Наполеон Первый. Его жизнь и его время - Кадиш Михаил Павлович (читать книги регистрация .TXT) 📗
Воодушевленный этой первой уступкой. Наполеон решил действовать самостоятельно и подготовить все к образованию милиции, не подав ни малейшего вида французам. Однажды утром, пятого ноября 1789 года, все жители Бастии вышли из домов вооруженные. Молча направились они в церковь Святого Джиованно, где должна была состояться официальная перепись.
После тщетных попыток гарнизона обезоружить граждан, милиция завладела Бастией и сумела ее удержать за собою. Когда же порядок был водворен, зачинщик восстания, артиллерийский лейтенант Бонапарт, должен был, по приказанию губернатора, покинуть город.
Он не обратил на это никакого внимания. Он достиг чего хотел. Торжественно воскликнул он: “Наши братья в Бастии порвали на тысячи кусков свои цепи!” Гораздо важнее казалось ему довести до сведения Национального собрания об одержанной победе прежде, чем губернатору удастся послать свое донесение. С лихорадочным волнением ждал Наполеон ответа. Он мог быть, однако, совершенно спокойным, так как в Париже орудовал Саличетти со всем своим влиянием на соотечественников. Они ведь в письме, подписанном Джиованно Баттиста Галеаццини, Гваско и Пиетро Морато, обращенном к нему и Колонне, энергично требовали, чтобы участь Корсики была наконец решена. Они требовали присоединения к Франции, а не к Генуе. Когда они станут французами, – все рабство придет к концу. Они сами будут управлять своим островом, сами защищаться. Их соотечественники подучат должности, и все это будет способствовать пробуждению корсиканского самосознания, которое настолько упало из-за владычества иностранных чиновников.
Письмо это было прочтено в заседании 30 ноября 1789 года Вольнеем, и Национальное собрание постановило, что остров Корсика образует часть французского государства. Жители острова управляются на основании той же конституции, как и другие французы, и король должен посылать и на Корсику все постановления Национального собрания.
Но Генуэзская республика не согласилась с этим. Она опротестовала это постановление, сославшись на договор 1768 года, который уступал Его Величеству лишь суверенитет в королевстве Корсике. Генуя не предполагала, что остров может стать свободным и независимым и без вовлечения в новую политику, противоречащую обусловленной в договоре.
Против этого обращения Генуи, противоречившего всем новым принципам, восстали все депутаты. Саличетти, Мирабо, майор Гара, Буттафоко, аббат Мори, Барнав, Робеспьер, Эспремениль и Вильнев высказались энергично против дерзости Генуэзской республики, считающей Корсику все еще своей собственностью.
Саличетти воскликнул с негодованием: “Страдающий от неопределенности своего положения народ боится, что остров перейдет к республике. Он принадлежит Франции и не хочет принадлежать никому другому!” И Гара добавил презрительно:
“Генуя утверждает, будто она уступила корсиканцев. Людей и наций не уступают!”
Наполеон Бонапарт мог быть, следовательно, спокоен, тем более что разрешение вопроса было вполне в духе Паоли, который хотел теперь вернуть свободу острову через посредство протектората Франции. В письме от 23 декабря он говорил Жантили: “Чья бы рука ни возвратила нашему отечеству свободу, я поцелую ее со всей искренностью и полным воодушевлением”. С этой целью он послал даже для пропаганды одного из своих близких на Корсику, и тот вернулся вскоре к нему в Англию с отрадными известиями.
Так как всем изгнанным корсиканцам была объявлена амнистия, то все они вернулись на родину. Климент Паоли, полковник Петрикони, Луиджи Чиавальдини и другие собрались здесь, чтобы встретить возвращение старого героя на родину.
Хотя Саличетти, который, после Паоли, считался на Корсике самым популярным человеком, тотчас же после заседания Национального собрания, 30 ноября написал письмо на родину, однако прошло целых два месяца, пока на Корсике было официально опубликовано постановление Национального собрания. В этом промедлении было виновато обращение Генуи, которое пришлось обсудить ранее.
Тем не менее корсиканцы узнали о слиянии своего острова с Францией отчасти из писем своих депутатов, отчасти же из “Moniteur universelle”. Ими овладела несказанная радость, проявившаяся в пламенном воодушевлении. Наконец-то, после долгих двадцати лет, они опять получат право носить оружие и смогут снова защищать себя, защищать свое дорогое отечество! С ними не будут больше обращаться, как с рабами, а как с французами! Из заклятых врагов они стали внезапно друзьями!
Большинство земляков Наполеона изменило свои чувства к французам, которых теперь всюду прославляли. Он, столь враждебно относившийся к ним с самого детства, перешел теперь всецело на их сторону и воскликнул с воодушевлением: “Франция раскрыла нам свои объятья. С этого дня у нас те же интересы и те же заботы, как у французов! Море не разделяет теперь нас друг от друга!”
Во всех церквах на острове пели “Те Deum” в благодарность за вновь обретенную свободу. Иллюминации, балы и торжества свидетельствовали о радости освобожденного народа. Бонапарт сам велел поднять над своим городом белое знамя с надписью:
“Да здравствует нация! Да здравствует Паоли! Да здравствует Мирабо!”
Гражданская милиция была образована во всех городах, и корсиканцы с гордостью и с чувством собственного достоинства носили оружие. Наполеон исполнял свои военные обязанности в качестве простого солдата, отказавшись после долгих размышлений от всяких отличий. Особенно хвалили его за то, что даже полковник Перальди, бывший его заклятым врагом, стал часовым у его дверей.
Наполеон, Жозеф и Люсьен предпринимали нередко далекие прогулки в болотистые окрестности Аяччио, чтобы там, на свободе, поговорить о своих планах и идеях. Наполеон хотел, прежде всего, чтобы Жозеф был избран в общинный совет. Он хотя и не достиг еще установленного возраста, однако, что гораздо важнее, был одним из немногих на острове, который свободно говорил по-французски. Эти прогулки по нездоровой местности, предпринимавшиеся обыкновенно поздно вечером, привели к тому, что все трое заболели изнурительной лихорадкой, которая едва не стоила им жизни. Здоровье Наполеона, отчасти из-за этой болезни, отчасти же из-за волнений последнего месяца, было настолько подорвано, что его прошение полковнику де Лансу о продлении отпуска представляется вполне обоснованным. К письму он приложил, кроме того, врачебное свидетельство, подтверждавшее необходимость дальнейшего отпуска. Начальство продлило ему его на четыре месяца.
Но не одно лишь плохое здоровье было причиной его пребывания на родине. Наполеону хотелось лично присутствовать при ходе событий и свидеться с Паоли, которому тем временем Франция оказала почетный прием. Кроме того, он намеревался за это время окончить свои “Lettres sur la Corse”, которые решил посвятить теперь аббату Рейналю. Люсьен, обладавший прекрасным почерком, должен был переписать ему рукопись. Свободные часы Бонапарт посвящал политике, сочинению или беседовал с умным Поццо ди Борго относительно жгучих вопросов дня.
Лично для Наполеона слияние Корсики с Францией было постольку удобно, что теперь он мог найти в Париже поддержку по поводу революционизирования своей родины. Он представлял себе, правда, в ином свете освобождение Корсики и гораздо шире понимал независимость. Но вышло иначе. Это все же было большим шагом к свободе. О том, как сложится политика будущего его страны, он пока не мог дать себе отчета.
Политика всецело захватила его. Он и его братья играли видную роль во всех комитетах и клубах; он был вождем всего движения. Буттафоко и сторонники его были вне себя от успеха соперничающей партии. Где было только возможно, они вредили Бонапартам во мнении народа. В начале мая они распространили в Аяччио слух, что Бонапарты, Массериа и их люди овладели крепостью и прогнали всех французских чиновников, – словом, совершенно освободили Корсику от французов. Население было так возбуждено этим слухом, что огромная толпа подступила к дому Бонапартов и требовала выдачи их с криками “a morte”!
