Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
Верно и другое. Западные деньги на наш рынок действительно приходили очень сложно. Но иначе в России не появились бы свои российские капиталисты, свои российские собственники. Ясно, что всего через пять лет после крушения социализма конкурировать с западным капиталом отечественные бизнесмены не могли.
Но даже и тех денег (относительно небольших), которые были заплачены за приватизированные предприятия, в России тоже не было. Откуда же деньги взялись? Это были кредиты, которые смогли занять российские предприниматели на западном финансовом рынке. То есть опять-таки западные деньги.
Возникает вопрос: почему же наши предприниматели не могли в кредит взять больше денег, тогда ведь и государство смогло бы продать свои предприятия дороже? А причина простая: больше никто не давал. Именно столько, сколько смогли заплатить российские бизнесмены, столько и стоило на тот момент данное предприятие. Ни больше и ни меньше.
Обращаю внимание, что основной этап приватизации практически закончился к 96-му году. Только единицы предприятий были приватизированы после 96-го. В том числе и знаменитый «Связьинвест».
Запад боялся вкладывать большие деньги в Россию, боялся одалживать большие деньги российским бизнесменам. Наши же предприниматели — рисковали. Рисковали крупно. Понятно, что, если бы выборы 96-го года выиграли коммунисты, первое, что они сделали бы, — национализировали всю собственность. Поэтому, заплатив сотни миллионов долларов, отечественные бизнесмены были кровно, в буквальном смысле, заинтересованы в стабильности власти, её преемственности.
Вот она — эта точка отсчёта. Вот ответ на вопрос: почему власть и бизнес оказались рядом?
В марте 96-го года бизнесмены сами предложили оказать помощь моему предвыборному штабу. Никто их об этом не просил, обязательств перед ними никаких не было. Они пришли не Ельцина защищать, а себя, свой бизнес, свои потраченные сотни миллионов долларов, которые им надо вскоре возвращать.
…Теперь о стоимости предприятий. Капитализация купленных у государства приватизированных предприятий, как я уже говорил, была на порядок меньше, чем если бы это предприятие находилось в другой, более стабильной стране. Значит, в чем был заинтересован наш бизнесмен в первую очередь? В политической стабильности. Чем стабильнее общество, тем выше стоимость, капитализация предприятия, тем богаче предприниматель. Если общество нестабильно или впереди выборы с непредсказуемым исходом — предприятие может вообще ничего не стоить. Что и случилось перед выборами 96-го года. Поэтому бизнесмены готовы были вкладывать любые деньги в политическую стабильность, в политику. Отсюда их сверхактивное участие в политических процессах России.
После выборов весь российский рынок — капитализация всех наших предприятий — увеличился в несколько раз. Так мировой рынок отреагировал на политическую стабильность в России. Стоимость всех крупных компаний, купленных за сотни миллионов, сразу перевалила за миллиард.
Так что те, кто пытается представить российских олигархов как примитивных отмывателей денег или тех, кто даёт взятки, наживаясь на приватизации, мыслят очень плоско. Или, пользуясь терминологией сыщиков, идут по ложному следу.
Тем не менее настало время, когда привычка олигархов влиять на политику, на власть, на общество стала небезобидной для страны. Необходимо было ввести этот процесс в какие-то чёткие рамки. Аукцион по «Связьинвесту» был одной из первых таких попыток.
Я не сразу осознал масштабы этого явления и всю его опасность. Да, в политику вступили большие деньги. Именно эти «политические» деньги представляют сейчас серьёзную угрозу для развития России. Уже не коммунисты, не гражданская война или смута, не местный сепаратизм, не наши доморощенные наполеоны в генеральских погонах — а большие деньги, которые пожирают друг друга и заодно сносят всю политическую конструкцию, выстроенную с таким трудом.
Финансовая элита пыталась управлять государственными делами по-разному: одни банки брали в оборот московских чиновников, мэрию, другие работали с губернаторами, третьи — как Березовский или Гусинский — бросали все ресурсы на создание мощных телекомпаний, печатных холдингов, то есть, по сути, пытались монополизировать СМИ. Помню, какая битва разгорелась за обладание старейшей газетой России — «Известиями». Представители двух конкурирующих компаний буквально гонялись за сотрудниками редакции, чтобы первыми скупить акции. Некоторые журналисты начали работать на новых собственников сначала неохотно, а потом уже с упорством и страстью, достойными лучшего применения.
Новые, неожиданно возникшие в тихих банковских офисах нелегитимные центры власти, центры влияния на политику, грозили сильно изменить всю конфигурацию гражданского общества. Страна ещё никогда не сталкивалась с подобной ситуацией. Демократические ценности нельзя продавать и покупать, но из-за привычки влиять на политику всеми способами многие посчитали, что именно так можно и нужно делать.
Все это было довольно горько осознавать…
Ещё до аукциона по «Связьинвесту» Валентин Юмашев по моей просьбе встретился с Потаниным и Гусинским. Владимир Потанин после ухода из правительства считал себя свободным от моральных обязательств перед коллегами и сражался за новый бизнес всеми возможными способами.
Юмашев предложил им решить проблему мирно, без информационной войны и без подкладывания бомб под правительство: «В конце концов, вы можете договориться между собой. Вложить деньги в „Связьинвест“ пятьдесят на пятьдесят. Драка, которую вы ведёте, убийственна для вас, а главное, для всех остальных».
Однако его предложение, как говорится, не нашло понимания.
На аукционе 25 июля 1997 года были вскрыты два конверта. Оба инвестора привлекли иностранных партнёров.
С одной стороны были испанцы, с другой — известный предприниматель Джордж Сорос.
В конверте Гусинского была означена сумма меньшая, чем в конверте Потанина. И эта разница стоила нам двух жесточайших правительственных кризисов и, возможно, одного финансового.
Жестокая борьба без правил внутри деловой элиты расшатывала не только экономику, она цепляла и политику, нарушала устойчивость всей системы.
Один из моих помощников тогда сказал: «Не удивлюсь, если через год у нас будет во главе администрации какой-нибудь генерал, а правительство возглавит коммунист». Этот прогноз показался мне чересчур мрачным. Кто бы мог предположить, что через год во главе администрации действительно окажется генерал Николай Бордюжа, а премьер-министром будет явно тяготеющий к коммунистам Евгений Примаков!
Позднее я узнал, что Гусинский и Березовский пытались доказать Чубайсу, что банк Потанина, пользующийся, по сути дела, государственными деньгами, деньгами таможни, так же как в случае с «Норильским никелем», поставлен правительством в заведомо более выигрышные условия. Но им в ответ звучало: а «Сибнефть» Березовского? А НТВ Гусинского — кто ему выделил престижный метровый диапазон, кто дал льготы на сигнал, разве не государство? Спор был бесконечным.
Я жёстко выступил против пересмотра итогов аукциона, хотя эту идею поддерживали многие. На Чубайса были нацелены не только журналистские перья и речи воинственных депутатов. За пересмотр аукционов по «Связьинвесту» и «Норильскому никелю» выступил министр внутренних дел Куликов, и даже Черномырдин выразил ряд серьёзных сомнений. Словом, в борьбу удалось вовлечь самые разные политические силы, все пытались использовать эту ситуацию в своих интересах.
Я счёл своим долгом публично заявить о поддержке правительства. «Споры закончены», — сказал я журналистам по поводу итогов аукциона. И настоял на том, что экономический блок правительства имеет в этом вопросе приоритет перед всеми остальными. «Связьинвест» остался у Потанина.
Однако чувство тревоги не покидало. Яростный тон прессы, взаимные нападки, почти оскорбления не оставляли иллюзий — после окончания аукциона война между правительством и финансовой элитой страны не только не закончилась, но вступила в новую фазу. Необходимо открытое вмешательство президента, моё прямое давление на обе конфликтующие стороны. И я решил встретиться с банкирами.
