В небе — гвардейский Гатчинский - Богданов Николай Григорьевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
Все скоро разъяснилось. В управлении кадров мне объявили, что приказом Народного комиссара обороны СССР от 11 февраля 1941 года я, как и многие другие летчики ГВФ, призван в армию и назначен командиром корабля во вновь формируемый 212-й отдельный дальнебомбардировочный авиаполк. Здесь же в главном управлении я встретил своих товарищей по работе — летчиков Василия Вагина и Николая Бородина. Они прибыли из Тбилиси и были назначены в тот же полк.
Руководство Аэрофлота устроило для нас нечто вроде торжественных проводов. Всех нас — человек шестьдесят — собрали в конференц-зале на третьем этаже большого здания на улице Разина, где тогда находилось управление. Начальник главного управления ГВФ генерал-майор авиации В. С. Молоков и начальник политуправления ГВФ бригадный комиссар И. С. Семенов поблагодарили нас за работу, пожелали успешной службы в армии. Вместе с командиром полка подполковником А. Е. Головановым мы в тот же день отправились на вокзал, чтобы выехать к месту формирования полка — в Смоленск.
В сгустившихся морозных сумерках паровоз выдохнул огромные клубы пара, тронулся с места и, ускоряя ход, потянул за собой от платформы Белорусского вокзала состав, перрон с провожавшими остался позади.
Со мной в купе ехали пилоты нашею Грузинского управления ГВФ. мой близкий друг, жизнерадостный говорун и шутник Василий Вагин, замкнутый и молчаливый Николай Бородин и пилот Московского управления Александр Лисичкин — красавец, хороший музыкант, никогда не расстающийся со своим баяном.
Неожиданная перемена в жизни волновала нас, но мы старались в разговоре не касаться этой темы. Шутили, подтрунивали друг над другом. Николай Бородин попросил Лисичкина спеть.
Саша взял баян, повременил, раздумывая, потом медленно растянул мехи, перебрал длинными пальцами клавиши, взял несколько аккордов и, аккомпанируя себе, запел красивым чистым тенором любимую тогда всеми летчиками песню: «Любимый город…» На песню потянулись летчики из других купе, присоединялись к запевале, и мощно, бередя наши души, зазвучали слова: «В далекий край товарищ улетает, родные ветры вслед за ним летят…»
Улеглись не скоро, спев в заключение наш авиационный марш: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» Всем не спалось. Долго вполголоса переговаривались между собой. Только к полуночи наступила тишина, погас свет, каждый остался наедине со своими мыслями. А поезд все дальше и дальше уносил нас от Москвы. За окнами мелькали огоньки полустанков, на миг они высвечивали неподвижную фигуру Вагина. Он лежал на нижней полке, заложив руки за голову — тоже не спал. О чем думал он? Наверное, о том же, что и я.
Незадолго до этого дня мне довелось быть участником конференции по обмену опытом применения оптимальных режимов при высотно-скоростных полетах на ПС-40 (почтовый скоростной двухмоторный самолет конструкции А. А. Архангельского).
В те годы произошел качественный скачок в нашей авиации. Мы получили новую технику: высотно-скоростные почтовые и пассажирские самолеты, радиомаяки, приводные радиостанции. От полетов на малых высотах с визуальной ориентировкой передовые летчики решительно отказались.
Опыт летчиков-новаторов и передовиков Аэрофлота, регулярные полеты в плохих погодных условиях, в ходе которых успешно использовались бортовые и наземные радионавигационные средства, привлекли внимание командования Военно-Воздушных Сил страны. Не случайно группа авиационных командиров во главе с командующим ВВС Я. В. Смушкевичем активно участвовала в работе конференции. Присутствие военных летчиков, прославленных героев, сражавшихся с фашистами в небе Испании, с белофиннами и японскими самураями, их откровенные беседы с нами в перерывах между заседаниями создали особую, дружескую атмосферу. Мне вспомнилось выступление Бориса Галицкого, одного из лучших летчиков Восточно-Сибирского управления ГВФ, который в конце своей корочкой, очень содержательной речи сказал:
— Заверяем Коммунистическую партию и Советское правительство в том, что летчики гражданской авиации всегда готовы сесть за штурвал боевых самолетов и, если потребуется, будут с честью защищать Страну Советов.
Зал бурными аплодисментами приветствовал эти слова.
Тогда, мне кажется, никто из присутствующих на конференции не думал, что такое время наступит очень скоро.
От будущего мысли мои перенеслись в детство, в юность. Были они нелегкими, как и у многих, родившихся в предреволюционные годы. Мой отец Григорий Дмитриевич и мать Фекла Никифоровна были выходцами из бедных крестьянских семей Витебской губернии. Земли мой дед выделить им не мог. На другой день после свадьбы, собрав свои жалкие пожитки, молодые уехали в город на поиски работы. Найти в Витебске постоянную работу мои родители не смогли. В поисках заработка судьба забросила их в Ригу. Отцу там повезло — устроился работать на пивоваренном заводе. В Риге я и родился. Но вскоре отец и мать с двумя малыми детьми — мной и годовалым моим братишкой Валей — вернулись в родные края, в Белоруссию.
Снова пришлось перебиваться случайными заработками, чтобы как-то прокормить семью и оплатить квартиру, снятую на окраине Витебска. Наконец отец устроился работать в артели ломовых извозчиков, а мать стала работать поденно в богатых семьях — то кухаркой, то прачкой. Когда она уходила на работу, то брала с собой моего маленького брага, я же был предоставлен самому себе.
Со временем мне стали поручать разные домашние дела — выстаивать сутками в очереди и получать по продовольственным карточкам на всю семью хлеб, на раздаточных пунктах — чечевичную кашу, осенью добывать картофель, перекапывая землю на убранных картофельных полях. В последующие годы меня на лето отправляли в деревню, где у богатых крестьян я пас скот. За это я получал несколько пудов ржаной муки, два-три мешка картофеля и кое-какую одежду. Осенью я возвращался домой и ходил в школу. Потом стал работать на стройках — вначале учеником печника, потом штукатуром, а вечерами учился в вечерней школе.
Был у меня закадычный друг-Ваня Кузнецов. От шоссе у нашего дома до самой реки Лучесы раскинулось летное поле военного аэродрома, огороженное колючей проволокой. В солнечные, свободные от работы летние дни мы с Ваней любили загорать в траве у проволочного ограждения на той стороне аэродрома, откуда аэропланы заходили на посадку. Нам доставляло большое удовольствие вблизи разглядывать немецкие «Фоккеры» и английские «Де-Хэвиленды», которые, снижаясь, пролетали над нами так низко, что чуть не задевали проволоку колесами. У колючей изгороди аэродрома и зародилась у нас с Ваней мечта стать летчиками…
…Вспомнилось мне, как вместе с Ваней, по поручению ячейки «Юных друзей Воздушного Флота», в которой мы с ним состояли, в воскресные и праздничные дни бегали по городу, собирали в жестяные кружки средства на строительство самолетов…
Шли годы, мы взрослели, редкими становились встречи с Ваней Кузнецовым. Но как-то утром я встретил его, и мы пошли с ним к нашему любимому месту — аэродрому. Высоко в безоблачном небе летали самолеты. Один из них снижался и заходил на посадку. Мы невольно остановились и стали наблюдать за ним. Вдруг Ваня схватил меня за руку:
— Смотри!… Падает!
Мы оба застыли в оцепенении. Переваливаясь с крыла на крыло, самолет быстро падал. Несколько мгновений — и он врезался в землю. На капустном поле запылал огромный костер. Мы побежали к нему. Тяжело раненный летчик пытался вылезти из разбитой и горевшей машины, но не мог — он был зажат переломившимся фюзеляжем. Мы растерялись… Вдруг Ваня нашелся:
— Лезем на хвост! Пригнем его к земле и освободим летчика.
Не теряя времени, мы влезли по фюзеляжу на хвост, вцепились в расчалку хвостового оперения и повисли на руках. Хвостовая часть фюзеляжа осела, образовался проем, через который мы вытащили потерявшего сознание летчика. Когда с аэродрома приехали санитарная и пожарная автомашины, самолет догорал.
Нас с Ваней отвезли на аэродром. Командование авиабригадой обстоятельно нас обо всем расспросило. В благодарность за спасение летчика командир эскадрильи покатал нас на самолете. Счастью нашему не было границ. Этот случай, пожалуй, и решил окончательно мой выбор. Одно время я мечтал учиться живописи, увлекался рисунком и рисовал как будто неплохо — все стенные газеты школы и пионерского отряда оформлялись мной. Но с того времени, когда мы с Ваней побывали на аэродроме и нас покатали на аэроплане, мы только и мечтали об авиации. Гораздо позже, уже будучи летчиком, читая какой-то исторический очерк об авиации, я узнал, что моим «крестным» был знаменитый ас А. Д. Ширинкин, один из самых доблестных красных военлетов гражданской войны.
