Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - Штрик-Штрикфельдт Вильфрид Карлович (полные книги .txt) 📗
НТС следовал политическому курсу среднему между либерализмом и умеренным дирижизмом. Руководство НТС, мировоззренчески принимая взгляды русских философов Бердяева, Лосского и Франка и опираясь также на разработанный Генрихом Пешем (он исходил из католического социального учения) солидаризм, искало новых форм организации общественного и экономического порядка, отвечавших политическим требованиям новой, свободной России.
Хотя с нашей точки зрения, НТС и был организацией старых эмигрантов, но члены его, с ясным пониманием реальной обстановки, сразу же начали совместную работу с людьми из Советского Союза. Именно это Роппу, Гроте и мне казалось решающим. Далее, важно было и то, что НТС, по собственной инициативе, уже начал свою деятельность в занятых областях, в лагерях восточных рабочих и в различных центрах русской жизни, следовательно там, куда мы еще не могли проникнуть. Эта деятельность, по дошедшим до нас сведениям, была свободна от какой-либо связанности иерархическим подчинением, самоотверженной и жертвенной. Далее, то, что такие люди, как Трухин и доцент Зайцев, с одной стороны, и Зыков (антисталинец, но марксист) – с другой, несмотря на ряд противоречий во взглядах, бок о бок работали для осуществления общей огромной задачи, было признаком политической мудрости и терпимости. Пражский манифест 1944 года носят явный отпечаток этой совместной работы.
Примерно 5000 курсантов прошли через школу Трухина и Зайцева в Дабендорфе.
В то время как группа генералов, ответственных за политику и административную деятельность была на виду, люди вроде доцента Зайцева, Штифанова и ряда других, вели работу против марксизма и отвоевывали сердца. Так, Зайцев, блестящий оратор, открыто говорил своим слушателям, что он борется за Россию и отнюдь не пронемецки настроен. Тотчас же поднялась бессовестная клеветническая кампания против этого безупречно честного человека.
– Послушайте, Вильфрид Карлович, – возразил он мне на мои призывы к осторожности, – эти люди голодали, их били, они страдали от скверного отношения к ним немцев. Неужели вы серьезно думаете, что я завоюю их доверие, если теперь стану ни с того, ни с сего говорить им, что немцы – ангелы? Нет, я должен откровенно говорить обо всем этом. Тогда потом, может быть, я смогу создать иную атмосферу, достичь тех отношений доверия, которые создались между мною и вами, дорогой Вильфрид Карлович. Только если это будет достигнуто, можно надеяться, что они действительно пойдут с нами.
Но для немцев, не понимавших чувств других людей, такой путь казался слишком сложным. Они предпочитали тех русских, которые им поддакивали.
В очень трудном положении находился и немецкий советник по учебной части барон Георгий Васильевич фон дер Ропп: ему приходилось «ограждать» дабендорфскую учебную программу от разных немецких ведомств и в то же время предоставлять свободу действий русским. Но Ропп был не только умницей и искусным дипломатом, но и человеком не робкого десятка. Он принял на себя ответственность и нес ее до тех пор, пока наша помощь русским была нужна.
Курсантские составы заполнялись добровольцами с восточного фронта и добровольцами, отпущенными из лагерей военнопленных. Сразу же посыпалось множество вопросов, решать которые надо было в самом спешном порядке: формула присяги, флаг, национальные цвета, формы, знаки различия, знаки отличия, снабжение, оплата, военные билеты. Для всего этого не было ни инструкций, ни образцов.
Каждая германская воинская часть устраивалась со своим русским, украинским и другим «вспомогательным персоналом» по своему усмотрению. Русские пленные часто выдавали себя за украинцев, так как установили, что это выгоднее. Поэтому вместо отбора лучших зачастую происходил набор наиболее способных приспособляться.
В Дабендорфе находилось русское руководство и духовный центр Русского Освободительного Движения, а в Лётцене (Восточная Пруссия) – новое учреждение генерала восточных войск, подчиненного ОКХ, созданное Лишь для того, чтобы в рамках «германской организации» охватить всех «хиви» и добровольцев и стараться решить все перечисленные выше вопросы.
Нашей самой главной задачей было, следовательно, согласовывать желания и нужды русского руководства в Дабендорфе с административными задачами генерала восточных войск, с тем, чтобы в целом достичь возможно большей пользы для общего дела. Поэтому мне приходилось большую часть моего времени проводить в Мауэрвальде и Лётцене.
Рённе предложил ОКХ возложить попечение над добровольцами на своего бывшего дивизионного командира генерал-майора Гельмиха. Гельмих и был назначен генералом восточных войск.
Понятие «восточный» для русских имело иной смысл, чем для немцев. Мы знали, что уже ненавистный им нацистский значок «Ost» и русские и украинцы расценивали, как дискриминацию; этим значком метились «унтерменши». Понятие «Ost» игнорировало, кроме того, все национальные различия. До сих пор русских всегда оттирали; и теперь они чувствовали себя задетыми сильнее других. Генерал восточных войск Гельмих сразу этого изменить не мог. Так он с самого начала попал в фальшивое положение «германского командующего всеми наемниками с Востока».
Были у него и еще большие трудности: как мог он отвечать за надежность и боеспособность войска, офицерам и солдатам которого он не мог даже сказать – за что они борются?
Генерал Гельмих, как и большинство его офицеров, не говорил по-русски. Для решения стоявших перед ними всеми сложных задач они располагали всего лишь доброй волей. Даже немцы из России и балтийцы при встречах с советскими людьми должны были переучиваться. Как же было трудно этим немецким офицерам, для которых язык и история, психология и стремления чужого народа были закрытой книгой! Мы в Дабендорфе заведовать отделом кадров полностью поручили русским. Не хотел бы я оказаться на месте немецкого начальника кадров при генерале восточных войск, тем более, что русские его сотрудники, на которых он должен был опираться, были не все из лучших. Иные среди них – соглашатели – в своем назначении усматривали личные шансы для продвижения, особенно когда они видели, что между учреждением их немецкого генерала и Дабендорфом существуют немалые расхождения во взглядах.
Генерал Гельмих взялся за свое новое задание со рвением и оптимизмом. Он ничего не знал о русских, но он отлично понимал, что невозможно сделать хороших солдат из людей, не знающих, за что они дерутся, и видящих страдания своих соотечественников в лагерях военнопленных и восточных рабочих. Он выступал перед своим военным начальством, а также перед Розенбергом и
Геббельсом в пользу разумных решений, чтобы создать приемлемую основу для своей работы. Единственное, чего он добился, это репутации «политического генерала».
«Чего хочет этот “политиканствующий генерал”?» – спрашивали в ОКВ и в берлинских министерствах. Гельмиха успокаивали или отказывали ему. Но он искренне верил в свою миссию, если даже и понимал ее лишь в духе германской задачи.
Личное отношение Гельмиха к генералу Власову было простым и солдатски искренним. Под Москвой они стояли как противники друг против друга. Гельмих командовал тогда 23-ей дивизией. Теперь, в Берлине, они впервые лично встретились. Я был при этой встрече. Власов начал с резкой критики наименования «восточные войска», сказав, что он не может понять, как немцы, обычно достаточно интеллигентные, могут в такой степени быть поражены слепотой.
– Причина, я думаю, – сказал он, – в том, что эгоизм убивает не только сердце, но и рассудок!
Потом Власов стал настаивать на выделении русских подразделений из немецких воинских частей и на их, по возможности, быстром сведении в национальные русские дивизии. Это то, что, может быть, еще сможет нанести Сталину смертельный удар.
– У нас очень мало времени, – продолжал он, – может быть, уже и поздно, но мы должны сделать, что возможно, – вы и я! Гельмих согласился с этим. Он заявил, что он сделал всё от него зависящее, чтобы изменить наименование «восточные войска» на «добровольцы». Но подчинение добровольцев русскому главному командованию – дело политики. Тут решают политики. Он ничего сделать не может. Его задача – сперва учесть всех добровольцев, а затем заботиться о том, чтобы они, как каждый германский солдат, получали свое жалование и были приравнены в правах к немецким военнослужащим. Это их право, – если ожидать, что они будут драться.
