Рисунки на песке - Козаков Михаил Михайлович (читаемые книги читать .txt) 📗
Судьба вторично столкнула меня с В.Я. Виленкиным на «Гамлете», теперь уже английском. Может показаться парадоксальным, что мхатовец Виленкин, принявший романтический спектакль Охлопкова, был обескуражен «Гамлетом» Брука.
– Как он произносит монолог о человеке, – недоумевал Виталий Яковлевич. – «Человек – краса Вселенной, венец всего живущего!» А он говорит бытово, как о чем-то незначащем, будто речь идет о пачке сигарет, что ли. Странно.
И это профессор Виленкин, знающий английский язык к тому же. Что же говорить о тех, кто воспитывался на лжеромантизме «Девушек с кувшином» и прочих «Кабальеро» с гитарами…
Помню свой спор со студентом-вахтанговцем Васей Лановым. Он (категорично):
– Нет, играть, как играет Скофилд, нельзя! Это не Шекспир! Где темперамент?! Где мощь шекспировской фразы?! Разве его можно сравнить с Самойловым?!
Потом мне рассказали, что Евгений Валерианович также не принял постановки Брука.
Но – дело было сделано. Вскоре появились статьи о спектакле Брука, статьи хорошие, квалифицированные. Помню замечательный разбор Ю. Юзовского в журнале «Театр». Еще долго после гастролей англичан шли разговоры, появлялись статьи в толстых журналах.
А интерес к охлопковскому спектаклю стал затухать. То есть нет, широкая публика ходила и по-прежнему прекрасно принимала спектакль, но знатоки, и даже те из них, кто, подобно Виталию Яковлевичу Виленкину, поначалу не приняли Скофилда, теперь единогласно склонялись в пользу новой эстетики, явленной нам спектаклем Питера Брука.
Уже позже, когда я бестактно напомнил Виталию Яковлевичу о его первоначальной реакции, он категорически ее отрицал и, кажется, даже обиделся на меня, считая, что я возвожу напраслину. Но это, как и все, что я здесь пишу, правда.
Да и стоило ли обижаться, если мы дожили до середины 50-х, когда все менялось не по дням, а по часам? Когда те, в кого мы еще вчера вечером верили как в самих себя, наутро летели в тартарары и мы сами стеснялись своего вчерашнего мнения, смеялись над собой и другими и плакали над тем, что еще вчера презирали и отвергали. Боже, сколько глупостей сидело в наших головах, причем насаждались они не только откровенно плохими людьми – если бы так!..
Глава третья
Ромм
На моей книжной полке – две фотографии Михаила Ильича Ромма. Одна сделана в последний день съемок фильма «Убийство на улице Данте» и подарена мне Михаилом Ильичом с надписью сорок пять лет назад. Вторая фотография сделана незадолго до того, как Ромма не стало. Я смотрю на эти портреты – крупные черты лица, чуть срезанный, убегающий назад лоб, тонкий, слегка крючковатый нос, щель рта, резко выдвинутый вперед подбородок, – смотрю на смеющиеся его глаза и думаю, что писать о Ромме очень трудно. Это гораздо труднее, чем было играть в его картине.
Судьба свела меня с Михаилом Ильичом в непростой для него период, когда он многое пересматривал в жизни и творчестве, когда, как он говорил, «снимать по-старому не хотел, а по-новому еще не знал как».
В 1955 году я учился на третьем курсе Школы-студии, а на четвертом училась Галя Волчек, дочь кинооператора Б.И. Волчека, много лет работавшего с Роммом. Они даже жили в одном доме на Полянке, кажется, даже на одной лестничной площадке. Как-то Галя подошла ко мне и сказала:
– Мишка! Ромм с отцом приступают к съемкам потрясающего сценария! Там есть роль сына – потрясающая роль! Роль матери – потрясающая роль! – будет играть Елена Александровна Кузьмина. Все происходит во Франции. Ромм, Франция, представляешь?
Я представил.
– В общем, попробую тебя «продать». У тебя есть приличные фотографии?
– Нет, и вообще я плохо на них получаюсь.
– Тогда вот что. Муж моей сокурсницы – фотограф. Попроси снять тебя несколько раз, с вариантами.
Через неделю я отдал Гале штук двадцать фотографий. Они вполне соответствовали моим представлениям о французской жизни и о французах. Позируя, я поднимал воротник специально одолженного по такому случаю макинтоша, в углу рта торчала сигарета. Галя отобрала штук пять попристойней, показала отцу, тот с трудом выбрал одну и, в свою очередь, показал Михаилу Ильичу. Так меня пытались «просватать».
В это время на «Мосфильме» подбирали актеров для фильма «Мексиканец». Меня тоже вызвали на пробы. Однажды в коридоре студии меня остановила женщина. Расспросив, кто я и откуда, сказала:
– Хочу тебя представить Михаилу Ильичу. – Она оказалась ассистентом Ромма.
– Как, прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас.
Идем. Подошли к дверям с табличкой «“Шестая колонна”. Режиссер М. Ромм». (Это было рабочее название фильма «Убийство на улице Данте».) Вошли в «предбанник» роммовского кабинета.
– Посиди здесь. Я доложу Михаилу Ильичу.
Сижу. От волнения взмок. Вышел Михаил Ильич, за ним – Волчек. В руке Ромма – неизменная сигарета в мундштуке (тогда сигарет с фильтром еще не выпускали), глаза за стеклами очков смеются, и – неожиданно низким голосом:
– Давай знакомиться.
Я представился.
– А ты не сын покойного писателя Михаила Козакова?
Еще несколько общих фраз. Ромм и Волчек внимательно меня рассматривают. Переглядываются.
– Где я мог тебя видеть? – спросил Михаил Ильич.
– Он с моей Галкой в студии учится, – вставил Борис Израилевич, – я вам показывал его фотографию.
– Вот оно что! Вживе он посмышленей выглядит. Ладно, вот тебе сценарий, читай, после поговорим.
И ушли в кабинет. Я перевел дыхание, стал читать. Проглотил буквально за час. Вышел Ромм:
– Ну как?
– Потрясающе!
– Там три парня, – сказал Ромм. – Вот одного из троих ты и сыграешь.
– Я хочу одного, – обнаглев, заявил я. – Шарля!
Ромм рассмеялся.
– Ладно, попробуешься, а там видно будет. Иди в гримерную, надо для начала приличное фото сделать.
И, попыхивая сигаретой, ушел, оставив во мне чувство, похожее на влюбленность, которое не прошло и по сей день.
Начались пробы. Опускаю все подробности, кроме одной – кинопробу с женой Ромма, Еленой Александровной Кузьминой. Во время кинопроб Михаил Ильич был в хорошем настроении: на площадке находились замечательные актеры, которых он давно знал и любил. Михаил Федорович Астангов и Максим Максимович Штраух пробовались на роль отца, Анатолий Петрович Кторов и Ростислав Янович Плятт – на роль импресарио Грина. Но в день пробы Елены Александровны Кузьминой Ромм был взволнован, а потому сдержан и особенно сосредоточен.
Этот сценарий Е.И. Габрилович и М.И. Ромм написали сразу после их совместной работы над фильмом «Мечта», написали в расчете на Е.А. Кузьмину. Затем, по не зависящим от них причинам, он долго пролежал в столе, пока наконец в 1955 году появилась возможность запустить его в производство.
Вкратце напомню содержание. Знаменитая французская драматическая актриса Мадлен Тибо гастролирует по европейским столицам со своим двадцатилетним сыном Шарлем. Ее сопровождает старый друг и импресарио Грин, давно и безответно влюбленный в актрису. Отец Шарля, известный журналист Филипп, оставил семью много лет назад.
В 1940 году, накануне гитлеровской оккупации, Мадлен возвращается на родину. Война разлучает Мадлен с сыном, Шарль попадает под дурное влияние, становится коллаборационистом и совершает ряд преступлений, что приводит его в конце фильма к участию в убийстве матери… Мелодрама с оттенком политического детектива.
Елена Александровна пробовалась на свою роль. Казалось бы, чего волноваться? Пробоваться с нею мне было чрезвычайно легко. Мое уважение к ней как к актрисе, воспоминание о ролях в роммовских картинах «Тринадцать», «Мечта», «Человек № 217», «Секретная миссия», на которых выросло мое поколение, ее необычайная мягкость и женственность – все помогало мне. Именно после этой пробы Михаил Ильич сказал:
– Миша, я не сомневаюсь, что ты сыграешь первую половину роли, ту, где Шарль – милый, обаятельный мальчик. Но вот сможешь ли ты сыграть убийцу?
