Семь трудных лет - Чехович Анджей (читать книги без .TXT) 📗
Сходство с радиостанцией «Свободная Европа» поразительное. Ее фасад, ее внешний облик — это радиопередачи на болгарском, чешском, польском, румынском, словацком и венгерском языках, это также несколько периодических изданий и бюллетеней, рассылаемых в редакции газет и журналов в капиталистических странах. Это деятельность видимая, ощущаемая, часто шумно рекламируемая, но одновременно имеющая целью замаскировать внутренний облик радиостанции, отвлечь внимание от старательно скрытых звеньев, деятельность, являющаяся, по существу, ширмой, за которой тянутся длинные щупальца далеко за пределы «Свободной Европы».
Благодаря счастливому для меня случаю — как это позднее объяснял, оправдываясь, Заморский — меня взяли на работу во внутреннюю ячейку «Свободной Европы», в некотором смысле изолированную от остальной радиостанции, ориентированную на выполнение заданий, которые только косвенно были связаны с ее широко известным фасадом. Во внутреннем телефонном справочнике радиостанции название отдела, в который я был направлен, звучало так: Polish Research and Analysis Unit — Польский отдел исследований и анализа. В разговорах называли его короче: Polish Evaluation Unit — Польский отдел оценок, что соответствует истинному положению вещей и хорошо отражает характер и предназначение этой ячейки.
Польский отдел исследований и анализа (подобно другим родственным отделам, например болгарскому, венгерскому или румынскому) органически входит в состав East Europe Research and Analysis Department, то есть в Восточноевропейский департамент исследований и анализа. Этот департамент, что частично вытекает из самого его названия, играет основную роль в разведывательной работе радиостанции, направленной против социалистических стран. Отдел Заморского в рамках департамента выполняет такие задания на польском участке. В соответствии с требованиями конспирации он имеет двойной характер: в нем сосредоточиваются и распределяются все касающиеся Польши материалы, которые поступали в «Свободную Европу». В части, называемой «Research», то есть в комнате F-1, собирались и обрабатывались исключительно официальные материалы, пригодные для использования в радиопропаганде. Ими могут также пользоваться люди и не работающие в «Свободной Европе», если они имеют на то согласие руководства радиостанции и получают пропуск. «Research» — это своего рода дымовая завеса для второй, секретной части этой ячейки, называемой «Analysis» или «Evaluation», где собираются и обрабатываются материалы, предназначенные для разведки и государственного департамента США. Большинство этих материалов (картотека и секретные донесения) хранилось в сейфах в комнате F-9. Самые же ценные, помеченные соответственно грифом секретности, находились в комнате F-7, где сидел Заморский. В случае необходимости работники департамента могли пользоваться в комнате F-9 необходимыми документами, с ведома начальника переносить их в свои комнаты, чтобы делать из них соответствующие выписки, а перед окончанием работы обязаны были возвращать их либо непосредственно шефу, либо указанному им лицу.
В течение трех первых месяцев работы, когда я еще проходил испытательный срок, Заморский заботился о том, чтобы я не узнал слишком много. Примеру шефа следовали также и другие, что я расценивал как нормальное явление. Поэтому я не задавал лишних вопросов, не совал нос не в свои дела, только слушал и наблюдал. Выводы часто напрашивались сами. Тогда я убедился, что значит сказать одно лишнее слово… Будучи предупрежден в Центре, я считался также с возможностью различных ловушек или даже со специально организованной провокацией. Как новенький, не известный еще слишком хорошо другим работникам, я наверняка находился под беспрерывным обстрелом многих пар глаз, был также предметом многих разговоров, которые велись за моей спиной. В этих условиях я должен был контролировать каждый свой шаг, владеть своими рефлексами и особенно не давать втягивать себя в коварные дискуссии с теми, кто искал случая поболтать со мной не только по собственной инициативе.
Казимеж Заморский, мой начальник на радиостанции «Свободная Европа», любил подражать Новаку. Старался ходить быстро и энергично, что в его возрасте не всегда удавалось, а когда говорил, особенно на служебные темы, пытался быть кратким и по-солдатски резким. Воспринималось же все это несколько иначе, так как в действительности он был попросту ординарным и крикливым человеком. Во время первой беседы, когда я официально стал его подчиненным, он похвалился тем, сколько знает иностранных языков, на скольких факультетах Львовского университета он учился и что уже написал. На его творческом счету, как он утверждал, имелось несколько книжек и несколько сот статей. Когда Заморский счел, что я уже достаточно подавлен его величием (а играл он явно на эффект), то сказал:
— Работа начинается у нас в половине девятого, и я люблю пунктуальность.
После этого вступления я был представлен сотрудникам отдела. Меня направили в комнату F-1, которая должна была стать с этого момента моим постоянным рабочим местом.
Польский отдел исследований и анализа занимал пять комнат в коридоре F на первом этаже и комнату 123 на втором этаже, где размещалась так называемая группа обзора печати. Четыре комнаты по нечетной стороне коридора F, условно обозначенные как F-1, F-5, F-7 и F-9, расположились анфиладой. Входы из коридора в средние две комнаты были наглухо заделаны, и попасть туда можно было только через дверь в комнатах F-1 или F-9.
За время моей работы на радиостанции «Свободная Европа» не изменились только сотрудники в комнатах F-5 и F-7. В последней работал Казимеж Заморский, в комнате F-5 его два заместителя: Александр Дыгнас и Войцек Кшижановский.
В комнате F-1, куда меня посадили, я застал четырех человек. Это были Игнаций Клибаньский, Веслава Трояновская, Михалина Копчевская и Антоний Кучмерчик. Их четыре письменных стола стояли парами в центре комнаты, аккуратно заставленной архивными полками и шкафами. Для меня поставили столик вплотную к письменным столам Михалины Копчевской и Антония Кучмерчика. Мой стул стоял у входа в комнату обоих заместителей Заморского. Это было не очень удобно, но я не жаловался.
Работа начиналась в 8.30. В 10.00 был перерыв на второй завтрак. Он должен был продолжаться четверть часа, но обычно затягивался до 30 минут. В это время почти все сотрудники шли в кафе, чтобы перекусить, выпить чаю или кофе. И тогда в кафе начиналась «биржа информации». Туда приходили участники ежедневных собраний, которые утром проводились в польском отделе. В роли председателя чаще всего выступал Новак, иногда Гамарников или Завадский, реже Михаловский, позже, в исключительных случаях, Павел Заремба. Это соответствовало ежедневным коротким совещаниям, какие на наших заводах часто называются оперативками, а в редакциях газет — планерками. На них оценивалась программа предыдущего дня, высказывались предложения по передаче и выслушивались оценки, а также давались руководящие инструкции. Новак или другой ведущий собрания говорил о новых явлениях во внутренней жизни Польши. Позже он определял темы, которые должны быть затронуты в передачах.
Участники этих собраний, придя в кафе, обменивались мнениями об услышанном, делали замечания. Хвалили или осуждали выступления отдельных сотрудников. И наконец, решали, кто идет вверх, а кто упал в глазах шефов польской редакции. На все это четверти часа, конечно, слишком мало, поэтому утренние «посиделки» в кафе несколько затягивались. В редакции радиостанции на это смотрели не очень доброжелательно, но замечания делались только тем, кто уже провинился в чем-то другом. Заморский же своим сотрудникам делал выговоры, а иногда даже приказывал отрабатывать это время, ибо он не был в состоянии отличить дисциплину от муштры, а порядок от мелочности.
Между 12 и 14 часами в кафе подавали обед. После него все приступали к работе, которая заканчивалась в 17.30.
Сначала в мои обязанности входило сортировать вырезки из польской прессы по специальным рубрикам, облегчающим четкую классификацию материала в соответствии с определенными тематическими группами, и затем раскладывать их по папкам. На радиостанции эта операция называлась файлеванием — раскладкой (от английского слова «file»). Сотрудники польской секции, даже те, кто не знал английского, охотно вплетали в свой повседневный язык много английских слов. Некоторые не них со временем «ополячились». Такую судьбу постигло слово «файл», означающее канцелярские документы, скоросшиватель, картотеку или просто дела, а также — в форме глагола — сдавать в архив, подшивать бумаги и т. д.
