От Сталинграда до Днепра - Абдулин Мансур Гизатулович (читать книги полностью .txt) 📗
В ноябре 1943 года я был тяжело ранен и после полугодового пребывания в госпиталях инвалидом вернулся домой в Бричмуллу. Проезжая мимо Газылкента и будучи еще в военной форме, я не остановился, чтобы встретиться с семьей Рашида, так как не смог бы скрыть от его жены и сынишки случившуюся с Рашидом страшную трагедию и только сильнее разбередил бы их рану. Я решил приехать в Газылкент уже в гражданском и для того, чтобы просто увидеть его семью. Отдохнув пару недель в Бричмулле, я отправился в Бостандыкский райвоенкомат, чтобы встать на воинский учет. На обратном пути я остановился в Газылкенте. Иду по улице Ленина, по нечетной стороне. Вот и двор, на воротах которого дегтем написана цифра «15». Я постучал. В глубине двора звонким лаем отозвалась собачка. Слышу, как, шлепая босыми ногами, бежит к калитке мальчуган. Открывается дверь, и передо мной предстал как будто сам Рашид! Но только в пяти-шестилетнем возрасте. Я чуть было не крикнул: «Привет, Рашид!» А сын его, Руслан, крепкий малый с голубыми глазами и веселой улыбкой на лице, решил сам первым поздороваться: «Здравствуйте! Вам маму? Она сейчас выйдет, подождите, я позову». Но я, еле опомнившись от такой встречи, сказал ему: «Нет, братишка, не надо. Извини, я, видимо, не туда попал…»
Паренек сильно огорчился. А я, быстро отвернувшись, пошел дальше по улице. И когда мне надо было уже сворачивать за угол, я оглянулся назад и увидел у калитки Руслана и его маму. Они стояли и смотрели мне вслед…
Тридцать первое января 1943 года. Подходим к окраинам Сталинграда.
Разрушенный город… Сколько ни напрягай воображение, за словами не увидишь того, что предстало нашим глазам. Ни единого целого дома! Нет крыш, нет перекрытий. Голые стены с пустыми глазницами окон, в которые видны горы кирпичных завалов. Из уст в уста летит весть, что фашисты раздвоены на два «котла». Но где они?..
Мы готовы к уличным боям: вооружены гранатами и ножами. Вещмешки набиты автоматными дисками. Все лишнее с себя долой! Просачиваемся в глубь города…
Артиллерия наша первый раз осталась не у дел. Посылать снаряды в «котел» уже нельзя — слишком мал его диаметр. Да и нам, минометчикам, приказано стрелять не далее чем через дом, через улицу…
Выстрел! Ага, фашисты себя обнаружили! Значит, все-таки вон в том доме, который лучше назвать грудой развалин, они есть. Живо с Фуатом устанавливаем миномет, и наши «гостинцы» отвесно летят на головы гитлеровцев. Далеко бить боязно: как бы не зацепить своих в соседнем доме. Нет отчетливого переднего края. Появилось у меня ощущение, что мы перемешаны с неприятелем, как фигуры на шахматной доске. Каждый выстрел производили с великой осторожностью! Обидно, если кого-то из наших ребят, прошедших такой тяжелый путь до Сталинграда, срежет своим же осколком…
К вечеру выкуриваем немцев из очередного подвала и решаем передохнуть.
Наступало 1 февраля 1943 года.
Просыпаюсь от чьего-то изумленного возгласа. Рассветает. Несколько хлопцев, навалившись друг на друга, смотрят на противоположную сторону улицы. Что там еще такое?! Вскарабкался по спинам, чтоб тоже посмотреть, никто и не протестует — чего, мол, лезешь по живому, больно ведь — так увлечены зрелищем. Смотрю на пустые глазницы окон противоположного дома и тоже не сразу понимаю, что это обозначает. С подоконников косо-криво свисают белые полотнища. На грудах битого кирпича тоже аккуратно разложены обрывки белых тряпок. И тихо — ни одного звука.
— Капитуляция.
Не помню, кто из хлопцев сказал это слово. Осторожно, будто боясь спугнуть.
Выйти из укрытия? А если это ловушка?! Еще вечером немцы дрались с ожесточением. Но любопытство одолевает: неужели правда капитуляция?! И что мы должны делать вот сейчас, в эту минуту? Я увидел вдруг, что хлопцы застеснялись, переглядываются с робкой радостной улыбкой: мол, чумазые мы как черти, в пыли, в саже… Принимать капитуляцию — это же не бой. Тут, наверное, нужен кто-то попредставительней… «Да где их искать, представительных, — с испугом подумал я. — Надо скорей принимать, а то немцы решат, что мы струсили, да передумают сдаваться!»
Спрыгнул я через головы хлопцев и пошел на середину улицы. Ноги как деревянные. Иду медленно. Белые тряпки и полотнища на многих домах, про которые мы и думать не думали, что там есть фашисты. Но где они сами?!
Поодаль от себя вижу таких же, как я, «представителей» — тоже нерешительно топчется каждый посреди улицы. Краем глаза друг на друга смущенно поглядываем: мол, вот, обрадовались, выставились как дураки… Кажется, раздайся сейчас выстрел, и в первый момент будет просто неловко друг перед другом…
Я свой автомат демонстративно перекинул через плечо: если смажут, думаю, все равно не успею воспользоваться…
И вдруг они полезли из-под развалин, из всех нор поперли одновременно. Тоже медленно шагают, бросают на снег автоматы и поднимают руки. К моему непредставительному виду они равнодушны. Вот пистолет упал к ногам. Только по этому и можно понять, что вон то завернутое в одеяло чучело — офицер. А пистолетом, сволочь, кинул в меня так, что мало не промахнулся. Злись на здоровье, сдавайся только!
Я вдруг с облегчением понял, что подвоха не будет: немцы народ дисциплинированный. И это самая что ни на есть настоящая капитуляция.
Хлопцы, увидев фашистов в таком виде, приосанились и тоже высыпали на улицу: гитлеровцы рядом с нами просто огородные пугала. Какое только тряпье на них не наверчено! Бросают оружие в кучи и молча становятся по восемь-десять человек в колонны.
Вдруг раздается одиночный и глухой выстрел, а я почему-то живой! Оказалось, это гитлеровский офицер пустил себе пулю в сердце…
С нашей стороны, опережая моих товарищей нашей роты, на нескольких «Виллисах» к колонне обезоруженных фрицев подоспела целая рота «особистов» Оцепили их и начали отбирать все ценное для «Фонда обороны». Молоденький капитан разрешил мне выбрать из кучи отобранных часов, портсигаров, зажигалок и ювелирных изделий что-нибудь для себя. Остальным моим боевым друзьям оставалось только завистливо наблюдать, как я быстро рассовываю трофеи в свои карманы и в меховые «краги» не только для себя, но и для них, которых насчитывалось в роте не более чем пятнадцать-семнадцать человек. Так я обеспечил свою роту трофейными часами, но не досталось только одному — Виктору Козлову. Он решил и меня оставить без часов, сообщив нашему ротному о том, что я оставил самые лучшие и дорогие часы себе. Ротный предложил мне добровольно отдать их в «Фонд обороны». И я тут же передал эти часы ему. Потом я узнаю, что мои часы в кармане у нашего старшины. Вскоре наш командир дивизии собрал конференцию активных участников Сталинградской битвы. Был его доклад, и он поставил перед нами новые задачи по разгрому гитлеровской машины в будущих сражениях. Дальше по повестке дня стоял следующий вопрос — «разное». Я первым доложил генералу о том, что наш старшина, который тут присутствует, присвоил золотые трофейные часы, которые я добровольно сдал в «Фонд обороны». Генерал возмутился и приказал старшине вернуть эти часы в «Фонд». Тот подчинился и вручил их генералу. В 1975 году я встретил нашего генерала в Полтаве на первой послевоенной встрече однополчан и увидел те самые золотые карманные трофейные часы…
2 февраля неожиданно мы получили приказ: «За ночь перейти на «северную» группировку немцев, в которой они продолжают свое яростное сопротивление…» Нам было очень обидно погибать в этом последней бою, когда уже вот-вот будет окончена война хотя бы тут, в Сталинграде… Но мы к рассвету прибыли на место и, к нашей великой радости, тут увидели гитлеровские белые флаги! Мы готовы были этих поганых фрицев обнимать!…
А днем мы все же сходили посмотреть на тот самый универмаг, где был штаб Паулюса. Весь город в белых тряпках. Только расслабились — к вечеру известие: отдельные группы гитлеровцев продолжают сопротивляться. И еще неделю мы прочесывали улицы, выкуривая недобитых фанатиков из системы канализации.
