Петр Первый - Павленко Николай Иванович (книги .txt) 📗

Возвращение царя в столицу прошло незаметно, без торжественной встречи. Петр навестил Гордона, побывал у своей фаворитки Анны Монс и отправился в Преображенское. С супругой, у которой еще теплилась слабая надежда на восстановление добрых отношений, он видеться не пожелал.

Весть о прибытии царя разнеслась по столице лишь на следующий день. В Преображенское прибыли бояре, чтобы приветствовать его с благополучным возвращением. Здесь произошло событие, поразившее поздравителей: царь велел подать ножницы и самолично стал обрезать бороды у бояр. Первой жертвой царского внимания стал боярин Шеин, командовавший верными правительству войсками, разгромившими стрельцов. Расстался с бородой «князь-кесарь» Ромодановский, затем очередь дошла до других бояр.

Через несколько дней операция с обрезанием бород была повторена. На этот раз ножницами орудовал не сам царь, а его шут. На пиру у боярина Шеина под общий хохот он подбегал то к одному, то к другому гостю и оставлял его без бороды. Этому, казалось бы, ничтожному изменению внешности русского человека суждено будет сыграть немаловажную роль в последующей истории царствования Петра.

Культ бороды создавала православная церковь. Она считала это «богом дарованное украшение» предметом гордости русского человека. Патриарх Адриан, современник Петра, уподоблял безбородых людей котам, псам и обезьянам, а брадобритие объявил смертным грехом.

Несмотря на осуждение брадобрития, отдельные смельчаки и модники все же рисковали брить бороды еще до принудительных мер Петра. Однако окладистая борода, как и полнота, считалась признаком солидности и добропорядочности. Князь Ромодановский, узнав, что боярин Головин, находясь в Вене, щеголял в немецком костюме и без бороды, с негодованием воскликнул: «Не хочу верить, чтобы Головин дошел до такого безумия!» Теперь у Ромодановского отрезал бороду сам царь.

И все же в придворной среде с бородой расстались сравнительно легко. Но Петр возвел преследование бороды в ранг правительственной политики и брадобритие объявил обязанностью всего населения. Крестьяне и горожане ответили на эту политику упорным сопротивлением. Борода станет символом старины, знаменем протеста против новшеств.

Право носить бороду надо было покупать. Богатым купцам борода стоила колоссальной по тем временам суммы в 100 рублей в год; дворяне и чиновники должны были платить по 60 рублей в год, а остальные горожане — по 30 рублей. Крестьяне каждый раз при въезде в город и выезде из него платили по копейке. Была выбита специальная металлическая бляха, заменявшая квитанцию об уплате налога с бороды. Бородачи носили ее на шее: на лицевой стороне значка просматривается изображение усов и бороды, а также текст: «Деньги взяты». От уплаты налога освобождалось только духовенство.

Другая мера Петра, осуществление которой, как ему казалось, не терпело никаких отлагательств, была связана с семейными делами. Решение порвать с супругой созрело у царя еще до его отъезда за границу. Уладить щекотливый вопрос он поручил оставшимся в Москве друзьям, которые должны были уговорить ее удалиться в монастырь. Евдокия уговорам не поддавалась, о чем можно судить по переписке царя с московскими корреспондентами. «О чем изволил писать к духовнику и ко Льву Кирилловичу и ко мне, — отвечал Тихон Никитич Стрешнев на несохранившееся письмо Петра из-за границы, — и мы о том говорили прилежно, чтоб учинить во свободе (то есть добровольно), и она упрямитца. Только надобно еще отписать к духовнику, покрепче и не одинова, чтоб гораздо говорил; а мы духовнику и самой станем и еще говорить почасту». Петр напомнил о своем желании князю Ромодановскому: «Пожалуй, сделай то, о чем станет говорить Тихон Никитич для бога» Привлечение к бракоразводному делу Ромодановского, руководителя политического сыска, человека, в распоряжении которого находились застенки Преображенского приказа, свидетельствует о намерении Петра не ограничиться убеждениями — в ход пускались и угрозы, впрочем, как можно судить, не изменившие отношения царицы к своему мрачному будущему.

Свидание царя с супругой состоялось 28 августа — на третий день после возвращения в Москву. Мы не знаем, как протекала четырехчасовая беседа, но, судя по дальнейшим событиям, эта беседа не дала Петру желаемых результатов. Евдокия продолжала противиться пострижению. Если бы со стороны царицы последовало согласие, то организовали бы торжественные ее проводы. Этого не произошло: три недели спустя из Кремля выехала скромная карета без свиты, державшая путь к Суздальскому монастырю. Там Евдокия должна была сменить имя и светскую одежду на монашескую рясу. Тем временем в монастыре готовили келыо для инокини Елены.

Неизмеримо большее значение, чем борьбе с бородой и разводу с Евдокией, Петр придавал стрелецкому розыску.

Со стрельцами у Петра сложились особые отношения, причем каждое новое столкновений с ними царя усугубляло чувство взаимной подозрительности и враждебности. И дело здесь не только в том, что стрелецкое войско не обладало ни должной выучкой, ни боеспособностью, что оно по своей организации являло собою анахронизм.

Занятия стрельцов торговлей и промыслами предполагали постоянное их пребывание в Москве, в кругу семьи. Между тем осуществление обширных внешнеполитических замыслов Петра требовало отрыва стрельцов от постоянного места жительства в столице на многие годы. Четыре восставших полка сначала охраняли Азов, затем их отправили в район Великих Лук. Перспектив вернуться в лоно семьи, бедствовавшей в Москве, а также к своим привычным занятиям — никаких. Все свои невзгоды и тяготы военной службы стрельцы связывали с именем Петра. Отсюда враждебное к нему отношение.