От Сталинграда до Днепра - Абдулин Мансур Гизатулович (читать книги полностью .txt) 📗
Сначала своих слушателей — это были в основном бабы, девчата, старики, старухи, дети — заставим плакать над песнями «У каждого дома подруга родная, у каждого дома жена…» или «На окошке у девушки все горел огонек». Они наплачутся сначала, а когда грянем «Калинку» нашу — у всех рот до ушей… И руками отмахиваются, закрываются платками, разрумянятся, а самые смелые начнут наплясывать! Поем, бывало, до хрипоты, и все просят и просят спеть еще «Калинку»…
— Мансур, — спрашивали меня, — ты артист, наверно?
— Нет, — говорю я, — шахтер!
Комполка Павел Семенович Билаонов меня запомнил из всех многих тысяч своих солдат только благодаря тому, что я был озорным запевалой. Нравилась ему наша «Калинка», и мы ее часто исполняли по его личной просьбе.
А я запомнил Билаонова еще с Бузулука. Он был тогда старший лейтенант, но высоченный рост, атлетическое сложение, пышная шевелюра на крупной голове, высокий лоб, вразлет — крыльями беркута — брови, уверенно-властное выражение глаз и, главное, громовой командирский голос и орден Красной Звезды на гимнастерке заворожили нас, курсантов, сразу выделили его среди прочего начальства штаба дивизии, перед которым мы построились, выгрузившись из эшелона. Кто он?.. Сразу заработали локтями, зашептались. Скоро «солдатский телеграф» донес: Билаонов Павел Семенович, начальник оперативного отдела штаба дивизии, по национальности осетин… Понятно стало, откуда эта завораживающая осанка лихого джигита…
И вот теперь гвардии капитан Билаонов Павел Семенович — командир нашего 193-го гвардейского стрелкового полка!
Нечего греха таить, надо прямо и откровенно признаться, что солдату на войне хочется воевать под командованием Чапая, Буденного, Котовского, Блюхера (легендарные командиры, герои Гражданской войны. — Прим. ред.)… Неинтересно солдату без Чапая воевать! Формально оно не должно иметь никакого значения, кто является твоим командиром: солдат обязан выполнять устав, и точка! Но солдату хочется любить своего командира не уставной, а своей личной любовью. Солдат не распространяется о своем отношении к Чапаю, но любовь эта помогает самому солдату легче переносить тяжелую фронтовую работу.
Хочешь не хочешь, но большую роль туг играют внешняя выправка, осанка, голос… чисто человеческое обаяние, наконец. А если твой красавец командир окажется еще и бесстрашным и находчивым в боях, за таким командиром солдаты, не оглядываясь, пойдут в любое пекло. Наши сталинградцы еще помнили и рассказывали новому пополнению про бой за «пять курганов», в котором Билаонов появился среди солдат соседнего полка в самую критическую минуту и на самом опасном участке остановил отступление наших батальонов.
Мы теперь гордо называли свой полк «билаоновским», а себя — «билаоновцами»…
Заместители у Билаонова — комиссар полка гвардии капитан Егоров Владимир Георгиевич и эстонец гвардии капитан Тукхру Иван Иванович. В общем, наш полк теперь возглавили «три капитана» — три гвардии капитана!..
Пополнение стекалось к нам со всех концов страны, всех национальностей. Мы узнавали через них, как и чем живет наш народ в тылу, во всех близких и дальних уголках нашей необъятной Родины. Из рассказов сибиряков было понятно, что в Сибири люди живут и трудятся в более или менее лучших, чем где-либо, условиях — в материальном отношении тоже. «Все правильно, — подумал я, — тайга-матушка выручает!» И тебе черемша, и тебе грибы — грузди, ягоды навалом, орех кедровый, картошки накапывают по сто-двести мешков на семью, сено коси сколько хочешь, пчел полно держат… Но не жадничают, отдают много в фонд обороны, трудятся на пределе возможностей для фронта, ждут Победы.
Конец июня 1943 года. Северо-восточнее от нас в семидесяти километрах село Прохоровка. Лето жаркое. Ни единого облака, ни капли дождя. Воздух стоит раскаленно-неподвижный. Полк наш с утра до вечера на тактических занятиях. Я теперь командир первого основного миномета и помкомвзвода. Учим молодое пополнение, чему научились под Сталинградом, да сами добираем то, что недобрали в Ташкентском пехотном.
Мы знали все характеристики «тигров», «пантер», «фердинандов» и других танков и самоходных пушек. Наши артиллеристы получили новые противотанковые пушки. Увидели мы и новые самоходки со 152-миллиметровыми пушками. И пехота имела надежную противотанковую «артиллерию» и в достаточном количестве: все стрелки и автоматчики носили при себе противотанковые гранаты, а в обозах было достаточно бутылок с горючей жидкостью.
Мы не теряли даром время — нас каждый день «утюжили» наши «Т-34»… Учились кидать бутылки с горючей смесью, противотанковые тяжелые и очень мощные гранаты ударного действия. Такая граната может взорваться и в руке, если случайно заденешь ею за борт окопа при взмахе. Но если она попадает в танк, то мощным своим взрывом может его остановить.
Мы, фронтовики, говорили новичкам, что «тигры», «фердинанды», «пантеры» и другие танки имеют уязвимые места. Действовать надо вдвоем. Надо только пропустить танк через себя, то есть через свой окоп, и тогда один ведет огонь по вражеской пехоте, чтобы остановить ее, а другой бросает вслед танку бутылку или гранату…
По интенсивности «учебных боев с танками противника» мы догадывались: вот-вот начнутся тяжелые сражения с массой вражеских танков…
В ротах идет прием в ряды ВКП(б). Все поголовно солдаты хотят принять предстоящие бои коммунистами…
Как-то мы, выбрав огневую позицию, приступили к рытью окопов в полный профиль. Пошел наконец ливневый дождь, но мы до темноты не прекращали работу: «Тяжело в ученье, легко в бою». Сооружен был у нас и блиндажик с накатником — с толстым слоем земли на крыше. В блиндаже сухо, разместились удобно.
Подошла походная кухня, и мы сытно поужинали. Дождь между тем хлещет не ослабевая. Хлопцы стали устраиваться на ночь спать. Часовой занял свой пост. Я же, перед тем как лечь, привычно нащупываю свой талисман… И тут сон мой улетучивается — карманчик в брюках пуст! Сначала я просто сидел ошеломленный и без единой мысли в голове… Потом стали появляться мысли. Поискать?.. Где?! В изрытой мокрой земле, которую перемесило множество солдатских ботинок? В высокой траве под ливневым дождем и в темной ночи? В чистом поле, где вокруг окопов накидана земля?..
Потерял все-таки… Значит, я буду убит.
И вот поди ж ты разберись в себе, человек! Сижу в блиндаже, понимаю, что теперь вроде бы уж и погибнуть не так страшно, как в самом начале, еще до первого убитого мною гитлеровца, — уж теперь-то сколько я их отправил за себя на тот свет! А не хочется умирать. Теперь уже потому не хочется, что живой остался под Сталинградом и, наверное, скоро войне конец…
Пытаюсь убедить себя, что все это чушь. Ведь талисман, если здраво-то рассудить, — символ, который я сам себе выдумал. Ну при чем здесь, спрашивается, эта маленькая штучка и моя… жизнь или смерть?.. И зачем только я связал себя этим символом! Вот не было печали-то!..
Какая-то неведомая сила мне велит: «Иди ищи!» И дождь внезапно остановился. Я вышел из блиндажа. Ни даже крошечной надежды у меня не было, что найду.
Всюду истоптанная мокрая глина. Всюду глубокие следы ботинок, наполненные водой… Отец хотел, чтобы я после семилетки пошел в горный техникум на мастера. А мне страсть как хотелось поступить в художественное училище! Рисовать люблю — умираю! Получилось же — ни туда и ни сюда. Заработков отца нам не хватало, а тут еще переезд с Алтая на новое место — в Среднюю Азию… Пришлось надеть шахтерскую робу и пойти на шахту, сперва откатчиком, а потом забойщиком… Эх, остаться бы живым! Всю бы жизнь на шахте работал! А рисовать… Что ж, рисовать бы и так рисовал…
Смотрю на чей-то огромный след… Не иначе ботинок Конского Ивана… Или Сереги Лопунова. У них лапы сорок последнего размера. И вдруг замечаю: на каблучном следе — тоненькая, со спичку вроде, палочка… Я нагнулся, ковырнул ногтем и поднимаю эту палочку-желобок. Ближе осветил фонариком, понюхал изнутри желобка — пахнет никотином. Руки затряслись! Осторожно, еще боясь впустить в себя огромную бешеную радость, исследую заполненный водой след и достаю вмятые под водой в глину еще три палочки желобком!.. Да, это был раздавленный, расколовшийся на четыре части мой мундштучок… Талисман мой!
