Ограниченный контингент - Громов Борис Всеволодович (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Наша страсть к высоте однажды чуть не закончилась для меня плохо. Мы с Володей Гусевым пытались влезть на новый тесовый забор, у которого еще не были закреплены столбы. Неожиданно он начал валиться прямо на нас. Я не успел отскочить и оказался придавленным этим забором. Когда трое подоспевших мужчин его наконец-то подняли, их удивлению не было предела — у меня не оказалось ни ссадин, ни ушибов. С тех пор брат считает это событие моим вторым рождением. В Афганистане, к слову, подобных случаев было несколько.
В детстве мы были неразлучны с птицами. В нашей семье существовала традиция: осенью бабушка обязательно покупала щегла. Всю зиму мы ухаживали за птицей и кормили ее. А весной, когда открывались окна, выпускали щегла на волю. Но самыми большими нашими друзьями были, конечно же, собаки. Их мы любили бесконечно, особенно дворняжек. Все мы в то время были, так сказать, щенками, поэтому понимали друг друга без слов.
Любовь к собакам сохранилась на всю жизнь. Даже во время последних двух командировок в Афганистан со мной постоянно была любимица нашей семьи — пудель Лелька.
В школе я проучился четыре года, пока не поступил в суворовское училище. Видя, как занимается старший брат, а бабушка с дедушкой проверяют у него уроки, накануне своего первого учебного года я подальше спрятал новенький портфель, чтобы его никто не нашел. Но портфель все-таки в самый последний момент обнаружили, и 1 сентября я с огромным букетом цветов стоял на торжественной линейке. Обрадовался тому, что в своем классе я знал почти всех мальчишек и девчонок. Кстати, именно тогда я впервые и попал в центральную прессу. Дело было так. На открытие новой школы в Саратов приехал писатель Лев Кассиль, работавший тогда в «Огоньке». Нужно было сделать снимок. Фоторепортеры завели меня в класс, и наша учительница Елена Васильевна сказала: «Изобразите с Тамарой, что вы не хотите сидеть друг с другом». Я отвернулся от девочки, она — от меня. Так в журнале рядом с большой статьей и появилась наша фотография с подписью: «Во втором «Б» классе происшествие. Боря Громов, оказавшись за одной партой с Тамарой Гараниной, ворчит: «Не буду я сидеть с девчонкой…»
В школе я начал активно заниматься спортом. У одного из наших друзей, Бори Епифанова, сестра работала тренером по плаванию. Она-то нас и обучила почти всем стилям плавания. Вставали мы очень рано, в шесть утра, и сразу шли в бассейн. После этого — на уроки. В конце третьего класса я записался в секцию акробатики. Девятиклассники поднимали меня, единственного малыша, на самый верх какой-нибудь фигуры, и я там делал стойку на руках.
Нашим воспитанием занимался дед. Если бы не он, мы с братом выросли бы другими. Главная заслуга деда была в том, что он нам постоянно — хотели мы того или нет — втолковывал правила хорошего тона. Начиная с поведения дома — уважения к нему лично как к главе семьи, с уважения к женщинам — бабушке и маме. Впрочем, ему это не мешало употреблять порой очень резкие выражения по отношению к тем, кого он считал не совсем честными и умными.
Дед никогда не воспитывал нас с помощью ремня. Но мужское воспитание чувствовалось всегда. С одной стороны, я к нему испытывал огромную любовь, а с другой — побаивался.
В Саратове мы снимали квартиру в большом двухэтажном доме на самом берегу Волги. В одной средних размеров и двух крошечных комнатках жили дедушка, бабушка, мама и мы, двое братьев. Ни ванны, ни туалета, естественно, не было — все «удобства» находились на улице. Сами кололи дрова, топили печь и носили воду. Обходились маленьким умывальником, подвешенным на кухне. Там же — два небольших стола, на одном стоял примус, а на другом — посуда. Вскоре у нас появилась газовая плита — счастье по тем временам необыкновенное.
В большой комнате стоял стол, за которым, не особенно стесняя друг друга, могла уместиться вся семья. Мама работала в райсовете, уходила рано и поздно возвращалась. Как правило, все вместе собирались только на ужин. Каждый раз он сопровождался наставлениями деда — как правильно держать вилку или ложку, как нужно есть первое и второе, о чем говорить за столом…
Если, например, мы шли в кино, то после возвращения домой дед обязательно заставлял нас пересказывать фильм. Позже я понял, что это не было стариковским чудачеством, — таким образом он тренировал нашу память и прививал навыки правильной разговорной речи.
Дед был заядлым преферансистом, других карточных игр просто не признавал. Он был поочередно членом двух «команд». В первой играл два, три или четыре дня — когда как получалось. Заканчивалось все тем, что игроки разругивались «в усмерть», и дед переходил в другую. Там играл опять же три-четыре дня — пока все обиды не забывались. Затем все начиналось сначала.
Играли обычно на кухне, потому что по неписаным законам обязательно нужно было курить: преферанс без курева — это не игра. Садились вечером после работы, и, как правило, карточное действо продолжалось до четырех-пяти часов утра. Особенно много он играл, когда вышел на пенсию. Умение играть в преферанс я тоже перенял у деда, хотя и не довел свое мастерство до такого совершенства, как он.
Унаследовал я от деда и привычку курить. Это был своеобразный ритуал. Он приходил домой на обед, включал радио — довоенную «тарелку» — и сразу же закуривал. После этого клал дымящуюся папиросу на одну из пепельниц, которые стояли во всех комнатах, и шел мыть руки. Затем в другой комнате опять вставлял папиросу в мундштук и снова закуривал. Каждый день в квартире дымилось одновременно несколько папирос деда.
Я всегда с интересом смотрел на табачный дымок, поднимавшийся сначала ровной струйкой и в конце закручивавшийся спиралью.
Бабушка иногда упрекала деда в том, что он курит в присутствии детей, но это было бесполезно. Да и мы привыкли уже. Причем упрекала она его всегда только на французском языке. Наверное, чтобы мы не поняли. Первый раз я затянулся табачным дымом — хочешь не хочешь, а тянуло — в девять лет. В тот день дедушка был в комнате, бабушка на кухне, а я крутился в другой комнате возле обеденного стола. Давно тянуло, и я решился попробовать. Тем более что папироса уже горела — больше ничего и не требовалось. Я посмотрел по сторонам — никого из старших рядом не было. Насколько помню свои ощущения — гадость неописуемая. Закашлялся, подавившись дымом, во рту появился резкий противный привкус, закружилась голова. Несмотря на то, что дед регулярно прочищал мундштуки специальными приспособлениями, можно представить, что они собой представляли. Таким был первый опыт.
Это единственное, что я унаследовал от деда плохого.
Наше уважение к нему на протяжении всей жизни было настолько велико, что брат, до сих пор живущий в Саратове, бережно хранит все его вещи и по сей день. Среди них и кресло, в котором он обычно сидел за столом. После обеда дед брал газету, разворачивал, принимался читать, ну и, как полагается, через пять минут, уже накрытый ею, засыпал.
Бабушка была очень заботливой, но в том, что касалось воспитания внуков, никогда на мягкость не сбивалась. Всегда проверяла у нас уроки, а для пацанов ничего более страшного не существует. Бабушка очень строго следила за нашим распорядком дня и приучала к пунктуальности. Очень много нам читала, особенно в раннем детстве. Благодаря ей мы все освоили грамоту еще до того, как пошли в школу. Бабушка прожила долго — 93 года. Последние восемь лет она уже не поднималась с постели. Возле нее до последнего дня был средний брат — Сергей.
Мама, Марина Дмитриевна, человек, для меня святой. Счастья на ее долю выпало мало. Рано потеряла мужа — наш отец погиб на фронте в год моего рождения, в 1943-м. Поэтому все заботы о семье — заработок, продукты, одежда — легли на ее плечи. Мама выполняла чисто мужскую работу — зарабатывала. Кроме нее и дедушки, который в то время, как и все, получал копейки (а потом и вовсе вышел на пенсию), обеспечивать семью было некому. Для нее самым главным в жизни были дети и работа.
Сколько я маму помню, она работала всегда, часто и в воскресенье. В детстве испытывал даже чувство ревности: мне казалось, что она больше внимания уделяет совершенно чужим людям.
