая ему детей 23. Не избежала этого и Фрида. Но у нее стремление иметь ребенка превратилось в навязчивую идею, к которой примешивались отвращение и ужас. Она и хотела и не хотела стать матерью. Помимо чисто внешних причин – последствий аварии, недостатков телосложения, перенесенных болезней, – Фриде мешал ее тайный страх перед материнством. Под влиянием этого страха у нее выработался комплекс вины, который пронизывает все ее творчество. Врачи выдвигали всевозможные гипотезы, но так и не смогли объяснить странное явление. Гормональные нарушения, врожденные и приобретенные аномалии внутренних органов – это еще и предлог, чтобы уйти от реальности. Но чувство вины будет терзать ее всю жизнь. Рядом с Лупе Марин или с сестрой Кристиной Фрида еще больнее ощущает свою выключенность из жизни, свое бесплодие. Ни на минуту она не забывает об этом. Картины Фриды не заменяют ей детей, это артефакты, которые помогают скрыть ее нежелание быть обычной женщиной, сладострастной и плодовитой, как предписывает идеал, выработанный мужчинами 24. И все же в определенном смысле они – ее дети, на них она переносит свою любовь, через них посылает весть людям, они окружают ее в спальне, в мастерской, во всем доме наряду с остальными любимыми вещами: куклами, масками, фигурами из папье-маше, которые носят по улицам на процессиях в Страстную пятницу и в которых Диего видел ярчайшее выражение народного искусства, недолговечного и создаваемого не ради выгоды, – а также преданными друзьями-животными: карликовым оленем Гранисо, собаками Холотлем, Капулиной и Костиком, котом, курицей, орлом Гран Кака Бланко и особенно ею любимой парой обезьянок. Одна из них, Фуланг Чанг, с 1937 года будет фигурировать рядом с Фридой на автопортретах.

Искусство не стало для Фриды подменой реального материнства, однако оно помогло ей вытерпеть этот непреодолимый душевный разлад, это проклятие, вынести его во внешний мир, а не держать в себе как болезнь, грызущую изнутри. Для нее искусство – это проявление иррационального в человеке, стихийный, безотчетный порыв – именно поэтому ее живопись так восхищала сюрреалистов, – властная потребность, связывающая ее с тем миром, откуда она была изгнана неумолимой судьбой. Искусство, детство, красота, насилие, любовь смешались, неразрывно соединились во всем, что ее окружает, – в ее индейских нарядах, ярких, как цветы и птицы тропических лесов, в косметике, придающей ей облик индейского идола, в ее косах, заплетенных и уложенных как у богини земли Тласольтеотль, в природе, которая держит ее в объятиях, но иногда ранит и терзает, волшебством которой слезы сверкают подобно алмазам, а кровь становится ярко-алой, превращаясь в бесценный эликсир.

В этом волшебстве Фрида черпает вдохновение и силы жить, оно покоряет Диего и не дает ему уйти, несмотря на все искушения и манящие радости плоти. Во Фриде есть тайна, которую он не может разгадать, и, когда он удаляется от нее, им сразу же овладевает ощущение пустоты, потери равновесия.

Вернувшись в отцовский дом, Фрида, несмотря на все более серьезные проблемы со здоровьем, которые делают ее пленницей в собственном теле и собственном жилище, усовершенствует систему, помогающую ей выжить. Жизнь врозь и подъемный мост, сооруженный между нею и Диего (мост, который соединял их мастерские в Сан-Анхеле и который она перекрывала, когда хотела остаться одна), позволяют ей достигнуть определенной гармонии. Теперь она действительно в центре своего мира и смотрит, как он медленно вращается вокруг нее. Диего – вечный ребенок, солнце, первопричина всего сущего – дает свет этой вселенной. Жестокость Диего, его измены, стрелы, которые он вонзает в ее тело, – неотъемлемая часть мироздания, где страдание и счастье суть лишь две стороны одной медали и кровавый обряд жертвоприношения навечно соединяет тварь с ее творцом.