Дзержинский - Тишков Арсений Васильевич (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
В то время, пока он доискивался до причин своего ареста, варшавский обер-полицмейстер писал генерал-губернатору о том, что Дзержинский арестован «в числе других лиц», принадлежавших к группе социал-демократов, за которой вела наблюдение полиция.
«Дзержинский, принадлежал к районному комитету и редакционной комиссии социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы, в коей известен по кличке «Иосиф» [12], играл, в ней весьма видную роль, состоя в партийных «верхах», Дзержинский был организатором партийных съездов, на каковых сам участвовал, а также занимался, кольпортажем партийных органов, рассылая их по краю в гг. Петроков, Лодзь, Радом и др.».
Перечитав это произведение канцелярского творчества, столь лестное для Дзержинского, полицмейстер далее присовокупил», что при личном обыске у арестованного нашла заметки, по отчету Варшавской районной партийной конференции от 22 марта 1908 года и другие изобличающие его материалы;
«Сверх ceго из дел отделения, видно, что названный Дзержинский 13 декабря 1906 года был задержан в г. Варшаве по Цегляной. улице, в доме № 3, квартира 2, на социал-демократической сходке, под нелегальной фамилией Романа Карлова Рацишевского привлечен к дознанию в качестве обвиняемого в порядке 1035 ст. уст. уголовного судопроизводства и освобожден 27 мая того же года [13] под залог в тысячу рублей, но от суда и следствия скрылся».
Раздумывая над причинами ареста и теми обвинениями, которые могут ему предъявить жандармы, Феликс Эдмундович вспоминал и свой провал на Цегляной. Вот когда он влип действительно совершенно случайно, попал как кур в ощип. Приехал из Лодзи, с вокзала пошел к Юзефу Красному, не зная о том что тот уже арестован, и напорется: на полицейскую засаду. Сидел сначала в ратуше, затем в «Павяаке». Хлопотал о его освобождении под залог брат Игнатий. Родные и товарищи решили, что его освобождение стоит той тысячи, что заломила полиция.
Значит, теперь к двум побегам из ссылки ему прибавят еще и уклонение от следствия и суда. А что еще? Вероятно, принадлежность к социал-демократической организации. В мрачные годы реакции, наступившие после поражения революции, сама «принадлежность» считалась преступлением и строго каралась. Но прямых доказательств этой его «принадлежности» у полиции нет. Отобранные у него при аресте материалы могли попасть к нему и случайно.
Дзержинский на допросе признал, что находился под судом. На другие вопросы «ответов давать не пожелал» — так следователю и пришлось записать в протоколе.
А мысли все бегут и бегут. Недолго ему удалось пробыть на воле после V съезда социал-демократии Польши и Литвы. Всего полгода, зато сколько событий произошло за это время!
После IV (Объединительного) съезда РСДРП Главное правление выделило его в состав редакции центрального органа партии «Социал-демократ», как представитель социал-демократии Польши и Литвы, он вошел и в ЦК РСДРП и перебрался в Петербург.
Вся редакция «Социал-демократа», кроме него, — меньшевики, большинство в ЦК тоже за ними. Что ни день, то драка, чаще всего без видимого результата. Дзержинский начал было сомневаться: нужен ли он здесь? Но большевики говорили, что его пребывание в Петербурге полезно: меньшевики на заседаниях ЦК стали менее уверенны в себе, им приходится считаться с тем, что Дзержинский представляет многотысячный пролетариат Польши и Литвы.
На второй, третьей и четвертой конференциях РСДРП в Таммерфорсе, в Котке и в Гельсингфорсе он неизменно поддерживал Ленина…
Ленин! Все больше и больше места занимал он в жизни и в сердце Дзержинского. Тогда, в Петербурге, ему довелось видеть Ленина не только на собраниях. Вспоминались встречи с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной у Менжинских. За роялем сестра Вячеслава Рудольфовича, Владимир Ильич на диване, с закрытыми глазами, весь ушел в музыку. Всплыл в памяти заснеженный Петербург, и знакомый с картавинкой голос окликает его на улице. Оглянулся, а в извозчичьих санках Владимир Ильич и Надежда Константиновна; остановились, зовут к себе. Феликс примостился кое-как на облучке, рядом с извозчиком, а Владимир Ильич всю дорогу беспокоился, как бы он не упал на повороте или на ухабе. А потом письмо из Женевы. Владимир Ильич советовался с ним, где издавать большевистскую газету «Пролетарий»…
В «Павиаке» незадолго до своего освобождения под залог Дзержинский узнал, что на V съезде РСДРП в Лондоне заочно избран в состав нового Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии. «Пожалуй, мое избрание не обошлось тогда без участия Ильича. Недаром же на съезде большевики располагали твердым большинством» — эта мысль почему-то впервые пришла ему в голову. И тут же, тоже впервые, подумалось: «А знают ли об этом жандармы?»
Увы! Жандармы знали. Начальники охранных отделений получили секретный циркуляр из Петербурга. Департамент полиции извещал, что избранный на съезде в состав Центрального Комитета РСДРП «Доманский Юзеф содержится в варшавской тюрьме».
Как-то там на воле? Осенью 1906-го полиция арестами здорово ослабила организацию. Провалы следовали один за другим и позже, вплоть до его последнего ареста. И если ему, прекрасно знавшему обстановку и людей, еще удавалось продержаться на свободе несколько месяцев, то другие члены Главного правления, прибывшие в Россию в разгар революции, проваливались быстро.
В декабре 1905-го в Варшаву нелегально приехала Роза Люксембург, а в марте 1906-го уже была арестована. Сидела она в ратуше, в камере № 17. На стене камеры Роза выдолбила свою фамилию. В июне ее освободили под залог, и вскоре она уехала за границу. Помог германский паспорт.
Вместе с ней приехал и вместе провалился Ян Тышка. В декабре 1906-го его осудили на 8 лет каторги. Он бежал из тюрьмы, распропагандировав стражу.
Хорошая зависть зашевелилась в душе Юзефа. Его еще не присуждали к каторге, и бежать из тюрьмы ему тоже не приходилось. Собственные побеги из ссылки показались делом простым и легким по сравнению с тем, что сделал Тышка. Дзержинский не забыл язвительный тон Иогихеса при их первой встрече в Берлине, но сейчас готов был ему все простить.
Из глубокой задумчивости Дзержинского вывел звон кандалов. В его коридоре большинство заключенных были в оковах. Когда их выводили на прогулку, в канцелярию или в уборную, тюремная тишина наполнялась кандальным скрежетом. Этот скрежет преследовал Феликса. Он ясно представлял себе холодное, бездушное железо на живом человеческом теле. Железо, вечно алчущее тепла и никогда не насыщающееся.
К Дзержинскому пришел незваный, гость — жандармский полковник Иваненко. Уселся посреди камеры на принесенный жандармом стул, снял фуражку — голова у Иваненко оказалась круглая и наголо бритая, — расстегнул ворот мундира, достал гребенку и расчесал пышные усы. Движения у полковника были неторопливые, уверенные, а маленькие глазки его, пока он проделывал все эти манипуляции, внимательно рассматривали Дзержинского.
Феликс при появлении начальства встал, как полагалось, но тут же и опустился на свою табуретку, едва уселся полковник. Он тоже рассматривал непрошеного гостя, прикидывая в уме, зачем тон пожаловал.
— Здравствуйте, господин Дзержинский, давненько мы с вами не виделись, — пророкотал Иваненко. Его бас, грохотавший на допросах, сейчас стлался бархатом; ни дать ни взять старый друг, а не кровный враг сидит перед тобой.
— Да, давненько, — сухо согласился Дзержинский, — и, откровенно говоря, не могу сказать, чтобы я соскучился.
Иваненко сдержанно посмеялся: видишь, мол, хоть я и жандарм, а могу ценить юмор, даже в устах заключенного. Затем все с тем же участием, в тоне полковник принялся расспрашивать Феликса о жизни: хороша ли камера, не беспокоят ли соседи, не ущемляет ли в чем тюремная администрация? Постепенно он перевел разговор на поражение революции и «бесперспективность», а следовательно, и «бессмысленность» борьбы. Тут Иваненко чуть не прослезился, говора о загубленных «напрасно» молодых жизнях, томящихся в тюрьмах, на каторге и в ссылке, — «вот, например, как вы».
