Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович (книги полностью .TXT) 📗
– Помните ваш экипаж, с которым пошли воевать?
Помню. Командиром был Погребняк, а заряжающим Володька Буянов.
Довольно быстро мы прошли первые несколько километров, но Финляндия – это страна лесов, озер и болот, там танкам нечего было делать. Там была только одна дорога, построенная англичанами, и вдоль дороги были кюветы. Мы до этой дороги прошли, а потом натолкнулись на надолбы. Свернуть ни вправо, ни влево нельзя – лес, болота. Против нас в основном воевали шюцкоровцы, по-нашему сказать – кулаки, которые имели свои делянки в лесу. Они были все вооружены автоматами «Суоми».
Мы заняли поселок Сами, пошли вперед и в районе Леметти попали в окружение. Наша 34-я легкая танковая бригада, во главе с командиром бригады комбригом Кондратьевым, была придана 18-й стрелковой дивизии. Финны нас отрезали и окружили. Наш батальон сражался в районе Митро. Танки пришлось закопать и использовать в качестве неподвижных огневых точек. Наша задача – держать рубеж, помогать пехоте. Особенно мы ничего не могли сделать, да и пехота ничего не могла там сделать. В лесу должны воевать лыжники.
Финны атаковали мало. Они считали, что мороз их союзник. Они хорошо были одеты. Мы, танкисты, тоже одеты были хорошо – все же не пехотинцы. У нас были полушубки, сапоги, валенки, а вот пехотинцы мучилась – они были обуты в ботинки с обмотками, на головах буденовки. На Финской много солдат, особенно пехотинцев, погибло от обморожения ног.
Финны тяжелого вооружения не имели, основное у них были станковые пулеметы. Так они сделают два-три выстрела, солдаты с дороги в кювет бегут, а там замерзшее болото. Под тяжестью людей лед проламывался, ноги мокрые. Через несколько часов уже обмороженные.
В окружении, когда еще была еда, мы алюминиевые ложки заменили деревянными, потому что когда подносишь ложку ко рту, она примерзает к губам. В конце января есть стало нечего. Съели все, что было, – сначала фураж (в 18-й дивизии лошади были), потом стали есть лошадей, а когда съели лошадей, то стали вываривать лошадиные шкуры, когда и они кончились, вообще питались чем попало. Нам пытались сбросить еду с самолетов, но чаще всего она попадала в руки финнов.
Никакой гигиены не было, бань не было. Чего у нас было много – это вшей, причем почему-то больше всего их было у майора медицинской службы. Мы говорили: «Вон идет вшивый майор, остерегайтесь».
В окружении я, в сущности, выполнял задачи рядового стрелка. Дежурил в танках, ходил в разведку. Но в основном наша задача была сделать коридор, чтобы пехотинцы смогли уйти, а то, что мы там все легли бы, это командование в расчет не брало.
– У вас был антагонизм между вашей танковой бригадой и пехотой?
У нас антагонизма не было. Танковые части придаются пехоте, по долгу службы мы обязаны их обслуживать. Пехота была не подготовлена к бою, не одеты, не обуты. Очень много было новобранцев.
– Командир бригады и другие командиры насколько были способны управлять боем?
Кондратьев был героем испанских боев. Я был лично с ним знаком. Хорошо знал начальника политотдела. Знал и Смирнова, потому что он часто приходил смотреть материальную часть. Командирами они были хорошими. Когда мы поняли, что попали в хорошую ловушку, мы 18-ю дивизию проклинали. Если бы не она, мы бы получше жили, у нас в бригаде спайка лучше была.
– Как воспринималось попадание в окружение?
Пока снабжение было, относились к этому нормально. Но когда провизия кончилась, даже лошадиные шкуры кончились, началось брожение. Говорили, нас бросили, мы все здесь погибнем, что мы никому не нужны. Паники не было, но были упаднические настроения. Тем не менее дисциплина была на уровне. Командиры и политработники к нам относились как к товарищам, и мы к ним тоже. Мы ожидали, что они нас выведут, но не удалось. Командир бригады посылает запрос: «Помогите, мы подыхаем голодной смертью», – а ни ответа, ни привета, он и застрелился. А за ним и другие последовали, даже особист капитан Доронин… Мы, когда ходили мимо него, боялись его больше, чем командира бригады, а тут он застрелился. Во время выхода из окружения был тяжело ранен и застрелился командир нашего батальона Шевченко, начальник штаба полковник Н.И. Смирнов, начальник политотдела. У нас столько командиров застрелилось – думали, что все равно погибнут. Не здесь, так в Москве расстреляют.
– Когда начали строить землянки?
В начале января. Мы поняли, что без землянок погибнем. Во-первых, надо куда-то девать раненых, надо кухню содержать, радист чтобы где-то сидел. Обогревали их маленькими кострами, над которыми вытряхивали свои гимнастерки. По всей землянке треск от вшей стоял! Ноги грели. Помню даже, у одного сапоги загорелись. Для освещения жгли телеграфный провод в смолистой обмотке.
– Какое ваше отношение к финнам?
С первого дня плохое. Была злость, хотелось им мстить за наших погибших бойцов. Надо сказать, что финнов мы почти не видели – они в лесу, на деревьях сидели, стреляли. Но звери были, иногда хуже немцев. Они варварски уничтожали раненых. Был один случай. Взяли раненого финна в плен, ему сестра перевязку делала, а он ухитрился выхватить у нее скальпель и ударить ей в живот. И еще был случай, когда финны взяли нашу медсестру в плен, привязали ее за ноги к молодым березам и разорвали.
Надо сказать, финны имели маленькое преимущество перед 18-й дивизией. Эта дивизия была больше чем наполовину укомплектована карелами, которые не знали русского языка. Мы их тоже не понимали. Так, финны, пока мы в окружение не попали, подъезжали к нашим кухням, подставляли котелок, им наливали щи с салом. Они отъезжали метров на пятьдесят и начинали по нашей кухне из своего «Суоми» стрелять. Кругом лес, разрывная пуля попадала в дерево, взрывалась, и не поймешь, откуда стреляют.
– Вы чувствовали моральное превосходство финнов над вами?
Мы чувствовали их уверенность.
– Что можете сказать про финскую пропаганду?
Все время требовали, чтобы мы сдались. И в рупор кричали, и прокламации бросали: «Сдайся, русский! Не верьте коммунистам. Мы вас всех пощадим». Мы рвали листовки – все это казалось неправдой, но некоторые верили и, наверное, перебегали, но я не видел.
– Наши пленные к вам обращались через громкоговоритель?
Финны в плен не брали, они всех уничтожали. Если даже кто попадал к финнам в плен, так мы знали, что его убьют.
– Убитых хоронили?
Под снег клали, так можно сказать. Сил не было лопату держать. Клали под снег… Жуткая вещь – Финская война. Мы не были к ней готовы. Наше руководство даже не подумало о том, зачем пускать танки на Карельский перешеек, когда там леса, болота и озера? Там нечего было делать танкам.
Наш 224-й разведывательный батальон прикрывал отход 18-й дивизии.
17 февраля я был ранен в руку осколком. Нас, раненых, собралось около двадцати человек. Мы поняли, что ничего больше не сможем сделать, что там бесполезны, сказали ребятам, что будем только мешать, и пошли. Поначалу командовал нами лейтенант, но он умер по дороге.
Шли обычно ночью, наугад. Брали ориентир и шли, не сворачивая. Решили так, что дорога куда-нибудь да выведет: или к финнам, или к нашим. Настроение было ужасное. Некоторые говорили, что нас все равно расстреляют. Другие говорили, что лучше идти по одному, а то если финны увидят целую группу, то уничтожат. Нам повезло – с финнами мы не столкнулись, хотя несколько раз финскую речь слышали и приходилось сворачивать с дороги, обходить. Где-то через неделю мы вышли на берег Ладожского озера. Тут уже полегче стало, а то приходилось идти по задницу в снегу, еле ноги вытаскивали. Питались чем попало: даже сырое мясо павших лошадей ели. Тут холод помогал. Один раз нашли сумку с провизией, которую кто-то потерял. Дней через одиннадцать-двенадцать мы, оставшиеся в живых человек пятнадцать, вышли к своим. Вышли с оружием – у меня, как и у всех танкистов, в валенке был «наган».
