Франсуа Вийон - Фавье Жан (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Магистр Гийом не был даже каноником, и о его образовании речь никогда не заходила. Простой посредственный церковнослужитель, не из именитых, но и не из самых обездоленных, — таков был этот человек, с которым судьба, а то и какое-нибудь дальнее родство свели Франсуа де Монкорбье приблизительно в 1435 году и который стал для него «родимой матери добрее».
ОБРАЗ ЖИЗНИ
Представить себе их совместную жизнь весьма трудно, поэтому рискнем и используем для того, чтобы лучше понять, что собой представлял капеллан церкви Святого Бенедикта, кое-какие дошедшие до наших дней сведения о других получателях церковных доходов, правда более обеспеченных, чем мэтр Гийом.
Рискнем зайти к двум парижанам, образ жизни которых нам известен благодаря оставшимся после их смерти инвентарным описям, сделанным нотариусами. Один из них — не кто иной, как секретарь Парламента Николя де Байе, богатый каноник Собора Парижской Богоматери, умерший в своем прицерковном доме 9 мая 1419 года, когда Гийом де Вийон был еще школяром. Другой же был простым буржуа, не из самых именитых, — Жан Жоливе, проживавший на улице Сен-Жак, справа, если идти по ней вверх, в доме, где была вывеска «Образ святого Николая». Там он и умер в 1431 году, в том самом году, когда родился будущий Франсуа Вийон и когда магистр Гийом де Вийон устроился в церкви Святого Бенедикта.
Большой, богато обставленный мебелью зал, «маленький кабинет», хорошо оснащенная кухня, купальня — вот первый этаж дома Николя де Байе. Вдоль сада тянулась галерея. Во двор выходили две кладовые и один погреб. Имелась конюшня с двумя комнатами над нею для слуг. На втором этаже — высокая зала, «большой кабинет» и три прекрасные, выходящие окнами в сад спальни с видом на Сену. Одна спальня была белая, другая — красная, а третья называлась «спальней с голубями»: цвет краски и драпировка давали название комнатам так же, как вывески — домам. Третий, чердачный, этаж занимала «высокая мощеная комната». Дом каноника Собора Парижской Богоматери имел также часовню, расположение которой в документе не уточнено.
У Гийома де Вийона, конечно же, не было, как у Николя де Байе, двадцати скамеек, одна из которых — «шестнадцати футов длиной, с картинками и ступенькой». Не было у него и двадцати столов, из которых один — восемнадцати футов длиной, «сделанный из трех дубовых частей с пятью железными перемычками». Не было у него, как у секретаря Парламента, и тринадцати кресел с высокими резными спинками, шести кожаных кресел, одиннадцати буфетов, шестнадцати сундуков, четырех налоев… Однако если не принимать в расчет подобного изобилия мебели, то стиль жизни у капеллана церкви Святого Бенедикта был, вероятно, таким же, как у каноника Собора Парижской Богоматери. Дом «Красные двери» — это прежде всего большая гостиная на первом этаже и, возможно, еще одна гостиная на втором этаже, а также хорошая спальня для хозяина и еще одна — для приезжих родственников и друзей. Можно себе представить, не слишком рискуя ошибиться, и еще одну комнату, где-нибудь на третьем этаже либо за кухней, отдельную, не проходную комнату без камина, в которой размещался юный Франсуа де Монкорбье.
Гостиная — это прежде всего длинный стол, сделанный из одной, двух или трех дубовых либо ореховых тесин, а то и из исландского «борта», какого-нибудь смолистого дерева, являвшегося предметом роскоши в буржуазных домах того времени. Это также несколько дополнительных столов, стоявших обычно вдоль стен и приставляемых к главному в зависимости от количества гостей. Рассаживались приглашенные на двух-трех скамейках — причем у одной из них могла быть спинка — с обитыми шелком или шерстью сиденьями, в то время как сам хозяин восседал на кресле с потемневшими от времени подлокотниками и с высокой, иногда резной спинкой. Перед камином стоял металлический экран. Для посуды и всего остального вполне хватало буфета с двумя, тремя или четырьмя дверцами и нескольких сундуков. Ассортимент находившейся в зале мебели завершал открытый поставец, подчеркивавший желание хозяина продемонстрировать свою серебряную или оловянную посуду.
Столовое белье встречалось редко: несколько «рушников» в кухне, несколько посконных или льняных скатертей для праздничного стола. Верхом роскоши считались изделия из узорчатой или, как ее называли, «дамасской» льняной ткани.
В спальне роскошь была не столь редка. Ложе состояло из деревянной рамы кровати, которая покрывалась драпировкой, из тюфяка на тесьмах и из набора простыней, покрывал и одеял. О богатстве судили по разнообразию шерстяных одеял. «Покрывало из индийской тафты с подкладкой из зеленого полотна с красной вышитой розой посредине» — подобную роскошь мог себе позволить Николя де Байе, но никак не Гийом де Вийон, у которого не было также и сменных матрацев — шерстяной на зиму и хлопчатобумажный на лето, — что свидетельствовало о наивысшем комфорте. Однако постель была немыслима без многочисленных перьевых либо пуховых подушек — спать приходилось почти сидя — и полотняных либо саржевых занавесок, немыслима без «балдахина и заголовка». На время сна занавески задергивали, что наравне с ночным колпаком создавало чувство защищенности и уюта, необходимое не только мирянам, но даже и самым мудрым церковнослужителям, поскольку внутри дома, как и в других местах, не стихала коллективная жизнь и человек никогда не оставался в полном одиночестве. Хорошо было почувствовать себя у себя дома хотя бы в постели.
Интерьер буржуа Жана Жоливе был приблизительно таким же. В центре первого этажа находилась столовая со столами, скамьями, сундуками. К столовой примыкала кухня с ларем, где хранились и продукты, и посуда. За столовой находился кабинет, где тоже стояли скамейки, сундуки и лари, а также «деревянная конторка с дверцей». С этой же стороны была еще небольшая кладовая с открывающейся в сад дверью, и в этой кладовой находилась главным образом ненужная в данный момент мебель.
На первом этаже у Жана Жоливе была спальня, окна которой выходили на улицу Сен-Жак. Она выглядела достаточно хорошо меблированной: «ложе из дерева с тесьмой и окаймлением», стол, несколько скамеек, несколько ларей. А роскошь была представлена «креслом резным со спинкой и с просветами вверху» и «буфетом с двумя панно и одной дверцей».
Имелся в спальне и платяной шкаф. Рядом находилась маленькая спальня с двумя кроватями для родственников и друзей, выходившая окнами в сад, а чуть подальше — еще одна, последняя на этом этаже, с окнами во двор. Над этим этажом возвышался чердак, а еще выше — самый высокий на этой улице щипец крыши. Запасы белья хранились в «моечной», располагавшейся в задней части помещения.
И Байе, и Жоливе имели в доме модное в то время белье, посуду и меха — все то, что выглядело роскошью, доступной лишь зажиточным горожанам. Например, у каноника было восемнадцать льняных и шесть посконных простыней, одиннадцать покрывал, включая то уже упомянутое покрывало из индийской тафты, и двенадцать подушек, в том числе шесть пуховых и шесть перьевых. А для своих кроватей он располагал девятью шерстяными одеялами, четыре из которых были синие, два белые, одно зеленое, одно желтое, одно красное, и кроме того, было одно одеяло из зеленой саржи, старое, но все еще годное к употреблению.
Наиболее роскошным приобретением среднего «хозяина», каковым являлся Николя де Байе, были ковры для зимы: три ворсистых ковра, на одном из которых были изображены белые звезды, а другой, красный, был весь усеян желтыми звездами. Две стены его дома украшали гобелены, на одном из которых была изображена «история Беатрисы, дочери царя Тира», а на другом, поношенном, — страсти Христовы и Вознесение.
Как всегда в средневековых инвентаризациях, перечисление предметов одежды вводит в заблуждение. Одежда тех времен начинает казаться вечной. Коль скоро ее хранили, то при инвентаризации непременно всегда все учитывали. Если старые одеяния никому не завещали, это означало, что их уже продали, и в конечном счете после чьей-нибудь смерти они всегда обнаруживались в каком-нибудь списке. Похоже, что имевший множество мантий, епанчей, плащей и капюшонов Николя де Байе давно уже не прикасался ко многим из предметов своей одежды, еще захламлявших его платяные шкафы. Что не мешало ему менять свой наряд в зависимости от сезона и дня. Так, для верховой езды он надевал просторный «суконник», а на ночь нечто вроде шлафрока. При этом учитывалось все:
