Русская революция и «немецкое золото» - Соболев Геннадий Леонтьевич (версия книг txt) 📗

Глава первая.

П. Н. Дурново: «Главная тяжесть войны выпадет на долю России»

За несколько месяцев до начала Первой мировой войны один из самых влиятельных царских сановников, бывший министр внутренних дел П. Н. Дурново обратился к Николаю II с запиской, в которой прямо-таки провидчески указал на пагубные последствия разрыва «испытанных, если не дружественных, то добрососедских отношений с Германией». Он предупреждал, что «борьба с Германией представляет для нас огромные трудности и потребует неисчислимых жертв», что «война не застанет противника врасплох и степень его готовности, вероятно, превзойдет самые преувеличенные наши ожидания». Убеждая царя в том, что России во всех отношениях невыгодна война с Германией, П. Н. Дурново обращал особое внимание на экономический аспект сотрудничества с немецкой стороной. «Что же касается немецкого засилья в области нашей экономической жизни», то едва ли это явление вызывает те нарекания, которые обычно против него раздаются, – полагал он. – Россия слишком бедна и капиталами, и промышленною предприимчивостью, чтобы могла обойтись без широкого притока иностранных капиталов. Поэтому известная зависимость от того или другого иностранного капитала неизбежна для нас до тех пор, пока промышленная предприимчивость и материальные средства населения не разовьются настолько, что дадут возможность совершенно отказаться от услуг иностранных предпринимателей и их денег. Но пока мы в них нуждаемся, немецкий капитал выгоднее для нас, чем всякий другой… В отличие от английских или французских, германские капиталисты большею частью вместе со своими капиталами, и сами переезжают в Россию. Этим же свойством в значительной степени и объясняется поражающая нас многочисленность немцев-промышленников, заводчиков и фабрикантов, по сравнению с англичанами и французами. Те сидят себе за границей, до последней копейки выбирая из России вырабатываемые их предприятиями барыши. Напротив того, немцы-предприниматели подолгу проживают в России, а нередко там оседают навсегда. Что бы ни говорили, но немцы, в отличие от других иностранцев, скоро осваиваются в России и быстро русеют. Кто не видал, напр., французов и англичан, чуть не всю жизнь проживающих в России и, однако, ни слова по-русски не говорящих? Напротив того, много ли видно немцев, которые бы хотя с акцентом, ломаным языком, но все-же не объяснялись по-русски? Мало того, кто не видал русских людей, православных, до глубины души преданных русским государственным началам и, однако, всего в первом или во втором поколении происходящих от немецких выходцев?».

Главное же предостережение этого видного государственного деятеля состояло в том, что война России с Германией может закончиться социальной революцией для обеих. «Слишком уж многочисленны те каналы, которыми за много лет мирного сожительства незримо соединены обе страны, чтобы коренные социальные потрясения, разыгравшиеся в одной из них, не отразились бы и в другой, – писал он. – Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма» [10].

Увы, этот пессимистический прогноз полностью подтвердился: в ходе длительной и кровопролитной мировой войны Германия и Россия сами загнали себя в тупик, выход из которого пролегал через социальные потрясения, а для России – социальную революцию. Война стала последним испытанием царизма, показала его неспособность спасти от катастрофы страну, которая к этой войне не была готова. Как признавал позднее начальник штаба Ставки генерал Н. Н. Янушкевич, вопрос о недостатке снарядов, винтовок и патронов возник в первые же месяцы войны. Мобилизационный запас снарядов, например, был израсходован в первые четыре месяца войны. Программа перевооружения была рассчитана на выполнение к 1917 г. Казенная военная промышленность не могла в достаточной степени обеспечить армию вооружением и боеприпасами, а переход частной промышленности на их производство был начат с опозданием. В результате русская армия оказалась неподготовленной к ведению крупномасштабных наступательных операций. В ноябре 1914 г. председатель Центрального военно-промышленного комитета А. И. Гучков сообщал с фронта, что «войска плохо кормлены, плохо одеты, завшивлены в конец, в каких-то гнилых лохмотьях вместо белья» [11].

Война легла непосильным бременем на экономику страны: в 1914 г. суточные расходы на войну составили 9 млн. руб., в 1915 – 24 млн. руб., в 1916 – 40 млн. руб., в 1917 г. – 55 млн., а всего военные расходы России за 1914 – 1917 гг. составили около 50 млрд. руб., именно таким был государственный долг России по подсчетам бывшего министра финансов Временного правительства А. И. Шингарева на середину 1917 г. [12].

Экономическая неподготовленность к войне была усугублена острым социально-политическим кризисом, расколом российского общества, нежеланием царизма пойти на уступки либеральной оппозиции.

Неслучайно, выступая 1 ноября 1916 г. на заседании Государственной думы, лидер партии конституционных демократов П. Н. Милюков назвал царское правительство главным виновником развала в стране как на фронте, так и в тылу. «Во французской «Желтой книге», – говорил он, – был опубликован германский документ, в котором преподавали правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собою эту самую задачу или если бы германцы захотели употребить на это свои средства – средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли бы сделать как поступать так, как поступало русское правительство» [13].

Тем не менее, в этой речи будущего министра иностранных дел Временного правительства удивляет то, что тезис о дезорганизаторской работе противника выражен в предположительной форме («если бы германцы захотели…»), и нам в свою очередь остается предположить: либо П. Н. Милюков действительно ничего не знал об этой подрывной работе, либо для него было важнее «свалить» собственное правительство, которое он обвинял в «глупости» или «измене». Но более позднее признание коллеги П. Н. Милюкова и управляющего делами Временного правительства В. Д. Набокова заставляет все же предположить второе. «В какой мере германская рука активно участвовала в нашей революции, – это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа, – писал Набоков. – По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, произошедший недели через две, в одном из заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что не помню точных его слов, но мысль была именно такова и выражена она была достаточно категорично» [14].

Скорее всего, так оно и было: вставшему у власти Милюкову теперь не надо было скрывать то, о чем он знал ранее или в чем был тогда убежден. Думать же, что лидер кадетской партии просто забыл, о чем он говорил в ноябре 1916 г. с трибуны Государственной думы нет никаких оснований: память этому политику и историку редко изменяла, о чем можно судить по его воспоминаниям.

Показательно также с этой точки зрения и выступление в Москве в декабре 1916 г. другого видного деятеля кадетской партии, члена Государственной думы В. А. Маклакова. «Династия ставит на карту самое свое существование, – говорил он, – не разрушительными силами извне, а ужасною разрушительною работою изнутри она сокращает срок возможного, естественного своего существования на доброе столетие… Безумная власть пришла бы в величайший ужас, если бы она знала, услыхала, каким языком и что говорит деревня. Бог весть, какими путями, но ей немедленно стало известно все то, что знает в Петрограде каждая кухарка и дворник. И ужасное зерно истины деревня стала облекать в невероятные одежды легенды. И получается поистине кошмар. Интеллигенция, силясь понять явление, в ужасе перед развалом, все-таки не теряет до конца великодушия и говорит о болезни, о патологии, о психозе; деревня решает проще: она знает в оценке происходящего одно ужасное слово: «измена, предательство русского народа германцам» [15].