В прицеле свастика - Каберов Игорь Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
С цирком, но не с мечтой о высоком полете. Мечта эта глубоко запала мне в душу. Она и привела меня к авиации. Я стал строить модели самолетов, читать книги о летчиках, прыгать с крыши дома, раскрыв над собой зонт. Под берегом реки мы, школьники, строили зимой трамплин. Съехав на лыжах с кручи, я летел с трамплина, испытывая невыразимый восторг.
Потом меня потянуло в планерный кружок. Руководил им большой энтузиаст этого дела Александр Васильевич Русинов. Никогда не забуду наш планер «Пегас», Бываловскую горку, радость первого полета. Когда Саша Русинов уехал на переподготовку в Дудергофскую школу летчиков — планеристов, он походатайствовал за меня и прислал мне вызов. Оформив на заводе необходимые документы, оставив дома записку: «Уезжаю в Ленинград. Командировка», я помчался на вокзал. На душе было и радостно, и тревожно. Примут ли?
В Дудергофе прежде всего пришлось сдать экзамен (полет с начлетом школы на двухместном планере УС — 6 с высокой горы). Саша дал мне очки и шлем. Я сидел в передней кабине, проверяющий наблюдал за мной из задней. Где-то внизу лошади натягивали амортизатор. И вот протяжно прозвучала команда: «Ста — а — рт!» Планер сорвался с места и, высоко задрав нос, унес нас в небо. У меня даже дух захватило. Далеко внизу остались маленькие домики Дудергофа. Но страха не было. Я сделал разворот, другой, третий и пошел на посадку.
— Молодцом! — сказал начлет. — Завтра пройдете медкомиссию, и вы курсант школы. Успеха вам.
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Я — курсант школы! Завтра пройду комиссию и надену форму с голубыми петлицами. У меня будут очки и шлем, как у Саши!..
Но комиссия меня забраковала. Мой рост оказался минимально допустимым для авиатора — сто пятьдесят четыре сантиметра. Ко всему тому старичок — хирург нашел у меня диспропорцию. Он сказал, что ноги мои короче туловища на три сантиметра и что поэтому допускать меня к полетам нельзя.
Но как же, доктор? — взмолился я. — Ведь меня уже приняли в школу, а вы…
Но вы же в авиацию, — рассердился хирург. — Вы же в небо, — он показал на потолок. — Нет, сударь, увольте. Не хочу за вас отвечать. У вас диспропорция. Понимаете? Дис — про — пор — ци — я. Да-с!..
Мать всплеснула руками от радости, когда я вернулся домой.
Да, да, мама, не приняли. Врачи обнаружили диспропорцию.
Ну вот и хорошо, — она облегченно вздохнула. — А мы с отцом сразу поняли, что это за командировка. Раздевайся. Небось устал с дороги-то. А диспорцию эту мы мигом. У нас тетка Анюта от любых болезней излечивает.
Нет, мама, это не излечить. — Я стал рассказывать о своей неудаче: — Маленький, говорят, маленький и не складный.
Мать вздохнула:
— Это потому, что родился в тяжелое время. Шла война. Деревня голодала. Дома у нас дров ни полена не было. И вот начался у тебя рахит… Рада, что хоть выжил…
— А ты не тужи, — сказал отец. — Доктора тоже разные бывают. Главное, не вешай голову. Кто хочет, тот добьется.
— Сиди ты, старый… «Добьется»! — передразнила мать. — Добьется, что свернет себе башку с твоим на учением.
Отец смолчал.
— Ну, ты сам-то подумай. — Мать повернулась ко мне опять. — Ведь это не по земле ходить. Ну-ка, на такую-то высоту, под самые облака, забраться. Да долго ли до греха! Нет, вы как хотите, а я боюсь этих ерапланов. Я как увижу, что летит он, самолет-то, да как подумаю, что там живые люди сидят, все у меня внутри так и захолодеет. Не приведи господь…
Она вытерла глаза фартуком и замолчала.
Жизнь матери осложнилась. Потеряв зрение, отец пристрастился к «зеленому змию» и часто очень грубо обращался с ней. Это наложило свой отпечаток на ее характер. Мать очень любила нас, ребятишек, но воспитывала просто, без особой ласки. При этом разрешать спорные вопросы ей помогал обычно просяной веник. Своей поездкой в Дудергоф я доставил матери много тревог. Будь это год или два назад, отходила бы она меня веником за милую душу. Да и теперь мама несколько раз с сожалением посмотрела в угол, где стояло это нехитрое орудие нашего воспитания. Посмотрела, а взять его не решилась.
Подошел год призыва. Снова медицинская комиссия решает, годен ли я в авиацию. Последнее слово за хирургом. Я стал на один сантиметр выше ростом. Врач пишет: «Годен». Подпрыгиваю от радости и бегу одеваться. Подпрыгиваю, чтобы тут же пожалеть об этом.
Ну-ка, ну-ка, что это у вас с ногами? — Хирург опять подходит ко мне. — Почти совсем нет подъема. Какого подъема? — настораживаюсь я, чувствуя недоброе.
Сестра приносит тазик с водой.
— Сделайте-ка на полу оттиск ступни… Видите, у вас «медвежья лапа», — поясняет мне доктор. — Вас и в пехоту-то не возьмут. У вас резко выраженное плоскостопие.
Снова страшный вывод: «Не годен».
Долго бродил я по улицам вечернего города, размышляя, что делать дальше, и твердо решил: с авиацией для меня кончено. Думаю, так бы это и было, не произойди событие, давшее мне новую надежду. Возвращаясь из Арктики в Москву, на четырехмоторных самолетах приземлились в Вологде герои — летчики, когда-то спасавшие челюскинцев. Вечером весь город от мала до велика собрался на площади, чтобы приветствовать отважных.
Пробившись к трибуне, я увидел среди гостей Водопьянова, чей портрет хранился в моем комсомольском билете. Большой, широкоплечий, в той же меховой куртке, что и на газетном снимке, Михаил Васильевич по сравнению с Молоковым (они стояли рядом) казался сказочным богатырем. Тут же были полярные летчики Алексеев и Мазурук. Застенчиво улыбающиеся, немного смущенные шумной встречей, они покорили рассказами о своих полетах сердца вологжан,
Но вот митинг окончился. Наши гости сошли с трибуны и направились к гостинице «Золотой якорь». Стайка горластых ребятишек («Дядя Водопьянов! Дядя Молоков!») тут же окружила летчиков. Я не выдержал и тоже бросился к ним. Смешавшись с ребятами (а рост мой позволял это), забыв, что мне уже двадцать, я, как и они, увязался за Водопьяновым да так, не чуя под собой земли, и прошел с ним через всю площадь до самой гостиницы.
С этого дня покой мой был потерян окончательно. И что только я не предпринимал, чтобы пробиться в авиацию, куда только не обращался и устно и письменно! Везде мне отказывали, и вдруг…
— Вас к телефону, — подошла ко мне табельщица нашего цеха. — Звонок из горсовета.
Выключаю станок, волнуясь, бегу в контору. Кто бы это и зачем? Тем более — из горсовета! А в трубке:
— Алло, это я, Саша… Да, звоню из горсовета Осоавиахима. Есть телеграмма. Читаю: «Срочно отправьте Коктебель переподготовку одного пилота — планериста». Поедешь?
У меня застучало сердце. Коктебель… Высшая летно — планерная школа!..
— Конечно, поеду, Саша. Только не было бы какой заковыки…
На другой день, оформив отпускные документы, я был уже на вокзале. Провожали меня Саша и его жена Вера. Запыхавшиеся, они прибежали к моему вагону уже перед самым отходом поезда.
— Заковыка! — Саша с трудом переводил дыхание. — Ты как в воду глядел. Телеграмма ошибочная. В Коктебеле уже не планерная, а летная школа. Готовят инструкторов — летчиков, и требуется туда пилот запаса, окончивший аэроклуб.
Я чуть не заревел от обиды.
— А ты не волнуйся, — сказал Саша. — Мы с Верой придумали. У тебя официальный документ и телеграмма. Второй телеграммы ты не видел. Понял? Ну, а там будешь действовать по обстановке. В Феодосии на базаре садись на машину с крылышками. Школа не горе. Да, чуть не забыл! Вот тебе книжечка об этой школе, почитай в дороге. Тут адрес Вериной сестры, Нади, забежишь на досуге. Ни пуха ни пера!..
В Феодосию поезд пришел утром, а еще через час автобус с нарисованными на нем крылышками доставил меня на гору Узун — Сырт, где находилась школа.
— Вас принять мы не можем, — взяв мои документы, сказал начальник штаба. — Здесь какое-то недоразумение. Вечером будет комиссия. Она решит.
Довольный уже тем, что мною будет заниматься комиссия, я вышел.
На стоянке видны были планеры, самолеты. Я пошел посмотреть на них. И тут меня остановил высокий, загорелый техник. Узнав, что я приехал поступать в школу, он подал мне ведро и попросил заправить маслом самолет Р — 5. «Воронку возьмешь на капоте, — сказал техник. — А бочки вон там, в углу ангара».
