Маршал Малиновский - Соколов Борис Вадимович (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Несомненно, Родион Яковлевич участвовал в восстании в Ла-Куртин, но он не находился среди тех, кто готов был с оружием в руках противостоять другим русским солдатам, оставшимся верными Временному правительству. Он поддерживал требование восставших о возвращении в Россию, а не антивоенные лозунги, поскольку хотел продолжать воевать с немцами, но только собирался делать это на родной земле.
В довоенных анкетах и автобиографии Малиновский указывал, что с ноября 1917 года по январь 1918 года находился на работах в районе Бельфора в качестве чернорабочего. Но автобиографический герой «Солдат России» Иван Гринько в рабочие роты не попадает, а сразу после госпиталя оказывается в Легионе чести. Не упоминал о направлении на работы Малиновский и в некоторых послевоенных автобиографиях. Например, в той, что была написана 3 января 1946 года, он утверждал: «…в апреле 1917 года, во время большого наступления французов (наступление Нивеля) я был ранен и вернулся в полк из госпиталя в начале августа 1917 г. в лагерь Куртин (Франция), где стоял наш полк. Мы требовали отправки в Россию, но нас не отправляли. В конце концов, наш Куртинский мятеж был подавлен силой оружия и я также подвергся репрессиям, как комитетчик. После Октябрьской революции репрессии усилились». Но в автобиографии от 4 марта 1948 года он упоминает, что «по выходе из госпиталя и в связи с куртинскими событиями среди русских войск во Франции попал на работы». Я склонен все же считать, что на работах во Франции Родион Яковлевич не был, а, подобно своему автобиографическому герою Ивану Гринько, сразу же поступил в легион.
После прихода к власти в России большевиков продолжение войны на Западном фронте для подавляющего большинства солдат русских бригад во Франции потеряло смысл, хотя комитет отряда русских войск во Франции и осудил большевистский переворот и поддержал Временное правительство и будущее Учредительное собрание. Но правительства Керенского уже не существовало, а правительство Ленина сразу же высказалось за немедленное заключение мира.
Поэтому 16 ноября 1917 года тогдашний военный министр Франции Жорж Клемансо издал приказ, согласно которому военнослужащие Особых русских бригад могли выбирать между тремя возможностями: 1) службой во французской армии; 2) военными работами в тылу; 3) принудительными работами во французской Северной Африке. Наиболее выгодным казался вариант с тыловыми работами: помимо сохранения своего прежнего жалованья (75 сантимов в день; для сравнения — французскому солдату выплачивалось 25 сантимов суточных) получали еще и зарплату — полтора франка в день. На службу во французскую армию записалось всего 252 человека (по другим данным — 266 человек), и Родион Малиновский был среди них.
Таким образом, никаких шкурнических интересов в записи в легион, о чем Малиновский пытался уверить довоенных кадровиков (после войны ранняя биография маршала уже мало кого интересовала), не было и быть не могло. Мы уже знаем, сколь необременительны были работы, куда посылали русских солдат, которых к тому же хозяева кормили буквально на убой. Большинство военнослужащих Экспедиционного корпуса как раз и предпочли дождаться окончания войны в тылу. Массовая запись в легион началась в последние недели войны, а особенно — после перемирия. Лишь немногие, кому была дорога честь русского оружия, сразу же туда записались, и среди них — Родион Малиновский. Но, по иронии судьбы, маршалу всю жизнь приходилось скрывать истинные мотивы поступления в Легион чести, на самом деле — вполне благородные.
Кстати сказать, в Экспедиционном корпусе, кроме Родиона Яковлевича, было еще несколько Малиновских. Это — адъютант 2-го маршевого батальона 2-го Особого полка и председатель батальонного комитета прапорщик Константин Малиновский, фельдфебель того же батальона Фаддей Малиновский, ефрейтор, а потом младший писарь штаба 6-го пехотного полка 3-й Особой бригады Иван Малиновский.
О времени, проведенном в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции, Родион Яковлевич Малиновский всегда вспоминал с большой теплотой. Как пишет британский историк Джеми Кокфилд, «Малиновский во время визита в Париж с Хрущевым уговорил того посетить домик в Шампани, где стояла его часть. Хозяин уже умер, но его жена и сын были живы и тепло их приняли. Началась вечеринка, с участием соседей, шампанское лилось рекой. Малиновский вспомнил местный бар, который он посещал, и спросил про конкретную девушку, которая незадолго до того умерла, а у него спросили про медведя Мишу. Малиновский вспомнил его и выразил сожаление, что в момент революции оказался далеко от дома».
По словам Кокфилда, «среди эмигрантской общины в Париже бытует история, что Малиновский присутствовал на поминальной службе по русским, погибшим во Франции, на русском кладбище в Мурмелон-ле-Гран. Эмигранты подняли флаг царской России. Во время подъема флага Малиновский, министр обороны СССР, заметил это и отсалютовал!»
Действительно, в 1960 году Малиновский вместе с Хрущевым посетил деревню, где он когда-то стоял вместе с Русским экспедиционным корпусом. Никита Сергеевич вспоминал, что Малиновский точно указал дорогу к этой деревне, никого не спрашивая:
«Малиновский, уже будучи министром обороны СССР, сопровождал меня в поездке на встречу глав четырех великих держав в Париже: США, Советского Союза, Англии и Франции. Встреча провалилась, потому что как раз перед нею американцы запустили над нашей территорией разведывательный самолет. Это — довольно известный факт истории нашей борьбы против американского империализма, организовавшего “холодную войну”.
Открытие конференции задерживалось, и у нас появилось тогда “окно”. Малиновский предложил: “Давайте съездим в ту деревню, где стояла наша часть, неподалеку от Парижа. Я найду эту деревню и найду крестьянина, у которого мы жили. Может быть, крестьянин уже умер, он был стар, но жена его была молодой. Она, наверное, еще жива”. Мы так и сделали: сели в машину и двинулись по французским дорогам. Дороги там красивые. Нашли без труда эту деревню.
Малиновский помнил ее расположение. Нашли и дом его хозяйки. Хозяйка действительно была жива. У нее уже был сын лет 40, невестка, внуки. “А старик мой, — рассказывает, — давно умер”. Сын ее очень любезно нас встретил: сейчас же начал организовывать угощение, появилось вино.
Выпили, и Малиновский стал вспоминать былые времена и сам расспрашивать. “А вот, — говорит, — тут имелся кабачок, и в нем, бывало, собирались крестьяне”. Французы: “Вы помните?” — “Да, хорошо помню”.
“Ну, тогда вы, наверное, помните и такую-то”, — и называют по имени какую-то девушку. “Да, — говорит Малиновский, — помню”. — “Ха-ха-ха, ведь помнит. Это была местная красавица. Но ее уже давно нет в живых, она умерла”.
Подходили и другие французы. Узнавали, что министр обороны СССР — солдат той русской части, которая стояла в этом селе 50 лет назад. “Как же, как же! И мы помним. С вами еще медведь был”. — “Да, — отвечает, — был с нами медведь”. Малиновский рассказывал, что когда они ехали во Францию, то где-то взяли медвежонка. Медвежонок привязался к солдатам, потом был с ними и на фронте. Поэтому крестьяне и запомнили такую примету.
Малиновский рассказывал мне и о других событиях своей биографии. “Очень, — говорит, — тяготело надо мной, что я находился в составе экспедиционного корпуса”. Сейчас я не могу точно припомнить, что он мне рассказывал, но знаю из истории, что этот корпус с большими трудностями возвращался в Россию. Кажется, его послали оттуда так, чтобы его солдаты попали на территорию, которую занимали белые. Малиновский прошел длинный путь, прежде чем очутился в Красной Армии. Данный эпизод важен для понимания духа сталинского времени.
Над Малиновским висело как дамоклов меч обвинение, что он был в составе экспедиционного корпуса во Франции и на территории, занятой белыми до того, как вступил в Красную Армию…»
А в другой раз Никита Сергеевич рассказал об этом несколько иначе:
«Приехали туда прямо к дому, в котором квартировал Малиновский со своим другом. Никакой толпы не собралось, так как мы прибыли без предупреждения. Вышли из машины, а из дома навстречу хозяин, человек лет 45. Мы с Малиновским представились ему, и Родион Яковлевич спросил, жива ли его мать, которая, видимо, помнит, как два русских солдата спали на сене у них в сарае? Хозяин очень любезно принял нас, пригласил в дом, появилась и его мать — хозяйка в былые времена. Мы поприветствовали ее, всемерно проявляя внимание. Малиновский напомнил ей, кто он, назвал и имя своего друга, поинтересовался, жив ли ее супруг. Она ответила, что умер. Малиновский еще раньше говорил мне, что тот был стар, а хозяйка молода и очень красива. Друг Малиновского ухаживал за хозяйкой, она была влюблена в него. Солдатам это было выгодно, потому что хозяйка угощала их молоком, сметаной, вкусными изделиями французской кухни. Когда он назвал имя своего друга, ее постное лицо переменилось и оживилось. Она теперь выглядела старухой, хотя, с его слов, была моложе Родиона Яковлевича.
