«Будет жить!..». На семи фронтах - Гулякин Михаил Филиппович (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— Все готово!
Вымыть руки, надеть халат, шапочку и перчатки, поданные медсестрой, было делом минуты. Я шагнул к операционному столу и остановился, собираясь с мыслями.
Наступал момент, ради которого я несколько лет учился сначала на лечебном, а затем на военном факультете 2-го Московского медицинского института, куда привели меня не совсем обычные обстоятельства. Дело в том, что в детстве, в школе, я не мечтал стать хирургом. Значительно больше привлекала профессия строителя. После окончания семилетки поступил в машиностроительный техникум в Орле. Отучился год, с большим удовольствием и интересом посещая занятия. Но в середине второго курса пришлось расстаться со студенческой жизнью. Голод и холод заставили вернуться домой, поступить на работу в совхоз «Спартак» в Чернском районе Тульской области, неподалеку от своего родного села Акинтьево.
Учебу, однако, не бросил. Сочетал работу о самостоятельными занятиями. Позднее, когда отца, трудившегося в Чернском райземотделе, перевели под Тулу, где он возглавил крупный лесхоз, я сдал экстерном за вечерний рабфак. Трудно сказать, как бы сложилась моя судьба дальше, если бы не случай. Как-то в гости к нам пришел старый приятель отца хирург Павел Федосеевич Федосеев. Я видел его и прежде, причем он всегда как-то особенно пристально смотрел на меня, часто принимался увлеченно рассказывать о своей профессии, а тут прямо заявил:
— Думаю, Миша, добрый из тебя хирург получиться может. Характер спокойный, выдержанный, а главное — руки. У тебя руки хирурга. Уж ты мне поверь!
Конечно, не эти, или не только эти слова повлияли на мою судьбу, но с того дня я все чаще стал задумываться о медицине, о благородной профессии врача. А тут еще закадычные друзья Константин Гостеев и Михаил Шерстнев собрались в Москву поступать в медицинский институт. Позвали с собой. Согласился, долго не раздумывая.
В институте начиная с третьего курса занимался в хирургическом научном кружке. Посчастливилось несколько раз участвовать вторым ассистентом в сложных операциях, которые делали профессор И. Г. Руфанов, доценты И. И. Михалевский и М. Д. Веревкин. Доверяли мне, правда под контролем, простейшие хирургические вмешательства, но все это ни в какое сравнение не шло с тем, что выпало испытать теперь в сельской больнице.
Опыта я не имел, но были прочные знания, полученные за годы учебы, — тогда мы учились на совесть, со всей ответственностью, никогда не пропуская лекций и кропотливо готовясь к каждому практическому занятию. Многое еще не привыкли делать руки, но что нужно было делать — я знал твердо. Прежде всего попросил подготовить аппаратуру для общего наркоза, заставив удивиться медсестру.
— Что? — переспросила она, и тут же отрезала: — У нас такой нет.
Я, признаться, смутился — сам должен был догадаться насчет аппаратуры, ведь не в клинике институтской находился.
— Ну а анестезирующие средства есть?
— Это сейчас, — кивнула медсестра.
Операцию решил проводить под местным наркозом. Аккуратно обработав поверхность грудной клетки, взял из рук медсестры шприц с новокаином и ввел анестезирующий раствор в места, где были повреждены ребра.
У каждого хирурга есть свой личный почерк, свой опыт, свое мастерство. Все это постепенно появилось и у меня. А во время той первой моей операции я мог лишь вспомнить наставления своих учителей, в том числе и напутствия начальника кафедры военно-полевой хирургии военврача 1 ранга профессора В. С. Левита. Одна из его лекций так и называлась: «Как поступать на фронте».
На фронте… Впрочем, в той сельской больнице, расположенной за сотни километров от передовой, тоже был своего рода передний край, ибо здесь шла схватка за жизнь человека.
«Как поступать на фронте»… Так как же все-таки? И передо мной словно бы возник наш медленно расхаживавший по кафедре профессор, который спокойно, без излишней назидательности говорил:
— Огнестрельную рану всегда сопровождают кровотечение, шок, инфекция. Первейшая обязанность врача — остановить кровотечение, ввести анестезирующий раствор в места переломов костей…
Рана моего пациента не была огнестрельной, но следы внутреннего кровотечения говорили о том, что надо следовать профессорскому совету. Сделав рассечение брюшной стенки, убедился в этом — в полости живота оказалось много крови.
Вот написал теперь, много лет спустя, обычные для хирурга слова: «Сделав рассечение брюшной стенки…» Но каким необычным и непривычным тогда было для меня это простейшее действие! Я решился на операцию, но мне было не по себе, я пребывал в страшном волнении вот до этого самого первого разреза. Он как бы отделил мое собственное «вчера» от моего неведомого еще «завтра». Скальпель не дрогнул в моей руке, но, когда поднес его к телу человека, показалось, будто на мгновение остановилось мое дыхание и замерло сердце. P-раз… И все! Первый шаг сделан. Обратной дороги нет. Словно какой-то невидимый движитель включился во мне.
Самые худшие предположения о травмах сержанта подтвердились, и тем не менее волнение исчезло. Я все забыл, сосредоточив внимание на одном, на ожидавшем меня деле — ведь не только не приходилось самому оперировать на селезенке, но и не доводилось ни разу даже присутствовать на подобной операции.
Кириченко, очевидно, тоже сразу понял и мое состояние, и то, какая предстоит работа. Он тихо произнес:
— Спокойно, Миша, соберись. Ты все знаешь, ты сумеешь.
Приступив к операции, известной мне лишь в теоретическом плане, я подумал о том, что общий наркоз все-таки необходим. Вслух высказал свое мнение. Помог Мялковский. Он разыскал эфир и приготовил примитивную маску. С ее помощью удалось усыпить пациента.
Не стану описывать все тонкости и подробности операции. Пришлось выполнить огромное количество всевозможных действий — осушить полость живота, осмотреть селезенку и, перевязав кровоточащие сосуды, удалить ее, предпринять другие меры. Я был собран до предела, находился в полном напряжении, но словно бы и не чувствовал этого.
Наконец наложил последний шов и распорядился:
— Необходимо сделать переливание крови.
— Два донора ждут в предоперационной, — сказал Кириченко. — Доставлена и консервированная кровь.
— Хорошо, — заключил я, — но все-таки лучше прямое переливание.
С этим могли справиться фельдшер и медсестра. Я же, сняв халат, шапочку и перчатки, вышел из операционной. В коридоре ждали командир батальона капитан Степан Жихарев и комиссар старший политрук Николай Коробочкин.
— Ну что? — почти одновременно воскликнули они.
— Будет жить! — коротко ответил я и впервые испытал удивительное состояние — это и сознание исполненного долга, и радость от того, что справился с нелегким делом, а главное, счастье, ибо может быть по-настоящему счастлив человек, спасший жизнь другому человеку.
Сержанта мы оставили в больнице, поскольку он был нетранспортабелен. Дежурить возле него поручил Мялковскому. Всем остальным пора было возвращаться в бригаду, где ждали неотложные дела.
Ехали молча, все были потрясены случившимся, ведь, кроме Коробочкина, никто из нас еще не был в боях, не испытал горечи потерь товарищей.
Наш 2-й батальон 1-й воздушно-десантной бригады 1-го воздушно-десантного корпуса располагался на окраине небольшого приволжского городка. Получив пополнение, мы готовились к грядущим боям.
Корпус с первых дней войны сражался с врагом на Юго-Западном фронте, а затем по приказу командования с конца августа 1941 года находился в резерве. В начале сентября его снова ввели в бой в составе 5-й общевойсковой армии, которая оборонялась на южном берегу Десны. В сентябрьских ожесточенных схватках с гитлеровцами корпус понес значительные потери и был выведен на доукомплектование в глубокий тыл.
В тот период, когда соединение участвовало в боях, я еще пребывал на студенческой скамье. Война застала нас, слушателей военного факультета 2-го Московского медицинского института, в летних лагерях под Ржевом. Надолго остались в памяти та короткая летняя ночь и тревога, прозвучавшая под утро, после которой отбоя уже не было. 22 июня наш курс вернулся в Москву. Приехали мы поздним вечером и без малейшего промедления, буквально на следующий день, приступили к занятиям по специально разработанной программе. Последний курс завершили в несколько месяцев и уже 25 сентября 1941 года получили дипломы. После выпускных экзаменов нас собрали в Центральном Доме Красной Армии имени М. В. Фрунзе. В торжественной обстановке зачитали приказ о присвоении звания военврача 3 ранга, а уже 28 сентября состоялось распределение.
