Подробности войны - Коробейников Максим (читаемые книги читать txt) 📗
- Товарищ капитан! Когда мы бежали, так я ничего не боялся.
- Почему?
- А потому что с вами.
- Ну?
- Я заметил, что с вами всегда счастье. Вот как я к вам пришел, так будто в другой мир попал.
- А ведь не хотел ко мне, - вспомнил я. - Сапоги, говорил, чистить не хочу.
- Ну мало ли что, товарищ капитан. Кто вас знал? На первый взгляд все командиры одинаковы. Вот и не хотел.
- Сейчас не раскаиваешься?
- Я? Раскаиваюсь? - продолжал гнуть свою линию Анатолий. - С вами, товарищ капитан, не страшно. Сколько раз замечал: стоим с вами или бежим, и сколько их, пуль и осколков, на нас летит, а смотришь будто все в сторону свернули. Только взвизгивают да свистят, а у нас ни царапины.
- А разве с другими не так?
- Что вы! Возьмите капитана Хоменко. Он к себе пули и осколки будто притягивает. Как магнит.
- Ну это ты уж загнул, - придерживаю я его фантазию.
- А что? Да он только при нас с вами, у нас на глазах, семь раз был ранен. Вот и подумаешь!
Утром на совещании комдив объявил, что дивизия выводится в тыл на пополнение и подготовку.
Через полмесяца мы, пополнившись до штата, сменили части, стоявшие в обороне. Начались бои. Решительным ударом дивизия выбила противника с высот и закрепилась на них, отразив яростные, почти сумасшедшие контратаки врага. Вскоре противник, примирившись с потерей высоты, принял тактику изнурения наших войск непрерывными артиллерийским и минометным обстрелом и авиационной бомбежкой.
Но, видимо, запас снарядов, мин и бомб у него начал иссякать.
В обороне наступила тишина. На передний край стали чаще наведываться начальники и комиссии по проверке. Вот тут-то я и улучил момент и отыгрался: заставил человека, которому по положению своему не составляло труда жестоко поиздеваться надо мной, самому пережить страх, унижение и обидную зависимость от маленького человека, каким был по сравнению с ним я, командир стрелковой роты.
Майор Петренко прибыл в район обороны роты со свитой. Его сопровождали помощник начальника штаба, начальник связи и адъютант. Я, будучи предупрежден по телефону, встретил его в траншее. Он надменно выслушал мой доклад, одернул китель, который на нем очень хорошо сидел, и начал свысока, ничего не говоря, рассматривать меня. Он одновременно любовался собой, будто перед зеркалом, и старался унизить меня своим превосходством.
- Что это, товарищ капитан, - строго спросил он, - почему у вас такой затрапезный вид?!
Я еще не успел ничего придумать в свое оправдание, как, на мое счастье, недалеко чавкнула мина, в болоте булькнуло, и жижа густым веером поднялась, а потом опустилась недалеко от нас. Командир полка, еще минуту назад уверенный и медлительно важный, вдруг начал торопливо оглядываться по сторонам. Упала вторая мина.
- Вот откуда, товарищ майор, мой затрапезный вид, - весело сказал я.
- Укрытия хорошо оборудованы? - спросил майор Петренко.
- Хорошо. Укрытия надежные.
Совсем рядом упало еще несколько мин.
- Это далеко, товарищ майор! - ехидно и с вызовом проговорил я, стараясь казаться спокойным.
Откровенно говоря, мне тоже было не по себе, но я хотел, жаждал насладиться испугом и растерянностью, которая начинала овладевать майором. Конечно, он мог приказать, мог подать команду, произнести всего два слова: "В укрытие", и всех нас из траншеи смело бы как ветром. Но он не мог позволить себе так, в открытую сдаться. К чести его сказать, после того как обстрел закончился, я заметил, что он быстро пришел в себя, лицо его моментально сделалось холодным и гордым.
Противник продолжил обстрел. Мина разорвалась впереди, другая следом за ней взвизгнула сзади. Я сразу сообразил, что к нам пристреливаются. "Был уже недолет и перелет. Значит, сейчас будет делить", - подумал я. Третий разрыв оказался посредине, но почему-то правее нас.
Петренко посмотрел на меня со страхом. Я торжествовал. Его взгляд просил у меня разрешение укрыться в блиндаже или хотя бы лечь на дно траншеи. Стараясь сохранить хладнокровие, негромко, но так, чтобы было слышно всем, объяснил:
- И вот так каждый день. Стрельба на изнурение. Чертовски надоедает...
Майор смотрел на меня с надеждой. Мне казалось, он думал: "Раз командир роты не боится, значит, пока не страшно".
Я злорадствовал и просил про себя кого-то: "Ну давай; давай поближе: Еще хвати разок!"
Больше разрывов, к сожалению, не было. Но этого оказалось достаточно, чтобы я испытал чувство победы, смешанное с удовлетворением. Я был рад;, что мне представился наконец-то счастливый случай отыграться, поставить майора на колени, сбить с него спесь.
Уходя, Петренко бодро и, как показалось мне, искренне выразил отношение ко всему, что только что произошло:
- А вы молодец, товарищ капитан! Присутствия духа не теряете.
Начальник связи подтвердил:
- Если бы все ротные были такие! Помощник начальника штаба сделал свое заключение:
- Ершист.
Эти слова растопили мою душу как воск. Я не находил больше в себе зла на командира полка. До чего же мы, русские, отходчивы. Просто даже диву иногда даешься...
ЕСТЬ ЖЕ ТАКИЕ ЛЮДИ
Когда я вспоминаю "долину смерти" и свое пребывание к боевом охранении, в моем сознании оживает один необыкновенный человек, судьба которого мне неизвестна.
Я уже рассказывал, что в боевом охранении не было пункта снабжения: ни кухни, ни боепитания, ни медицинской службы. Пищу, боеприпасы нам должен был принести кто-то из района основной обороны.
Потому дважды за ночь, лишь немного стемнеет и за час до рассвета, из первой траншеи основной обороны выходил к нам подносчик пищи Павел Кочнев, полный и грузный солдат. За спиной у него был термос с супом, в левой руке ведро с кашей из концентратов, в правой - длинная палка, на ремне - фляга с водкой.
Его мы ждали словно бога, а называли не иначе как "Павлик", не скрывая любви к нему. Когда он приходил к нам вечером, это означало, что задача дня выполнена. А когда появлялся перед рассветом, это настраивало всех благодушно: ночь прошла, днем будет легче.
Если требовалось кого-нибудь из полка провести к нам, то лучшего проводника, чем Павел Кочнев, невозможно было найти. Всякий, кто шел без него, рисковал заблудиться, попасть под обстрел или по крайней мере искупаться в болотной жиже.
Я не раз уходил в полк и возвращался в боевое охранение вместе с Павликом. Признаюсь, было и неприятно и страшно.
Как только ты выходишь с твердой земли в болото ночью, так тебя охватывает, будто забирает в себя, сырой мрак, в болоте что-то посвистывает и скрипит, бурлит и чавкает, и кажется тебе, что ничего хорошего уже не будет с тобой, что смерть где-то рядом в этих страшных местах.
А Павлик шел, казалось, беззаботно - легкой, скользящей и бесшумной походкой, ни разу не проваливался в воду, не цеплялся ни за что, не ругался. Я же, сколько ни ходил туда и обратно, всегда проклинал все на свете, возвращался мокрый, грязный, озябший и злой.
В полку меня спрашивали:
- Ты что, купался в такой холод? Я отвечал:
- Иди-ка сходи туда! Тогда узнаешь, купался я или нет.
В боевом охранении меня встречал ординарец и сразу предлагал:
- Товарищ капитан, давайте быстро переодеваться. Черт придумал это болото...
Павел Кочнев с закрытыми глазами, наверно, мог пройти через болото. И конце концов я хорошо изучил его дорогу и отчетливо представлял, как он ходит туда и обратно.
...Вот он выходит из землянки, задерживается в траншее, чтобы приучить глаза к темноте, и направляется к тропе, известной только ему. Извилистая и незаметная на первый взгляд, она приводит его к бревну, переброшенному через ручей.
Пройдя по нему, он забирает резко вправо. Потом перепрыгивает воронку, около которой торчат останки какой-то машины, чудом занесенной в эту трясину, а затем идет прямо, на крайнюю левую высоту немцев: она всегда видна отчетливее других. Сейчас самое трудное для него - отыскать боевое охранение. Выйдя на мокрый песок у подножия высоты, он снова забирает вправо и движется до тех пор, пока не натыкается на поваленный телеграфный столб. Когда-то такие столбы шагали через болото, соединяя между собой какие-то деревушки, которых сейчас уже не существовало.
