Моцарт - Брион Марсель (прочитать книгу .txt) 📗
В Риме самые знатные семейства оспаривали между собой честь принять Моцартов и поселить в своих дворцах. Необычные обстоятельства знакомства Вольфганга с кардиналом Паллавичини заслуживают того, чтобы описать это словами Леопольда в письме к Наннерль и ее матери, с большим нетерпением ожидавших новостей от путешественников. Едва прибыв в Вечный город, отец и сын устремились в собор Св. Петра, чтобы присутствовать на службе и посмотреть на папу. «12 апреля, — пишет Леопольд, — мы отстояли обедню, потом посмотрели, как Св. Петр кормит бедных, сидящих за большим столом, совсем рядом с тем местом, где мы стояли. Таким образом, мы смогли близко все видеть. Нам очень помогли наша красивая одежда, немецкая речь и непринужденность, с которой я попросил швейцарцев освободить для нас немного места». Моцарта приняли за какую-то важную заграничную персону. Великолепная элегантная одежда Вольфганга, о которой позаботился отец, имея в виду такие случаи, как этот, судя по взглядам публики на ребенка, вызвала удивление. Его воспринимали как некоего князя со своим наставником. Они могли без помех ходить повсюду и любоваться всем, что их интересовало. «Так мы подошли к столу кардиналов, — продолжает Леопольд. — Там Вольфганг оказался между креслами двух кардиналов, одним из которых был. кардинал Паллавичини. Он сделал ему знак приблизиться и спросил: «Не угодно ли вам будет сказать мне, кто вы такой?» Вольфганг назвался. Кардинал, казалось, очень удивился: «Так, значит, вы тот самый вундеркинд, о котором я так много слышал?» Отходя от него, Вольфганг поцеловал ему руку, в ответ кардинал снял шляпу и с большим уважением ему поклонился».
Они с интересом осмотрели также античные руины Рима, после чего с не меньшим удовольствием прогулялись между домами Помпеи, которые в то время начинали восставать из пепла. Как дальновидному наставнику Моцарту-отцу хотелось показать сыну все, что заслуживало внимания путешественников. В Сикстинской капелле они слушали знаменитый детский церковный хор, исполнявший не менее знаменитую Miserere Аллегри, что стало для Вольфганга поводом для нового «трюка», изумившего его современников. Желая сохранить за собой исключительное право на эту Miserere, певчие Сикстинской капеллы запретили передавать кому бы то ни было партитуру, которой они пользовались, и если бывало замечено, что кто-то из слушателей записывал ноты, его сразу прогоняли. Репутация Моцарта как вундеркинда стала еще более громкой, когда выяснилось, что по возвращении к себе после этой церемонии он по памяти записал всю Miserere, которую слышал всего один раз.
После двух недель пребывания в Турине была Венеция и карнавал. Вольфганг много смеялся над грубоватыми проделками масок, слушал концерты, что давали в театрах, похожих на гроты благодаря искусному освещению, совершал прогулки в гондолах по молчаливым каналам. Колдовство этого старинного города, похожего на эскадру разноцветных дворцов, постоянно готовых поднять паруса и выйти в море при первом дуновении ветра, очаровало ребенка. Свобода нравов, предоставленная каждому возможность прогуливаться инкогнито, под маской с большим белым носом и в черном домино, открывала ему образ жизни, которого он не видел больше нигде, ни в Париже, ни в Риме. То, что в Неаполе резало глаз — нищета простонародья, шум и грязь, здесь казалось некоей своеобразной изысканностью. Знатные дамы переодевались субретками, субретки — знатными дамами, но те и другие оставались при этом утонченными и приятными. Карнавал продолжался шесть месяцев, и на протяжении этого времени разрешались любые вольности. В этом городе, где были четко размежеваны общественные классы, где правительство осуществляло свою власть крайне жестко, карнавал был средством необходимой разрядки, явлением, во время которого происходили самые неожиданные события.
Покидая Венецию, эту королеву Адриатики, наши путешественники пересекли лагуну в лодке, после чего пересели на грузопассажирское судно из Бренты и прибыли на нем в Падую, где их ожидал обычный прием, который итальянские города оказывали юному гению: Evviva il Maestrino! По окончании концерта директора театра попросили Вольфганга написать ораторию на либретто Метастазио Освобожденная Бетулия. Ребенок сразу же принялся за работу, как всегда, когда ему нравился новый проект, но закончил Betulia(KV 118) только следующим летом, вернувшись домой, в 3альцбург.
Мать Вольфганга и Наннерль устроили семейный праздник для путешественников, распаковавших чемоданы, полные подарков, в числе которых были золотые и эмалевые табакерки, модная одежда, тосканские и римские украшения, несколько кусков мрамора — реликвии с Форума и из Помпеи, иконы, благословленные папой. Мальчик небрежно поигрывал лентой и орденом Золотой шпоры, восхитившим Наннерль. Юный маэстро, снова ставший игривым веселым ребенком, несмотря на запрет отца, обмотал орденской лентой шею своего Пимперля.
Возвращение в родной город означало для Моцарта прежде всего, возвращение в распоряжение князя-архиепископа, который назначил его почетным капельмейстером, а также напряженную работу по выполнению итальянскх заказов, в частности новой оперы, которую Милан хотел поставить в сезон 1773 года и за которую композитор должен был получить королевский гонорар. Однако не прошло и полугода, как Хофбург предложил Вольфгангу, ставшему после итальянского триумфа одним из самых выдающихся музыкантов Австрии, написать оперу для постановки в Милане 15 октября 1772 года, к празднествам, которые должны были проходить в этом ломбардском городе по случаю свадьбы эрцгерцога Фердинанда и принцессы Беатрисы Моденской.
Сюжет либретто, написанного Джузеппе Парини, был заимствован из римской истории. Ascanio in Alba возрождал античные традиции, связанные с основанием Вечного города. Это не была опера в собственном смысле слова — заказ предполагал серенаду в театральном вкусе, как говорили во Франции, то есть великолепное зрелище, позволяющее ши-роко развернуть постановку на мифологические темы. Уже эпоха Ренессанса ввела в моду этот жанр дивертисмента с кортежами, балетными номерами, с появляющимися и исчезающими богами из машины в окружении чудесных декораций, которыми великие барочные художники Галли Биббиена украшали итальянские сцены. Оперная музыка следовала развертыванию постановки, все более и более торжественной, все более и более сложной. От декораторов, актеров, певцов, музыкантов и композиторов, наконец, от машинистов сцены требовалось небывалое рвение, чтобы можно было обеспечить достойное проведение торжеств по случаю княжеской свадьбы.
13 августа 1772 года, то есть всего через полгода после возвращения из путешествия, Моцарты снова отправляются в Италию, но если в предрождественские дни 1769 года стоял такой холод, что дорога была покрыта льдом, то теперь они задыхаются от жары, едва перевалив Доломитовые Альпы с их разноцветными вершинами. В Милане атмосфера для Вольфганга оказывается невыносимой, он жалуется, что ему не хватает воздуха и он не способен работать, потому что гостиница забита музыкантами, которые производят страшный шум. Однако совершенно необходимо, чтобы Ascanio прошел хорошо, потому что успех Вольфганга не мог быть меньше успеха Руджеро Иоганна Адольфа Хассе, опера которого ставилась по тому же случаю.
Юный Моцарт уже давно восхищался талантом этого итальянизированного немца, ставшего одним из лучших представителей неаполитанского стиля, а Хассе, со своей стороны, был одним из первых музыкантов, признавших и похваливших гений маленького Моцарта. Он высоко оценил в нем простоту и приветливость, исключавшие всякое тщеславие. «Он красивый, живой и веселый, — говорил Хассе, — и так мил в своих манерах, что не остается ничего другого, как его полюбить». Хассе был учителем музыки Марии Терезии, потом уехал в Италию, где прекрасно акклиматизировался, и Италия в свою очередь приняла его: прозвище «дорогой саксонец», которое ему дружески присвоили коллеги, показывало, что он стал почти итальянцем, полностью сохранив при этом свой германский характер. Очевидно его влияние на первые кантаты Моцарта, сочиненные им в двенадцать лет, например Аполлон и Гиацинт (KV 38). Образцом для них мог оказаться мэтр и похуже. Итало-немец Хассе был одновременно изящен и серьезен. Его Партенопа достойна соседства с шедеврами Глюка и Скарлатти. Таким образом, престарелый маэстро — ему было уже семьдесят два года — и maestrino оказывались соперниками: кому будут больше аплодировать на ночном торжестве? Если верить тому, что пишет в Зальцбург Леопольд Моцарт, Асканий затмил Руджеро. «Серенада Вольферля, — говорит он, — и мне грустно это сознавать, отодвинула в тень оперу Хассе». Для того чтобы понравиться, ему понадобилось гораздо меньше, чем «феерия с грандиозным зрелищем», партитуру которой Моцарт, по словам отца, написал удивительно быстро, работая «до судорог в пальцах». Опера Руджеро была строгой, Хассе вложил в нее все свое благородное и несколько меланхоличное величие. Асканий же, наоборот, сверкал молодостью и весельем. Наконец, нужно помнить, что Моцарт все еще пользовался репутацией вундеркинда, а для исполнения серенады были привлечены самые популярные у миланской публики певцы: сопрано Габриели и кастрат Манцуоли, с которым Вольфганг когда-то познакомился в Лондоне и вновь встретился во Флоренции в прошлом году.
