Как будут без нас одиноки вершины - Кавуненко Владимир Дмитриевич (мир книг TXT) 📗
После первого застолья у неё в доме мы с Марией Семёновной по сегодняшний день в таких прекрасных отношениях, что и нечего больше желать. Стопроцентные взаимные симпатии.
Живём у меня дома, никаких разговоров о ЗАГСе нет. Но я-то понимал, что Елене Сергеевне, как всякой женщине, это, наверное, нужно. Она молчит, никаких намеков. У меня печать о разводе с первой женой давно стоит, я уж десять лет как холостой. Отношения у нас с Риммой нормальные. Римма, не знаю, говорил я тебе или нет, к нам с Леной относится спокойно, иногда в гости приходит. Дашку нашу любит, всегда возится с ней. Так что тут проблем нет.
В общем, я Елене Сергеевне говорю: «Лен, а не сходить ли нам с тобой в ЗАГС?» Она не сопротивлялась. Пошли мы. У нас через дорогу стоит роскошный ЗАГС, с фонтаном, садом и Мендельсоном. И всякие там новые прибабахи. Зашли мы в зал. У меня свидетелями Безлюдный Володя и Люся Батыгина. И чего-то мне не по душе эта казенная торжественность, хотя и надел по этому случаю костюм.
— Я тебя, Володя, никогда не видел в костюме с галстуком.
— А я никогда их и не носил. У Ленки фаты нет, а там все такие сильно разряженные. Чего-то мне не по себе, даже не знаю почему. Опять пошёл внутренний протест. Отыскал я служащую и спрашиваю, нельзя ли зарегистрировать брак попроще, без Мендельсонов? Она говорит, можно. Пошли мы и записались в книгу, заключили брак, сидя за столом. Перешли дорогу, пришли домой и тут уж хорошо посидели, выпили, закусили, всё нормально.
Тут же я ей сделал заявку: «Лена, если ты захочешь иметь ребенка, ты не вздумай дурака валять, это совершенно естественное желание». Говорю ей это, а в голове чёрте что. Мне уже за пятьдесят. Какие дети?!
Живем мы, все нормально, никаких детей нет. Думаю, нет и не надо. А под Новый 1993 год Елена Сергеевна мне 31 декабря так тихонечко говорит: «Ты знаешь, я понесла. Быть ребёночку у нас». Я ее обнял, поцеловал, радостно поздравил.
И вот 27 августа 1993 года родила мне жена Дашку. Об имени мы не договаривались, но я хотел просить Лену, чтобы дочь назвать Дарьей, в честь моей мамы. Она ушла из жизни недавно, но успела познакомиться с Леной. Мама у меня, наверное, как и все матери, святой человек. И вот Лена без всякого намёка назвала нашу дочку Дашей. Теперь у нас есть Дашка, с которой ты знаком.
Я всё время говорю о судьбе, пожалуй, это для меня самый большой подарок судьбы. Я не надеялся, и мечтать не мог. В мыслях у меня не было, и вдруг дочку получил. Это радость фантастическая, это не то слово. С утра до вечера готов с ней заниматься.
В этой ситуации меня больше всего смущала моя старшая дочь — Олеська. Сын Игорь всё-таки мужик, у нас с ним полное понимание. А Олеся. Они с Ленкой почти ровесницы. Потом она девчонка и у неё есть мама. Как она отреагирует? Теперь же она с Леной дружит, водой не разольешь. Когда они собираются, мне там делать нечего.
Такое подвалило счастье.
Байконур
— В последние дни я звонил тебе и не мог застать. Потом узнал, что ты на Байконуре. Что ты там делал? Вроде бы не по твоей части.
— Для нашего брата, альпиниста, везде есть работа. Хотя я даже предположить не мог, что буду когда-нибудь сидеть на космодроме и наблюдать запуск ракеты. А тут звонит Аркадий Мартыновский и говорит, что завтра вылетаем на Байконур. Предварительные разговоры велись о работах там. И вот потребовалось определить объём этих работ по промышленному альпинизму, прежде чем их начать.
— Какие именно работы?
— Много всякого. Например, покраска гигантских ангаров не только снаружи, но и изнутри. Это без альпинистов не осуществить. Вывешивание, закрепление, страховка и так далее. С применением альпинистской техники эти работы можно провести быстрее и качественнее.
А Мартыновский ехал по своим делам, на запуск.
Под запуском стояли «Зенит» и «Союз». В готовности «Протон», но ты помнишь, он недавно взорвался, и казахи раздули из этого экологическую трагедию. На самом деле ничего подобного не было.
Видел запуск ракеты. О, Саша, с телевизионным зрелищем это ни в какое сравнение не идет. Когда стоишь в непосредственной близости и видишь всё в натуре, запуск производит грандиозное, незабываемое, просто не знаешь, как сказать, впечатление. В Штатах за то, чтобы увидеть запуск космической ракеты, платят тысячи долларов.
Впечатляют команды готовности, получасовая, десятиминутная...
— Они передаются по радио?
— Да, трансляция идёт, отсчёт. Всё это нагнетает напряжение, внутреннее состояние. Ты становишься причастен к процессу. Понимаешь? И когда даётся старт... О, это надо видеть! Запуск ночью. Море огня. И передаются команды, что сработало, что не сработало, как сработало. Комментируется весь процесс взлёта. Ты хоть не понимаешь всего, но переживаешь вместе со всеми за то, что происходит.
— Когда видишь запуск ракеты по телевидению, то удивляешься тому, что ракета поднимается медленно. Убыстренная съёмка, что ли?
— Она действительно, Саша, не исчезает сразу. Движение её нормально видишь.
— Не так, как уходит пуля при выстреле?
— Нет, не так
— Тогда непонятно: стоит ракета и вдруг начинает медленно подниматься. И не падает на бок.
— Она действительно не прыгает, не взлетает, а мощно так идёт. И пошла, и пошла вверх очень сильно. Не физики мы с тобой, я говорю о том, что видел.
Территория космодрома гигантская. При нём свой аэродром со всем хозяйством. Рядом город Ленинск, который обслуживал всё его хозяйство, всю эту махину. Мы садились на посадочную полосу, куда садился «Буран». Это наша история. Сейчас он стоит, бедный, под открытым небом. Брошенный, никому не нужный. Такая тоска на него смотреть...
На месте там музей космонавтики. Держится на одном энтузиазме. Бережно собрано все от первого спутника и до наших дней. Шлемы, приборы, одежда... Гагаринские вещи. Когда мы уходили, женщина-экскурсовод попросила нас по заведенной традиции написать что-нибудь в книгу записей. С нами был Володя Безлюдный, я не сказал. Но почему-то ткнули пальцем в меня. Я написал три фразы. Помню, что поставил три точки. И прочитал вслух, что написал. Вес сказали: «У, здорово!» И подписались. Пришёл я в гостиницу, хотел записать эти три фразы и не мог вспомнить ни слова. Говорю Безлюдному: «Володя, что я там написал?» Не помнит. Такое на меня произвело впечатление виденное в тот день, что до сих не знаю, что я там написал. А домики Королева и Гагарина! Скромные деревянные домики, теперь даже дач таких не строят. Металлическая кровать с панцирной сеткой, как в альплагере, стоит совдеповский письменный стол, простейший, однотумбовый. Старые стулья. Говорят, Королеву предлагали сделать другой, хороший кабинет, но он категорически отказался. Такой гигант и спартанский быт. То же и у Гагарина. Из этого дома он вышел, отправляясь в полёт.
— У Аркадия Мартыновского там свое хозяйство и видно, что в нем есть хозяин. Гостиницы в порядке, кондиционеры работают, горячая вода, даже клумбы и цветочки. На Байконуре в домах поснимали окна, рамы разворовали, они разорены совсем. Там жили военные, теперь их нет. После этого печального зрелища, когда попадаешь в хозяйство Мартыновского, настроение заметно улучшается.
Но все затмевает зрелище запуска. Ничего подобного я в жизни не видел.
— Аркадий Мартыновский большой человек в прямом и переносном смысле. Я понял это, когда он пригласил нас, альпинистов, к себе на фирму в город Королев.
— Аркадий помог отстоять станцию «Мир».
— А морская платформа, созданная для запуска спутников? Для стран всего мира. Плати и запускай свой спутник. И при всём при этом Аркадий остаётся верен нашему альпинистскому братству. Видел, что висит у него в кабинете?
— Ушба, Шхельда и фотография нашей компании с Юрой Визбором.
— Вот так...
Землетрясение в Армении
— Первое сообщение о трагедии в Армении было довольно расплывчатым, потом сообщили, что сила толчков достигала 7—8 баллов, большие разрушения. Информация нарастала, как снежный ком. Сначала десятки погибших, потом сотни, затем тысячи.
