Ближние подступы - Ржевская Елена Моисеевна (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Глава четвертая
Зима
Привозят мороженый хлеб. Его распиливают и раздают. Кладем его на железную печку, корочка припекается, пахнет печеным хлебом, аппетитно. Отходит, мягчает, хотя уже не тот, как если б достался не мороженым, — пресный, безвкусный. Но вообще-то сгоряча, с голоду это не чувствуешь.
В небе шевелились белые лохматые облака, растаскиваясь в клочья и бойко уплывая; висела еще и луна, слегка ущербная. Скворечня ютилась на дереве в нахлобученной шапке.
— Куда ты? — сказала пустившая меня в избу хозяйка. — Погрейся еще. Иззябла ведь.
Но надо было идти.
— На том свете погреемся.
Она сердито оборвала:
— Такая молодая на тот свет собираешься. Ты поживи, поработай. Там не примут такую.
Решение райисполкома:
"На время сильных заносов мобилизовать все трудоспособное население на снегоуборку в порядке трудповинности с лопатами.
За невыполнение данного постановления лица подвергаются штрафу 100 руб. или принудработы на 30 дней. Злостные нарушители данного постановления предаются суду по законам военного времени". <87>
Вьюга расходилась, крутился снег, и было смутно, хотя всего лишь четыре часа дня. Вихрь кидался нам в спину, задирая полы шинели, набивая снег за воротник. Что там, впереди?
Выбить их из Ржева, погнать — освободить Москву от нависшей угрозы.
— Есть такие места на ржевской земле, хотя бы в районе Ново-Ожебокова, где вел бой наш девятьсот шестьдесят пятый стрелковый полк, или в Городском лесу, там из земли можно будет добывать металл. Там десятки тысяч тонн металла сброшено на землю: бомбы, снаряды, мины и пули.
Пройдет время, восстановят дома. Но человеческие устои, спаленные войной, невосстановимы.
На дороге, пробитой в поле, заглох мотор. Водитель вывалился из кабины с заводной ручкой. Крутанул что есть мочи — ни в какую. Что ж теперь?
— Эх, два ведра бы горячей воды, — сказал водитель мечтательно, — и полетит как ласточка. С полоборота.
Стоим. Жутко в чистом поле.
"Штабриг 196 танковой…Батальон закончил полностью проделывание проходов на большак и покраску танков в белый цвет".
Слепило от спрятанного, от слегка просвечивающего сквозь пелену маленького солнца. В груди колотится воспламененный дух.
Но дальше идти некуда. Уперлись. Там — немцы. И вдруг осенило: это ведь край земли! Словно с детских лет недоверие — в самом ли деле земля круглая и нигде нет конца ей, — тут вот сейчас нашло подтверждение. <88>
На дороге, когда показался пленный, женщины перестали сгребать снег, молча смотрели на него, приближавшегося. Снег сыпал в широкие голенища фрица.
И только уж когда он прошел:
— Тьфу, черт. Хороший народ погибает, а такая вот гадость живет.
— Немец он немец и есть. Его поставили, он и воюет.
"12. XII.42 г. 653 сп. 220 сд. С боевым донесением была послана собака по кличке Джек. При выяснении обстоятельств установлено, что командир 120 мм батареи минометов 220 сд ст. лейтенант Зайчиков приказал подчиненным ему бойцам стрелять в собак, появившихся в расположении батареи, и связная собака была ранена.
Командарм приказал:
1. Разъяснить всему личному составу, что на службе в армии состоят военные собаки: сторожевые, связные, истребители танков и нартовые.
2. Запретить стрелять собак в расположении частей".
Ткнешься ничком в снег. Чувствуешь свой позвоночник. Он вместилище адского, рушащегося на тебя воя. Сжаться бы, сократиться, стать невидимой или хоть неуловимо маленькой.
Белое поле, и мы на снегу, еще судорожно живые, но как бы убитые. Ложись! Замри! Притворись мертвым! Не демаскируй! Пальнул бы кто-нибудь вверх — в черное, разлапистое, мохнатое, с паучьей свастикой на брюхе. Кажется, легче стало бы.
В отбитой деревне.
В печи затухли угольки, и нечем было зажечь лучину. Девчонка, накинув платок, побежала по соседям. Вернулась, неся в жестянке раскаленный уголек. Стали дуть на него, зажигать от уголька лучину. Заложили тряпьем поглуше оконце, чтоб свет не пробился наружу. <89>
Я, не снимая полушубка, легла на узкую скамейку, приставленную к столу, на боку можно удержаться на ней.
Потрескивала горящая лучина, вставленная в светец. С тихим шипеньем гасли, падая в кадку с водой, угольки.
Было так уютно, надежно, казалось — вернулась в знакомый, освоенный мир книг, сказок. Засыпая, слышала, девчонкина мать говорила мне, что лучина так растрещалась к морозу.
— Прошлый год весной, как стало вытаивать, поглядишь — мертвые лежат, даже живот замирает.
О противнике:
"Зимние дороги в прифронтовой полосе против нашей армии противник прокладывает не только по летним грунтовым дорогам, а и по целине. Для защиты от заносов снегов по обочинам установлены сплошные щиты из плетеных прутьев. По обе стороны полотна через каждые 25 м легкие столбы с пучками еловых ветвей на концах. Это в ночное время или в метель служит хорошим ориентиром для движущегося транспорта. Движение конного транспорта допускается только по отведенной части, а автотранспорта по другой. Все это говорит о внимании, которое противник уделяет вопросу подготовки и содержания зимних дорог в прифронтовой полосе" (обзор нашего разведотдела).
Еще с прошлой зимы удары топора по комлю дерева, хруст обламываемых кустов — все звуки истребляемого леса странным образом связались для меня с приступом энергии, с надеждой. Это оттого, что тогда в зимнем лесу пехота рубила просеки, чтоб прошли пушки, запряженные лошадьми. Соседняя армия билась, чтоб выручить нас. И мы изо всех сил рвались ей навстречу. Топоров и пил было мало, мы дружно, азартно и не зная усталости кромсали промерзшие кусты ножевыми штыками, обламывали руками.
Немецкая памятка "Защита от обморожения". Перевожу: <90>
"Ноги и руки: особенно чувствительны к морозу. Менять чаще носки (грязь не держит тепла), вкладывать солому, картон или газетную бумагу. Для защиты ног от обморожения рекомендуется завертывать сапоги в солому или тряпки. Лучшей защитой для ног являются валенки (русские) или сапоги, изготовленные из соломы (выделку последних производить силами пленных или местных жителей).
Защита рук: лучше иметь 2 пары тонких перчаток, чем одну пару толстых. Очень хороши варежки (из русского брезента), сделать указательный палец".
Пришел из полка, доставил пакет. Не уходил, машинально колупал сургуч на пакете. Чем-то был задет.
— Объясните мне, что это такое? Есть ожесточенность боя. Есть ненависть к ним. Есть хладнокровие при виде их трупов… И даже иногда удовлетворение. Но живые, в плену… знаете, они вызывают сострадание. — И проступило сплюснутое красноармейской ушанкой, связанной концами под подбородком, лицо студента.
Из отселенных деревень, из здешних землянок, что на месте пожарищ, поближе к передовой пробираются дети поесть и домой чего-нибудь принести. Один такой мальчик, Миша, вот уже несколько дней все с нами.
— Одет ты больно легко, — сказал ему капитан. — Еще такие морозы припекут.
— Меня никогда мороз не заморозит. Потому что я всегда потный.
— Ты как мужик, таким грубым голосом говоришь.
— Ага. Теперь, если немец воротится, я ему дам. Это когда он зашел в нашу местность, я совсем был малолетка и сил у меня не было.
