Суворовец Соболев, встать в строй! - Маляренко Феликс Васильевич (мир книг TXT) 📗
— Эх, жалко в такой момент уходить! Я бы сейчас первому взводу… Эх, вернуться бы? Может, вернёмся? – но тут же махнул рукой. – Нет, пошли!
В классе включил свет, достал тетрадку, сел за парту, пригласил Саньку.
— Садись, — и раскрыл тетрадку, в которой всё так же красовался заголовок «План любви».
— Вить, мне не нравится это, — тихо сказал Санька.
— Да что ты к названию привязался? Подумаешь, не нравится. Не название же главное. Главное – план. И красиво написано, зачем же переделывать? Мы ему и любовь организуем. Что же не нравится тебе?
— Не нравится мне кому-то и что-то организовывать, — вдруг неподдельно возмутился Санька. – Не нравится. Ну неужели ты думаешь, Володе нужно, чтобы ты ему организовал, чтобы ты его знакомил с Лидой? Если бы он сам захотел, то обошёлся бы без тебя. Он же смелый, с Воробьём, не побоялся и парашютист, а ты…
— А, много ты понимаешь! Там, может, и смелый, а подойти к ней боится. К ней многие подойти боятся. И я боялся бы. А если бы она знала про Володю, то влюбилась бы. Вот мы и должны их познакомить.
— Ну давай «План знакомства» хотя бы назовём, а то какой же это план?..
— Ну назови, я же не против! Только переписывать жаль. Видишь, какие большие буквы, и красиво, — возбуждение, рождённое подушечным боем, ещё не погасло в Витьке, и он продолжал яростно сопротивляться уничтожению своего «шедевра».
— А дальше, — придвинулся ближе Санька, — что дальше?
Витька распрямил свою худую спину, повернулся и принялся торжественно излагать свой план.
— Первое, надо написать Лидке письмо от Володи. Но не подписывать: пусть ей будет интересно. Потом написать ещё одно письмо. Указать только номер роты, и всё. Письма так два-три. Сначала она, может, не заинтересуется и наше письмо выбросит. Но потом ей всё же станет интересно. Тогда мы назначим ей свидание с Володей. И уж после этого она обязательно в него влюбится, и всё будет решено.
— Это всё? – Саньку удивил на редкость элементарный план друга. – Значит, ты всё время потратил на заголовок? В твоём плане письмо, ещё письмо и ещё… А потом встреча? Зачем надо было меня сюда тащить? Думаешь, твой план сработает?
—Это сейчас три пункта, — разбрызгивая негодование, подскочил Витька. – В моём плане было вначале пригласить её в кино, потом в театр, потом угостить газированной водой и пирожками, затем мороженым, но я решил пока это оставить, сейчас нельзя загадывать, как всё повернётся.
— Вить, ну а если она ответит, что тогда?
— Давай напишем ей наш адрес и подпишемся: «Суворовец В.».
— Почему «В», а не «З»?
— Про Зайцева она быстро догадается. А без тайны у нас ничего не получится.
— А как письмо писать?
— Ну, это проще простого. Столько книг о любви, больше чем о войне, и во всех письма, от которых сразу влюбляются. Найдём, перепишем. Получится.
Витька говорил так уверенно, что Санька понемногу начинал ему доверять.
«Может, так и нужно делать. Нужно писать, нужно влюблять, нужно организовать встречу».
— Всё-таки Лидка будет наша. И пусть не моя, не твоя, а Володина. И мы её никому не отдадим, если она даже не пожелает в училище приходить, если ей вздумается поступать в театральное, оперное или цирковое училище.
Внизу гремела битва. Шум, гам, крики пробивались на второй этаж. Но та победа, которую планировал Витька, стоила победы взвода на первом этаже.
Витька сложил тетрадку и внимательно посмотрел на Саньку.
— Что, согласен? Да?
Санька пожал плечами.
— Значит, согласен. Мы сделаем всё как надо. Они будут благодарны. Ну всё. – Витька засунул тетрадку в сумку сержанта и прихлопнул сверху. – Теперь давай вниз, и со свежими силами поможем нашему взводу добить первый и третий.
Но шум неожиданно погас, и в класс долетел металлический звон голоса сержанта Чугунова. Слов, в которые вкладывал возмущение сержант, разобрать было трудно, но Витька, будто обезьяна, подпрыгнул, прижал палец к губам и тут же выключил свет.
— Тихо спускаемся, прыгаем в туалет, а там переждём, — уже шёпотом сказал он.
Как по горной тропе, прижимаясь к стене, они миновали лестницу, проскользнули через площадку дневального, исчезли в туалете, но мгновенно были обнаружены.
— А, вот вы где, голубчики! Что вы здесь делаете?
Витька смущённо опустил голову и исподлобья взглянул на сержанта.
— Ладно, — понизил голос Чугунов, — если через десять минут не будете в постели, я найду, чем вам заняться.
Витька и вслед за ним Санька пробежали по коридору и, сбросив с себя одежду, юркнули в прохладные простыни, под тёплые шинели и одеяла, заткнутые под матрац в виде спального мешка.
В воздухе летал ещё не успевший опуститься пух, а рота уже ровно дышала, посапывала, не шевелясь на панцирных сетках.
В казарме властвовал сон, как будто десять минут назад здесь не было подушечно-полотенечного побоища. В глубине казармы кто-то сквозь сон звал маму.
Санька обнял подушку, подтянул ноги, закрыл глаза и провалился в пустой бесцветный глубокий сон до грубой и тяжёлой, как удар молота, команды: «Подъём!»
Спасибо, Александр Сергеевич!
Утренний подъём обычно проходил как в ускоренном кино.
Но на прогулку суворовцы выходили, толпясь на площадке дневального, и не торопились окунаться в холодный морозный воздух, который лохмотьями пара врывался в открытые двери. И тогда подоспевшая команда дежурного по роте «Выходи строиться» моментом смывала толпу на мороз.
На этот раз на площадке дневального не задерживались и под шинели полотенечные кашне не накручивали.
А в это время дежурные в спальнях выметали из-под кроватей пух, перетёртый после вчерашней подушечной рубки в белую пыль. Собрав прикроватные коврики, дежурные по спальне вытряхивали их, ругая кур за прилипчивое перо, а наволочки за то, что не смогли его удержать.
На утренний осмотр никто не опоздал. Знали, молчавшие до поры сержант Чугунов и прибывший на подъём старшина могли нанести сокрушительный удар подушечному войску нарядами на службу и на работу. Старшина придирчиво осматривал пуговицы и бляхи, подворотнички и сапоги, но не найдя ничего неподобающего внешнему виду суворовца, назначил по одному человеку с каждого взвода выбивать дорожки. Из второго взвода эта участь постигла Витьку, прятавшего голову во второй шеренге.
— Да я… — попробовал возмутиться он, но старшина строго посмотрел на него.
— Без тебя бы это мероприятие не началось.
Витька до самой столовой бурчал о несправедливости, о более важных делах, и только когда прогремела команда «Стой!», удивился:
— Ну и нюх у него. Как только обо всём догадывается?
— Да это ненадолго, я тебе помогу, — успокаивал его Санька.
— Да? Ненадолго? – возмущался Витька. – Уж если старшина возьмётся проверять, то дорожка должна быть как новая. А то будем вытряхивать её до самоподготовки, будем вылизывать языком. А ведь надо в библиотеку сходить, посмотреть как эти самые, ну… любовные письма пишутся.
После уроков четвёрка назначенных и пятый Санька скрутили огромную коридорную дорожку в толстый рулет и, взвалив на плечи, выволокли на улицу, ворча, что от пуха теперь не очистить суконную гимнастёрку, что на чёрном фоне пух будет выделяться не хуже мела на классной доске.
Дорожку расстелили, запорошили свежим снегом, потом, размахивая пушистым веником, размели снег в разные стороны. Повторив эту процедуру несколько раз, взялись за концы коврового полотна и, подняв её, резко опустили. Раздался хлопок, и две огромные волны, змеясь, побежали по ковру, встретились на середине и подняли её на высоту возмущённой пятёрки, вынужденной отдуваться за всю роту. Вероятно, неудовольствие передалось дорожке, и она резко взбрыкнула с себя снежный пух и пуховый снег. Через пятнадцать минут из казармы показался старшина в блестящих, чуть смятых сапогах, в шапке кирпичиком, с тремя рядами колодок и маленьким парашютом на гимнастёрке.
