Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1978-1984 - Стругацкие Аркадий и Борис

2. В Детгизе с нашим сборником спешка. Пришла последняя верстка, ее в срочном порядке оформили и вернули в производство. Наша книга и еще одна в нарушение плана не вышла в 78-м году, за это всем втык, и отсюда всё следует. Наши редакторы, правда, не виноваты: как всегда, заело в типографии в Калинине.

3. Звонили из репертуарного отдела Министерства культуры РСФСР. Сообщили, что пьеса [46] залитована, деньги-гонорар будут в этом месяце, начинают распространять пьесу, но сами от нее не в восторге. И не надо.

4. 1-го звонил в дрезину пьяный Толя Солоницын (Писатель в «Сталкере»). По-моему, по инспирации кого-то из Тарковских. Всячески расхваливал материал, рассказывал, как Тарковский монтирует и выбрасывает замечательные куски, как гоняет их на озвучивании, по семь потов с них сгоняет. М. п. этак вскользь заметил, что Андрюшенька таки понавыдумывал и понавставлял в сценарий свои философические высказывания. Какие — забыл или не обратил внимания — он, а не я. Здорово надрамшись звонил.

5. Только что пришел и взял у меня интервью некий Межлумян Константин Сергеевич — от ВААПа, корреспондент журнала «Борзенблатт», центрального органа книгоиздания и книжной торговли ФРГ. Это для статьи о нас в этом журнале. Возможно, он будет звонить и просить свидания с тобой. Не откажи. Это в пользу рекламного отдела ВААПа.

6. Опять слухи о том, что мы уехали к стенам Иерусалима. Хрен знает, как они надоели. И опять источник не прослеживается.

Вот пока всё. Обнимаю, жму, Арк.

Приветы твоим.

Дорогой Аркаша!

Только что кончил письмо Велте Элерт — нашей переводчице из ГДР. Она мучается с зМЛдКС и прислала обширный список вопросов и вопросиков.

Получил с почты извещение — два ценных письма из ВААПа — на 221 и 519 ряб. Сейчас пойду получать.

<…>

Брандис выхлопотал в Лениздате сборник на 81-й год. Очень просил нас что-нибудь дать. Я обещал ему СЗоД, сказавши, что это детектив (психологический) из светлого будущего. Он был в восторге.

Вот, пожалуй, и все новостя. Из СовПиса пока ничего. По слухам, там сейчас работает комиссия от нашего СП — проверяют многочисленные жалобы братьев-писателей. Дело доброе, но как бы оно нам не помешало.

Я имею намерение приехать вечером 19-го (Ленуся просила приезжать в пятницу). Если есть иные предложения, срочно отпиши или позвони. Билеты буду заказывать 15-го.

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночке — привет!

Дорогой Аркаша!

Пишу второе письмо вдогонку первому и вот по какому поводу.

Что, если я приеду на недельку позднее? Не 19-го, а 26-го? Дело в том, что у Андрея сейчас экзамены, и сдает он их плохо — надобен контроль. Думаю, что мы особенно ничего не потеряем, если начнем на недельку позже. А? Жду указаний.

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночку целую.

11 января АН, как и намеревался, отправляет письмо директору «Молодой гвардии».

Уважаемый Владимир Ильич!

2 декабря прошлого года мы послали Вам письмо (почтовое отделение В-571, квитанция № 900) с просьбой оформить официально одобрение нашей рукописи «Неназначенные встречи» (договор № 1515). К сожалению, ответа на это письмо мы так и не получили.

Настоящим письмом повторно просим оформить одобрение.

Далее. 4 января с. г. тов. Егоров (зам. зав. отдела агитации и пропаганды ЦК ВЛКСМ) сообщил нам, что в соответствии с указанием тов. Деревянко редактором нашей рукописи определена тов. Авраменко. К сожалению, мы до сих пор не имеем от тов. Авраменко никаких известий.

Просим дать тов. Авраменко соответствующие указания, ибо дело с нашей рукописью и без того слишком затянулось.

С уважением, А. Стругацкий, Б. Стругацкий

У Тарковского — очередной этап работы над «Сталкером» — монтаж картины. И, как всегда, режиссер размышляет над следующим фильмом.

<…>

5 января 1979

<…>

Не знаю, как буду сдавать «Сталкера». Ведь не примут его без серьезных поправок, которых я, всё едино, делать не буду. Разве что чудо произойдет! А может быть, верить, что примут, и легко примут, и сбудется? Единственное, что мне осталось, — вера, надежда… Вопреки здравому смыслу.

<…>

21 января 1979

<…>

Если Бог меня приберет, отпевать меня в церкви и хоронить на кладбище Донского монастыря. Трудно будет добиться разрешения. Не грустить! Верить, что мне лучше там.

Картину закончить по схеме последнего разговора о музыке и шумах. Люсе попробовать убрать в конце Бар. Вставить в Комнату новый текст из тетради (о больной дочери) + старый, записанный для сцены после Сна. Если получится без Бара, в конец Сна после руки Девочку с костылями у Бара. Рыб — убрать. Перейти с последнего плана Комнаты — общего плана — на тишине на Девочку (цветную) на плечах отца. Дыхание. Главное — речевое озвучание — делать, как на съемке. В финальной сцене на кровати Саше [Кайдановскому] сдержаннее, не голосить, как на съемке. Девочку последнего кадра озвучить. (Асафьевым). Пусть Саша Кайдановский поможет озвучить — у него хороший слух. И Шарун — не режиссировать, а контролировать на слух. Не делать больше никаких поправок — это моя последняя воля.

<…>

28 января 1979

А что если развить «Сталкера» в следующей картине — с теми же актерами? Сталкер начинает насильно тащить людей в Комнату и превращается в «жреца» и фашиста. «За уши к счастью». А есть ли путь такой — «за уши к счастью»? Вл[адимир] Ул[ьянов]? Шарик? Как рождаются потрясатели основ (?). Во всем этом есть, безусловно, смысл. Надо подумать.

10 февраля 1979

<…>

Кажется, действительно, «Сталкер» будет моим лучшим фильмом. Это приятно, не более. Вернее, это придает уверенности. Это вовсе не значит, что я высокого мнения о своих картинах. Мне они не нравятся — в них много суетливости, преходящего, ложного. (В «Сталкере» этого меньше всего.) Просто другие делают картины во много раз хуже. Может быть, это гордыня? Может быть. Но раньше это правда.

<…>

АН продолжает переписку с Бушковым. Второй ответ — от 23 января.

Здравствуйте, Александр!

Получил Ваше второе письмо, отвечаю.

Касательно технократов — идеалистов с «поплавками». С этой писаревщиной человеческая культура сталкивается не впервые. Начиная с Писарева, через певцов автомобиля с пудом бензина, пожирающего пространство, и — «что там Венера Милосская? А что, ее можно кушать?» [47] — предреволюционные годы, и — брать ли на Марс ветку сирени [48] — помните, наверное? Всё это издержки, мусор, недостатки системы воспитания. Не отрицаю, это может стать и опасным, но никак не надолго. Вспоминается случай. Один известный писатель выступал на каком-то крупном заводе. Как это у нас водится, встречу с рабочими местные идиоты устроили в обеденный перерыв, что отнюдь не способствовало установлению контакта с аудиторией. И один из рабочих, раздраженный более других, сказал так: «Что вы здесь нам вкручиваете насчет литературы? Вот я ваших романов не читал, а живу хорошо, и в вас не нуждаюсь, и отцы мои, и деды не нуждались, и дети нуждаться не будут». Писатель, надо отдать ему должное, не растерялся. Он спросил рабочего: «Простите, а вот вы что делаете?» Тот с гордостью ответил: «А я вытачиваю некую деталь для модели некоего устройства». И писатель вскричал: «А я вот в этой вашей детали, и в этой модели, и в этом устройстве не нуждаюсь, и отцы мои, и деды не нуждались, и мои дети нуждаться не будут…» Всё закончилось смехом и смягчением обстановки. Анекдот, конечно, а смысл глубокий. Вопрос: кто полезней? Хлебороб или балетмейстер? Хлебороб может сколько угодно вопить, что он кормит дармоеда-балетмейстера. Но в глубине души он знает, что просто быть сытым — скука, что мечтает он именно о том, чтобы его дети могли понимать работу балетмейстера, непостижимую по условиям существования для него, хлебороба, самого. Для того и живем, для того и трудимся, и деремся, чтобы каждый хлебороб был не просто сыт, а имел доступ к великим духовным сокровищам человечества. В этом смысле, несомненно, прекрасно было бы написать роман-гротеск: культура, полностью подчиненная потребностям сытости, причем сытости невоспитанной. И если Вы сделали такую работу (и особенно, если она литературно хороша), то Вы сделали доброе дело.