Первые залпы войны - Аввакумов Николай Васильевич (первая книга .txt) 📗
— Эх, сколько бы я дал, чтобы избавиться от этих тварей, — вздохнул Ровин, придавив ногтями только что вынутую из-за пазухи вошь.
— А сколько у тебя есть в наличии? — спросил Истомин, вызвав дружный хохот окружающих. Но Ровин, словно не замечая, рассуждал:
— Все это от грязи, нечистоты.
— И неправда. Не от грязи это. А от тоски, горя и забот, — встрял в разговор ездовой Никитич. Этот хилый старичок неопределенных лет был постоянно прикомандирован к нашему взводу, хотя и числился в хозвзводе. А вначале он возил кухню, но повар почему-то потребовал, чтобы дали для этого другого ездового. Наверное, потому, что Никитич был невезуч, как дед Щукарь, и страшно болтлив, всегда встревал во все разговоры. А повар был человеком молчаливым. Видно, не сошлись характерами.
— Вошь — это так же, как крыса. Она о себе дает знать, когда лихолетье. Говоришь, от грязи? Не так. До войны меня судьба кидала, приходилось в грязи жить, а вшей не видел. И не потому, что их не было. Вошь есть в каждом человеке. В хорошее время она внутри его живет, а в худое наружу лезет и грызет человека. Помрет он, и она с ним, а то к другому переберется.
— Чушь городишь, — оборвал его Юрченко.
— Не чушь. Поживешь с мое, навидаешься всего, так говорить не будешь, — обиделся Никитич, а затем, распалясь, продолжал: — У нас в деревне попадья померла. А батюшка так любил ее, как голубь голубку. Загрустил после этого, попивать стал и завшивел. Бывало, службу ведет, а сам то и дело за пазуху лезет и свирепо чешется. Потом преставился. Когда в гробу лежал, я сам видел, как из него, прямо из кожи, вши вылазили.
Юрченко брезгливо сплюнул и ушел, чтобы не слышать старика. Вскоре он вернулся и подал команду строиться.
Баня располагалась на берегу еще не замерзшей речушки. Между кустами была натянута большая палатка. Рядом, на рельсах, над ямами стояли две металлические бочки из-под бензина, наполненные водой. Верхняя часть бочек вырезана автогеном. Под бочками горели костры. Метрах в двадцати стояли две походные кухни. В их котлах тоже грелась вода. В полусотне шагов от палатки стояли две прожарки, которые мы называли душегубками.
Руководили помывкой старшина роты и начальник полковой санчасти младший лейтенант Яманаев, которого мы называли не по званию и должности, а просто — доктор. Этот маленький, щупленький командир в длинной, не по росту, шинели с путающимися в ногах полами больше походил на монаха, чем на воина. Он вечно суетился, все путал. И если бы не старшина, степенный и рассудительный мужик, с зычным голосом, то под руководством Яманаева едва ли бы состоялась помывка.
Юрченко доложил старшине, что минометный взвод прибыл на помывку. Старшина сурово взглянул на строй и поставил задачу:
— Раздеваться здесь, — указал пальцем на расчищенное от снега место. Карманы очистить, поясные и брючные ремни снять, документы и все другое взять с собой. Все снятое пойдет в прожарку. Воду расходовать экономно, по пять котелков на человека. Одеваться будете там, во все новое, — старшина указал на другую площадку, где лежали горы нового белья, обмундирования, ватников, шинелей и ботинок. Там орудовали два каптенармуса и несколько бойцов из хозвзвода.
— Это вам не пригодится. После помывки положите на место, где взяли, сказал строго старшина, холодно взглянув на Ровина, у которого через плечо было перекинуто две пары веников. Это замечание вызвало во взводе взрыв хохота.
— Итак, начинаете помыв. На взвод даю двадцать минут, — невозмутимо сказал старшина, посмотрев на часы.
Да, веники на самом деле не понадобились. И двадцати минут на помыв оказалось много. В палатке стоял густой белый туман. Сверху, обжигая холодом, падали крупные капли конденсата, а понизу ходил сквозняк, жаля ноги. Хорошо, что кто-то догадался набросать на землю соломы. Отогревшаяся земля превратилась в грязь, и только солома как-то еще спасала от нее.
Взвод помылся досрочно за какие-то десять минут. Но никто не использовал полностью норму — пять котелков. Слегка намылившись и кое-как смыв пену, бойцы опрометью неслись из палатки. Они, не примеряя, выхватывали из рук каптенармусов белье и натягивали его на себя. Испортило помывку и то, что в одной бочке была чуть теплая вода, а в другой кипяток. Ровин второпях зачерпнул котелком из бочки с кипятком и ошпарил ногу. Он взвыл, а затем разразился таким матом, что даже невозмутимый старшина прервал инструктаж очередного подразделения, прибывшего на помывку, заглянул в палатку и зычно крикнул: «Прекратить мат!»
Загвоздка произошла и с обмундированием. Большинство из нас впервые столкнулись с обмотками. Предусмотрительный старшина на каптенармуса возложил обязанности инструктора по наматыванию обмоток. Он педантично показывал, в какую руку надо брать обмотку, как ее мотать. Несмотря на инструктаж, у большинства сразу ничего не получалось. У одних обмотки выскакивали из рук и раскатывались на земле, у других наматывались неровно. Подошел старшина и снисходительно посмотрел, как мы возимся с обмотками.
— Заканчивайте одевание. Операцию с обмотками отработаете у себя в расположении. А сейчас освободите плац для следующего подразделения, — с невозмутимым спокойствием обратился он к Юрченко.
Покинув площадку для одевания, взвод собрался у речки, и бойцы рассматривали друг друга. Телогрейки под шинелями сделали нас толще, а ноги в обмотках похудели. Каждый выглядел непривычно и комично. Всю дорогу к сараю взвод смеялся над Ровиным, который, слегка прихрамывая, нес назад свои веники.
— Батальоны! Боевая тревога!
Зазвучали команды ротных и взводных. Наш батальон покинул село. Мы не знали, куда шли. По замерзшей дороге подразделения двигались быстро. На марше делались короткие привалы и перекуры. Что стало причиной непонятной спешки, никто не знал.
В воздух постоянно поднимались ракеты. В небе слышался гул пролетающих самолетов и постоянное завывание немецкого самолета-разведчика. По левую сторону виднелись зарева пожаров. Стало быть, мы шли вдоль линии фронта.
Рано утром батальон остановился в березовой роще на берегу сухого болота. Днем лейтенант Богданов провел с ротой небольшие учения. Отрабатывали тактику наступления. Под вечер на небольшой полянке командир собрал весь личный состав роты. С ним были политрук Сытников и старшина. Перед ними лежало несколько посылочных ящиков разных размеров.
Старший политрук объявил, что рабочие Ивановской области отправили подарки для воинов Красной Армии. Часть подарков пришла в нашу роту. Он зачитал письмо, в котором ивановские рабочие призывают беспощадно громить фашистов и клянутся сделать все, чтобы обеспечить фронт всем необходимым. Затем началась раздача подарков. Они были скромными: носовые платки, кисеты для табака, самодельные портсигары и другие предметы. Но все выполнено с любовью. С каждым подарком лежало письмо «незнакомому воину». К отдельным письмам приложены фотографии. Письма были написаны тепло. Девушки делились своими успехами в труде и предлагали переписываться. Мне достался кисет от девушки из Киржача с шелкомотальной фабрики.
Здесь же мы получили объяснение тому, почему так неожиданно покинули село. Оказалось, что немцы узнали о сосредоточении в нем подразделений и проявили к селу особое внимание. Это было передано по рации с немецкой стороны нашими разведчиками. Правильность сообщения скоро подтвердилась. Немецкие бомбардировщики пытались сделать налет на село, но их отогнали наши истребители.
Старший политрук сообщил, что перед нами стоит серьезная задача. На том участке, куда мы следуем, нам предстоит перейти к активной обороне. Сейчас враг стягивает силы на Московском направлении. Нам предстоит постоянно держать противника в напряжении, не давать ему возможности снимать резервы со своего участка. Сейчас, говорил он, все имеет решающее значение и нет второстепенных участков фронта. Закончилось все это тем, что старший политрук принес нам извинение от концертной бригады, которая в связи с создавшейся обстановкой была перенаправлена в другие части.
