Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала - Глейзер Владимир (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Вот такие замечательные куплеты пел со сцены на утренних спектаклях Главный Исполнитель Королевских Желаний! Дети прятались под лавки от страха, но столичный режиссер-шестидесятник был горд столь хитроумным продуванием «критикой режима» ушей оторопелых родителей, приведших своих невинных малолеток не на явочную квартиру, а на классическую волшебную сказку. Остроту гневных обличений смягчали добродушные мурзилки:
Добили мы с Феликсом вступительный взнос в кооператив написанием сценария первого со времен НЭПа варьете с девочками в славном когда-то этим делом г. Саратове.
Информация о разврате двадцатых годов была получена нами напрямую от бодрого старца Григория Говорящего (папаши «саратовского Райкина» Левы Горелика). Дедушка несколько лет разбойничал в маске конферансье в кабаре Питаевского на углу Немецкой и Никольской. После интервью блудливого ветерана пришлось откачивать валерьянкой — слишком эмоциональны были мемуары разболтавшегося Говорящего.
В результате творческого контакта родился громкий тихий ужас:
И все это с притопом и прихлопом, с девками в колготках на босу жопу, дым коромыслом, Гражданская война на тачанках!
Мало того, что хорошо заплатили! Пригласили в ночь премьеры на банкет за счет заведения, накормили от пуза, напоили под завязку, бабам — цветы, мужикам — сидор в пуд на дорогу. В меню сидора входили: бутылка водки, две — пива, пачка индийского чая со слоном, консервы «Сайра в масле» и «Лосось в собственном соку», а также сыр и колбаса в ассортименте.
Но неувязочка вышла! На вешалке моей жене вместо сданных финских новых сапог выдали по номерку старые отечественные боты «прощай, молодость». Еле ворочавший языком и, видимо, бездетный гардеробщик поклялся дочерьми, что так и было. Пригласивший всю нашу мишпоху на банкет представитель заказчика ресторатор Мамараев уже отбыл с места чужого преступления, и мы, пьяненькие, оказались беззащитными перед наглым катом. Жена-бюджетница билась в истерике не только от потери дефицитного импорта, но и предвидя позорящие последствия своего бессапогового появления на рабочем месте, где слухи о моем таланте и гонорарах были сильно преувеличены.
Зима была морозной, а сапоги — единственными. Надо было спасать честь и здоровье семьи. Легкоатлетически я перемахнул через барьер гардероба и с диким криком «Всем стоять, ограбление!» поволок за руку и ногу невменяемого уже и по этой причине вешателя в дальний угол.
Идея была простейшей. На чай больше рубля с копейками не дают: народ зело был прижимистым. Так что, если найду купюры посолидней, определю, почем сволочь сапоги загнала. Чаевых в сюртуке гардеробщика набралось рублей на пятнадцать рваными, и за подкладкой два мятых четвертака — очевидная цена сделки! Пригрозив слегка отошедшему от шока гаду неминуемым сажанием на кол, я вместо последнего слова предоставил ему десять минут на сбор двухсот рублей у падающих со смеху официанток, объявив себя мстительным кумом ресторатора Мамараева. На время отсутствия мытаря я открыл гардероб и культурно обслужил небольшую уже очередь одевающихся, заработав при этом за мягкость обращения еще одиннадцать рублей.
По известному принципу «наше дело правое», победа оказалась за нами. Назавтра, в воскресенье, супруга с подругой съездили на Сенной базар и купили не только новые югославские сапоги, но и итальянские перчатки в тон. Ботики «прощай, молодость» еще лет пять тянули свой срок на даче.
Вышеупомянутая подруга, свидетельница варьетевского конфуза, женщина интеллигентная, но в кроликовой шубе, долго еще переживала, что сперли Светкины сапоги, а не ее разлетайку.
— Везет же людям, — завидовала она обстоятельствам, а не талантам.
К МИНОТАВРУ
Профессор Шевчик был большим ученым-физиком и малорослым одноглазым алкоголиком. Происхождение из «кухаркиных детей» — его мать работала уборщицей, — неучастие, в отличие от сокурсников, в Отечественной войне, давшее ему четырехлетнюю образовательную фору, были первоосновой его комплекса неполноценной полноценности. Также из голодного детства и юности он перенес в свою сытую профессорскую жизнь нечеловеческое скупердяйство — выпивки на «халяву» (кроме регулярных запоев в компании с красавицей-женой), мелкие хищения стройматериалов из хозчасти университета — и даже жлобство по отношению к собственному увлечению. Шевчик любил, знал и коллекционировал записи музыкальной классики, но хорошую аппаратуру не покупал. Да и зачем, когда народные умельцы с возглавляемой им кафедры из всякого подручного дерьма весело и с огоньком соорудили ему эксклюзивный магнитофон с колонками, выкрашенными подтеками молотковой эмали, и такой же по изяществу проигрыватель.
Но, в общем знаменателе, человеком он был хорошим и многое сделал как для своих учеников (знаменитая на всю страну школа электроники Шевчика), так и для родного университета, ректором которого он был до своей ранней естественной смерти от цирроза печени в сумасшедшем доме.
Сценарий моих странных, неравных и неровных отношений с Владимиром Николаевичем был просто-напросто списан с чаплинского кинофильма «Огни большого города» — пьяным миллионер обожал маленького Чарли, а трезвым, в лучшем случае, не узнавал. Ерничал я в университете по-черному по непостижимым для многих причинам. Их было три. Первая: мне все легко давалось, тем более, что и немного требовалось. Вторая: те сто или чуть больше рублей моей зарплаты не были основным моим доходом — я полупрофессионально (то есть с элементами шулерства) ночами посиживал за зеленым ломберным столом. И третья: авторитетов для меня не существовало благодаря природной наблюдательности — я смолоду видел в чужом руководящем глазу столько бревен, сколько в своем, рядовом, не замечал и соломинок.
Раз в два года я повышал свой светский уровень, посещая московские международные кинофестивали, что само по себе — сюжеты для многих небольших рассказов. Ездил я, как правило, в отпуск за свой счет, пока однажды мой завлаб, законченный совок и нищеброд, не предложил мне поехать на фестиваль за счет государства, то бишь в служебную командировку. Неожиданное предложение, безусловно, было корыстным: в условиях всеобщего дефицита начальник просил меня что-то купить для него лично в богатой столице.
