Елена Рерих. Путь к Посвящению - Ковалева Наталья Владимировна (электронные книги без регистрации .txt) 📗
«Бывало, возвращаешься поздно после какого-нибудь заседания и видишь, как ярко освещены два окна. Значит, Е.И. до поздней ночи возится с картинами. Наверно знаешь, что найдено что-то интересное. Помню, как Е.И. отмыла Ван Орлея и Петра Брейгеля и Саверея. Рука у Е.И. музыкальная – легкая и знает, где и насколько можно тронуть» [134].
В собрании Н.К. Рериха были старые голландские мастера, произведения итальянской и французской живописи, а также русские иконы. Сейчас в это трудно поверить, но во времена Рерихов, не столь уж и давно, широкая публика в России не ценила древнерусские иконы, называя их «примитивами». Рерих был одним из первых художников, неустанно обращавших внимание широкой публики на огромную значимость старинных икон, на особый внутренний мир, заключенный в строгих канонах древнерусской иконописи.
Всего в коллекции Рерихов было более пятисот старинных картин и икон, после революции изъятых у них большевиками и переданных в Эрмитаж. Как вспоминал художник, «Грабарь напрасно журит за собирание только голландцев. Были и итальянцы и французы, а главное тянуло Е.И. и меня к примитивам. Это собрание дало нам много радости и перевалило за пятьсот. Где оно? Грабарь уверяет, что оно в Эрмитаже, но некие американцы покупали картины нашего собрания в Вене у антиквара» [135].
Елена Ивановна отдала дань увлечения и другому любимому занятию супруга – археологии. Вместе с мужем она участвовала в раскопках, с интересом изучала найденные при раскопках предметы. По словам Н.В. Шишкиной, «с самого первого года замужества она проводила лето на раскопках Новгородской губернии, живя с ним в землянках, просто одетая, как того требовала их совместная работа, на удивление всех родных ее, которые не понимали, как она могла мириться с такими, на раскопках (конечно, только летом), первобытными условиями жизни.
И так всю жизнь прошли они рука об руку, полную взаимного понимания и любви. Вот где настоящий брак двух любящих сердец и душ!» [136].
Об участии Елены Ивановны в раскопках и ее увлеченности этим занятием писал сам Н.К. Рерих в своих очерках. «А когда каменный век искали в разливах новугородских озер, Е.И. целый день не разгибала спины. Ефим усмехался: “Вот бы наши бабы знали бы так работать!”» [137]. Кстати, именно во время археологических работ на одном из новгородских озер Рерихи попали в ситуацию, едва не стоившую им жизни. Об этом случае говорится в рассказе Николая Константиновича «Западни»:
«Западни повсюду. Понемногу привыкаешь к опасностям, и они становятся как бы неизбывностью жизни. Однажды в поисках каменного века посреди бурного Новугородского озера потекла лодка. Вода быстро прибывала. Пробовали заткнуть течь – не помогло. А ветер крепчал. Гребцы сумрачно переговаривались. Один греб изо всех сил, а другой вместе с нами двумя откачивал воду:
– Не доедем.
– Говорил, нужно было взять у Кузьмы новую лодку.
– Не доехать. Сиверко захлестывает.
– А плавать умеете?
– Нет, не умеем.
– Ну, тогда еще хуже.
Моя милая Лада [138] и тут проявила твердость и спокойствие:
– Все-таки глупо тонуть, – только и сказала, а сама работала не хуже гребца. Вот у кого учиться мужеству. И почему это слово от мужа, когда пример часто придет от женщины? Вдали показалась синяя пологая коса. Гребец осмелел:
– Ин, доедем.
Но другой продолжал настаивать:
– Куда тебе. Того гляди все полотнище высадит.
А через полчаса авральной работы стало ясно, что мы продвинулись к берегу:
– Быват и корабли ломат, а быват и не ломат.
– Не иначе, что Преподобный Сергий вынес из западни. А была западня, вот уж западня! Ну, теперь огонек запалим, обсушимся.
Не прошло и часу, как мы причалили к илистой косе. Где тут обсушиваться, когда на песке блеснули вымытые волнами стрелки и скребки.
– Спину-то, Елена Ивановна, пожалейте. Не поденная работа, – улыбается Ефим, а сам легко ступает в лаптях по топкому илу» [139].
Об увлечениях Елены Ивановны в этот период жизни говорят и ее письма Николаю Константиновичу, находившемуся в отъезде:
«<…> Сегодня у меня праздник – приехал Андрей и привез кремешков, есть хорошие экземпляры, хотя и не очень много. Он ездил также на озеро Хвошню, но нашел всего две стрелы и несколько черепков, говорит, что очень трудно брать по причине большой воды и крытах берегов. <…> Стрелы ничем не отличаются, черепки же чернее и толще, вроде ключиневых.
Целый день сегодня разбирала их – есть очень славная вещица, подобные нам уже попадались, но это сравнительно большая и хорошей отделки» [140].
Тут же в письме Елена Ивановна сделала небольшой рисунок найденного при раскопках артефакта.
Тяжелая пора. (Болезнь и смерть матери. 1913 год.)
1913 год принес Елене Ивановне очередную полосу жизненных испытаний – это было вызвано тяжелой болезнью матери, закончившейся ее смертью. Все началось, как всегда в жизни Елены Ивановны, с вещих снов-предупреждений. Первый сон, в котором сквозил намек на близкую смерть двух ее родных – дяди и матери – она увидела давно; это было незадолго до ее свадьбы. Более конкретный сон-предупреждение приснился Елене Ивановне в 1911 году, за два года до несчастья. Этот сон она позднее описала в своей автобиографии: «В сопровождении матери вхожу в квартиру тетки – кн[ягини] Евд[окии] В[асильевны] Путятиной, с которой жила моя мать. При входе в гостиную нас встречает монахиня, на подносе у нее свечи и в руке зажженная свеча, которую она и протягивает нам. Берем свечи и в недоумении направляемся в следующую комнату, в столовую, которая совершенно преобразилась, все вынесено, и только посреди стоит круглый черный стол и вокруг него стоят тяжелые черные кресла, на которых, за исключением двух свободных, сидят страшные сгорбившиеся старухи, закутанные в длинные черные покрывала, опущенные на лицо. Я с матерью подхожу к этому столу, к двум свободным черным креслам, зная, что мы должны сесть за этот стол. Но как только моя мать вступила в круг и опустилась в кресло, второе кресло исчезло, и круг замкнулся. Мать оказалась одна среди этого мрачного круга. В моем сознании ярко встало, что все эти черные фигуры – символы бедствий, которые обрушатся на мою мать, и все закончится смертью матери. В тоске и тревоге, опасаясь оставить мать, я стала искать глазами стул, чтобы сесть около матери, хотя бы и вне круга.
<…> В это же время открылась дверь, и вошел мой отец, как всегда с слегка затуманенным ликом, и, держа высоко за ножки совершенно белый стул, пронес его над головами всех людей и молча поставил позади матери вне круга…» [141].
Помимо сна, о грозящем несчастье Елену Ивановну предупредила и ее необыкновенная интуиция. З. Фосдик так описывает это предчувствие: «Раз мать Е.И. ехала с ней на извозчике, потом вышла и пошла вперед, а Е.И. за ней. И тут она ясно почувствовала, что мать – уходящая тень. Та действительно через неделю захворала и, проболев несколько месяцев, умерла» [142].
Как писала Елена Ивановна, вскоре после этого сна и предчувствия на ее мать обрушилась целая череда болезней и несчастий: диабет, приступ аппендицита, денежные потери, перелом руки, после которого рука перестала действовать от плеча; второй приступ аппендицита привел к воспалению брюшины и операции, после чего у больной началось воспаление нервных стволов в ногах, сопровождавшееся страшными болями, следствием которых стали бред и галлюцинации. Все эти мучения продолжались девять месяцев и закончились смертью Екатерины Васильевны в октябре (по новому стилю – в ноябре) 1913 года.
