Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена
Мой милый Сергей в Дармштадте отдохнет. Обе сестры и Эрни очень любят его, и будут радушны. Он так несчастен — его любимый брат (Павел. — Сост.) ему как родное дитя.
Прости за это грустное письмо, но ты все понимаешь своим любящим сердцем.
Целуем тебя и Сандро. Благослови тебя Бог и всех вас.
Любящая тебя Элла.
(ГА РФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 252. Л. 5–6 об. — на англ. яз.)
Дневник вел. кн. Сергея Александровича
10 октября. Николаевская чугунка.…Получил от Павла письмо — объявляет! Невыносимо тяжело — мучительно!.. Объявил и Степ<анову> и Гадону о брате — они разделяют мое горе! Со Степ<ановым> в 3 ч. к Трифону — молилось горячо… В ½ 10 ч. уехали — много было провожающих и тоже дам… Господи благослови!
11 октября. Царское. Большой дворец.… Павел перевел 3 мсиллиона рублей> в берлинский банк! Voilà où nous en sommes. (Вот до чего мы дошли — фр.). В 12 ч. сюда — дети на горе — с ними сюда, тяжело на них смотреть — завтракали, дети у нас были. В ½ 5 ч. к Влад<имиру> — много говорили обо всем — он возмущен страшно…
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1.Д. 38. Л. 144,145.)
Вел. кн. Сергей Александрович — Николаю II
11 октября. Царское Село
Дорогой Ники,
Пишу тебе совсем конфиденциально и прошу тебя убедительно, кроме Аликс — никому не говорить о содержании моего письма. Ты легко поймешь все, что происходит в душе моей все это время — мучаюсь я страшно — ни минуты не имея покоя!! Вот в чем дело. Если, так или иначе, Павлу нельзя будет вернуться в Россию, то умоляю тебя назначить опеку над его детьми и его имуществом и назначить меня опекуном. Это, право, необходимо, конечно, уже я положу всю душу мою за этих дорогих мне детей! А то может плохо кончиться с состоянием детей. Сегодня я говорил с Философовым и, к моему ужасу узнал, что Павел еще в августе перевел половину своих капиталов 3 м<иллиона> р<ублей> в берлинский банк!!!! Ты понимаешь, что эти деньги для детей пропали — они все пойдут на эту мерзавку. Во что бы то ни стало надо спасти остальное, а это можешь сделать только ты. Мне пришла мысль, что Муравьев, который теперь в Крыму, может дать благой совет, как это лучше оформить, т. е. мое опекунство. Я говорил Владимиру, что я тебе об этом пишу.
Увы, для меня теперь стало вполне ясно, что Павел, переведя часть своих капиталов за границу, тем самым решается в Россию не возвращаться больше. Все это вместе взятое повергает меня в полное отчаяние. Дети еще, конечно, ничего не знают, но на них смотреть мне страшно больно — сердце разрывается. Ах, друг мой Ники — как мне тяжело, как мне тоскливо на душе! Ты, наверное, меня поймешь, пожалеешь меня. Мне все кажется, что это не правда, что это какой-то страшный кошмар, но что он пройдет. Павел мне написал письмо, в котором объявляет о своей свадьбе, я еще все не решаюсь ему отвечать — так трудно мне. Умоляю тебя еще раз согласиться на мою просьбу, а то могут появиться еще другие нравственные осложнения. Владимир ужасно потрясен и оскорблен, ибо он передавал тебе слова Павла; мы много с ним беседовали. Все жду твое решение насчет брата — с замиранием сердца.
Мы завтра продолжаем путь. Храни вас Господь — сердечно тебя обнимаю. Жена тоже.
Твой Сергей.
(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1341. Л. 104–107об.)
Сергей Александрович и Елисавета Феодоровна едут за границу. Маршрут их поездки: Дармштадт, Кобург, Рим, Неаполь, Рим, Париж, Дармштадт. Они вернутся в Петербург 2 декабря.
Дневник вел. кн. Сергея Александровича
12 октября. Дорога до границы. Дети пили с нами чай и долго оставались. Около 12 ч. жена с baby каталась, а я гулял с Дмитрием — был у Знамении — помолились — ходил около озера — завтракали с детьми… к Влад<имиру> — чай — говорил ему, что я прошу опеку — он согласен… Многие провожали. Так больно с детьми расставаться — что-то будет, когда они узнают. Господи помилуй!
13 октября. Чугунка от границы.…Читаю всевремяусиленно «Рус<скую> Фиваиду» Муравьева[1663] — так интересно и хорошо… Мучаюсь сильно, все в мыслях Павел — за детей сердце разрывается! Господи помилуй!
14 октября. Дармштадт.…В ½ 3 ч. прибыли: Ernie, Victoria, Irene и Henri встречали etc. Все живут в шлосе (от нем. schloss — замок. — Сост.) — мы в «Assemblee-Zimmer»… Много говорили с Викторией о всех злоключениях Alix и о Филиппе; она разузнала многое дурное!..
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 38. Л. 145,146.)
Николай II — вел. кн. Сергею Александровичу
16 октября. Ливадия — Дармштадт
Благодарю за письмо. Вполне согласен, чтобы ты был опекуном. Окончательно решил исключить из службы, воспретить приезд в Россию, удержать отпуск уделов <в> пользу детей. Мысленно с тобой. Крепко обнимаю.
Ники.
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1.Д. 97. Л. 88.)
Дневник вел. кн. Сергея Александровича
16 октября. Дармштадт. Депеша от Ники — удар ужасный! Но справедливый, увы! Со службы вон, запрет возвращаться в Россию — опеку утверждает. Все во мне надломлено: и любовь, и гордость! Не выносимо! Ничего не понимаю, одно знаю, что страдаю. Письмо от Мари — думаю к ней ехать… Господи помози нам, не остави нас до конца!
19 октября. Дармштадт. Праздновали жену — утром внизу подарки со всеми. В 10 ч. прием поздравлений — масса цветов… Вчера была Fraulein Textor[1664] — учит<ельница> бывшая Alix — ее Ernie и Виктория посылали в Лион разведать о Филиппе — ее сведения самые дурные…
20 октября. <День рождения вел. кн. Елисаветы Феодоровны>. Дармштадт… Депеша от Павла — видимо в отчаянии, что исключен из службы. Ой, как все это больно!! Мочи нет. В ½ 5 ч. Викт<ория>, Ernie, жена и я заседали с Freilein Textor и ее братом по делу Филиппа м. б. успех, хотя он изворотливый плут… Опять начались сердцебиения — оно и понятно — измучился вконец.
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1.Д. 38. Л. 147,149.)
Об этих же сердцебиениях Сергей Александрович пишет несколько раз в дневнике за 1904 г, в том числе накануне отставки — 8 ноября 1904 г.
Вел. кн. Сергей Александрович — Николаю II
20 октября. Дармштадт
Дорогой Ники,
Прочел твое решение с великим унынием в душе! Оно правильно, конечно, но, Боже мой, до чего все это ужасно. Прости меня, но неужели обоим его адъютантам пройдет это безнаказанно, ведь они ему во всем способствовали, ответственность их перед тобой велика!! Прости меня, но я их арестовал бы в крепости на месяц и вернул бы в кон<ный> полк. Ефимовича[1665] жаль, что он это заслужил, но Лихачев[1666] это такая дрянь и креатура этой мерзавки.
Я очень рад, что ты согласен меня назначить опекуном, но, умоляю тебя, обставить это вполне формальным образом, ибо мне крайне это важно относительно нравственной стороны и имущественной. Боюсь, что Философов, бедный друг, сильно рамоли и советов давать не может! Моя мысль была, кроме денег удельных, чтобы в опеку входили капиталы Павла, оставшиеся и ему принадлежащие лично, и все его остальное имущество, в Петербурге находящееся. Иначе он бесконтрольно может все потребовать себе. Мне так важно знать, как ты это все оформишь! Чувствую, что пристаю к тебе, но ты поймешь, как все это серьезно. Нет минуты, где все эти вопросы не приходили мне в голову; я измучился нравственно вконец, а тут еще разные сочувствия и сожаления — со всех сторон — а мне все кажется, людское злорадство!!
Павлу я, наконец, решился написать — так было трудно! Коротко, но ясно написал. Он, бедный, в полном тумане своих увлечений, не отдает себе еще отчета, но пробуждение будет ужасное. Я бы наслаждался приятнейшим и симпатичнейшим пребыванием здесь, если б мог чем-нибудь теперь наслаждаться! Увы, это невозможно.
