Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909 - Богданович Татьяна Александровна (мир бесплатных книг .txt, .fb2) 📗
Первое время большинство моих подруг стеснялись, предоставляя высказываться гимназистам. Но понемногу втянулись и мы. Сначала я, привыкшая говорить с «большими», а затем и остальные.
Наиболее речистым был один красивый гимназист, предмет моего первого, очень кратковременного увлечения, играющий роль вожака класса.
К сожалению, этот начитанный, красивый юноша в моральном отношении оказался довольно низкопробным. В университете он был изобличен в антиобщественных и нетоварищеских поступках. Он исповедовался мне на каникулах, и я — сердце не камень — была склонна простить его. Но впоследствии он покатился по наклонной плоскости, и наше знакомство прервалось.
В память о нем у меня остался мой первый и едва ли не последний не вполне удачный стихотворный опыт, скрытый мною ото всех, кроме моей ближайшей подруги Оли Чачиной.
…Под руку медленно
Шли мы вдвоем.
Он говорил о страданьях народа
И о тяжелой борьбе впереди,
И о труде, и о многом другом.
Он говорил… И так дивно звучали
Мне вдохновенные речи его…
Пока длился наш кружок, он еще ни в чем не погрешил и казался нам будущим вождем и героем, конечно, революционным.
Как это ни странно, но, несмотря на постоянные встречи, даже помимо кружковых суббот, и на взаимный интерес и дружеские отношения между всеми, в нашем кружке не завязалось ни одного романа. Исключение составило только мое краткое увлечение, и то ограничившееся лишь взглядами и отдаленными намеками во время совместных игр или катаний на праздниках.
Очень уж все мы были серьезно настроены и смотрели на наш кружок, как на подготовку к важному общественному делу. Но характер этого дела, кроме только его общереволюционного настроения, был для нас самих не ясен.
Наши разговоры носили народническую окраску, но такую неопределенную, что при первых серьезных возражениях она могла легко слинять. Это и случилось с большинством из нас довольно скоро, с теми, конечно, кто не отошел вообще от юношеских увлечений, и кого не затянула обывательская тина.
Пришла весна, и наши товарищи стали собираться в университет, но их престиж к этому времени значительно померк.
Их сменили новые герои.
В Москве в это время произошли студенческие волнения. Многих студентов исключили из университета и административно выслали.
Слухи о нижегородской интеллигенции доходили и до Москвы, и некоторые исключенные студенты выбрали Нижний своим временным местожительством.
Для Нижнего это было крупным событием.
До тех пор туда приезжали на каникулы только свои бывшие гимназисты. А тут явились новые, притом исключенные, с ореолом пострадавших политических борцов.
Гимназистки взволновались чрезвычайно. Мы ведь были единственными представительницами женской учащейся молодежи и чувствовали, что на безрыбье и нас могут заметить студенты. Была в Нижнем и одна курсистка с фельдшерских курсов, знакомая с некоторыми из наехавших студентов. Мы тоже ее знали, и она-то познакомила нас с ними.
Это было на страстной неделе. Всякие сборища в такие, отмечаемые всеми православными дни, строго запрещались традицией. Но… ждать ни мы, ни они были не в состоянии. Кроме того, мы боялись скомпрометировать себя, показавшись в глазах студентов религиозными. Лично мой религиозный кризис уже миновал, и я считала себя атеисткой.
Начались поиски помещения для вечеринки, какое соблазнительное слово, в четверг, на страстной неделе. Это всех хозяев приводило в ужас. Наконец, нашлась довольно большая низкая комната, где жили знакомые фельдшерицы. На них хозяева давно махнули рукой — все равно отпетые.
К нашему удивлению, студенты настаивали на приглашении Анненского и Короленко. О них они слышали в Москве и очень интересовались их отношением к жгучим современным вопросам.
А мы-то, глупые, не сумели оценить их, сторонились их, как «взрослых», доказывая тем, что сами себя считали детьми.
Помню, с каким трепетом собирались мы на эту первую настоящую студенческую вечеринку.
Здесь, на этой вечеринке, и вообще в этот период в Нижнем, я познакомилась с несколькими студентами, знакомство с которыми продолжалось и после моего переезда в Петербург.
Особенно сильное впечатление произвел на меня Леонид Борисович Красин, к которому в Нижний приехала его невеста Миловидова. Трудно было встретить более красивую и привлекательную пару. Оба высокие, стройные. Он — брюнет, она — шатенка. Казалось, природа специально создала их друг для друга.
При этом мы слыхали, что их не разделяют никакие принципиальные разногласия, что тогда казалось чрезвычайно существенным. Мы заранее рисовали картины их безоблачного счастья.
Приехав в Петербург, я довольно скоро встретилась с Миловидовой. Я считала неудобным спрашивать ее о Красине, но пребывала в уверенности, что он не замедлит присоединиться к ней.
Но он уехал на Кавказ, а Миловидова вышла замуж за Кудрявцева.
В чем тут было дело, я не знала, да и не старалась узнать. Я чувствовала только горькое разочарование и боль. Не такую, разумеется, как заинтересованные лица, но все же очень чувствительную.
Мои иллюзии разлетелись в прах. Я убедилась, что человеческие отношения гораздо сложнее, чем это кажется в 16 лет.
Несколько лет спустя Миловидова разошлась с Кудрявцевым, а еще через некоторое время вышла-таки замуж за Красина, не подозревая, конечно, какое удовлетворение доставила этим мне. Мы иногда встречались, но были не настолько близки, чтобы касаться таких интимных сторон жизни.
В ту же весну я познакомилась с Николаем Петровичем Ашешовым. Судьба не раз сводила меня с ним и впоследствии, во время моей журнальной работы, и я всегда встречала в нем доброго товарища.
Но его романтические дела мне тогда как-то не нравились. Он завел флирт с одной из наших одноклассниц, вышедшей из гимназии по окончании 6-го класса. Мне казалось, что флирт этот носил с обеих сторон явно несерьезный характер, а я к этому относилась крайне неодобрительно.
Однако, когда Ашешов получил разрешение продолжить университетское образование и уехал осенью в Москву, флиртовавшая с ним гимназистка поехала вслед за ним. А через некоторое время мы узнали, что они повенчались в Москве. Очевидно, дело было серьезнее, чем мы себе вообразили на том основании, что она не окончила гимназии.
Между тем мы сами вовсе не считали гимназический курс обязательным для получения общего образования.
И тем не менее наше чутье не обмануло нас, их брак не оказался прочным. Вскоре он распался, к счастью, без всяких трагедий.
Третий студент, с которым я тогда познакомилась, был Андрей Александрович Аргунов, чуть не единственный из приехавших студентов, оставшийся верным народничеству, тогда как огромное большинство пошло за вождями нового течения.
Мои подруги, уехавшие в Москву, поддерживали с Аргуновым дружеские отношения, но я в то время настолько отдалилась от народничества, что это повлияло и на охлаждение моих отношений с Аргуновым.
Кроме приезжих, на вечеринке собрались и некоторые нижегородские ссыльные. С ними мы тоже до сих пор не встречались. Пришли и дядя, и Владимир Галактионович.
Фельдшерица познакомила нас с несколькими студентами, не отказывавшимися просто поболтать с молоденькими девочками. Но большинство с презрением смотрели на желторотых гимназисток. Они были так же принципиальны, как мы сами. Их интересовали только принципиальные споры и мнения представителей другого поколения интеллигенции. Мы со страстным интересом прислушивались к завязавшимся спорам, и перед нами открывался целый новый мир. Оказывалось, что революционные стремления это еще далеко не все. Между различными направлениями революционеров целая пропасть, и они относятся друг к другу не только подозрительно, но некоторые даже враждебно, особенно молодежь. Наши «отцы», которых мы стеснялись, но в то же время ставили недосягаемо высоко, для этой молодежи действительно были «отцы», вроде стариков Кирсановых, отжившие, устаревшие народники, а мы-то считали, что название «народник» — величайшая честь.
