Подводные мастера - Золотовский Константин Дмитриевич (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Подняли десятка два мешков с мукой. Мука была такая, что хоть сейчас пеки из нее пироги. Внутри каждого мешка оказался будто другой мешок из теста толщиной сантиметров в пять, на солнце это тесто быстро затвердевало, и муку легко пересыпали из этого двойного мешка в мучной ларь на «Камбале».
Бородулин целый день сортировал консервы, выбрасывая вон вздувшиеся банки, пробовал на вкус масло, сохранившееся под водой, как в погребе, сушил мыло, которое пролежало в море пятнадцать лет и не растворилось: в соленой воде мыло не мылится.
И всякий раз. когда водолазы после разгрузки поднимались на палубу, Бородулин спрашивал, посмеиваясь:
— Ну, что, братцы, сундук с музыкой не нашли? И флакончика египетского тоже нет? И книги нет? Ну, так я и знал. А еще водолазы называются — искатели жемчуга!
— Подожди, Бородулин, — говорил ему Пыльнов, — всё разыщем.
И в самом деле разыскали. Сначала книгу, а потом и сундук.
Однажды вечером в камбуз вошел Пыльнов и протянул обеими руками коку что-то похожее на разваренный кочан капусты.
Это была знаменитая рукописная книга повара Жана-Анри Блока. Море размыло ее и слизало чернила. И только в самой середине книги уцелела одна короткая запись:
«Взять пятнадцать листиков желатина, стакан портвейна и один фунт миндаля…»
— Ну, ничего, — сказал обрадованный Бородулин, осторожно принимая рассыпающийся подарок. — Тут, конечно, немного сказано, но дальше я и сам придумаю. Чем тебя отблагодарить?
— Ладно, сваришь по этой книге парадный обед, — засмеялся Пыльнов и вышел.
На другой день в трюме «Орла» снова работал Пыльнов. То и дело подавал он наверх сигналы:
— Подымай!
Боцман Груздев стоял у лебедки и распоряжался подъемом.
— Вира помалу!
На палубу тяжело опускались заплесневелые бочонки и мокрые тюки.
И вдруг над бортом заплясал на стропе небольшой ящик, коричневый, с железными углами.
— Не твой ли сундучок, Михаил Терентьевич? — спросил кочегар Жуков. — Поспорим, что он.
— Нет, — сказал боцман, вскинув голову.
Тут ящик опустился на палубу, и с него сняли строп. Боцман наклонился к нему, повернул его с боку на бок и вдруг сказал, разводя руками:
— А ведь, правда, мой. Зря отказался. Только разве он такой был? Обработало его море, — и не узнать даже.
Открыть сундук было нелегко. Проржавели петли, уголки. Музыка тоже заржавела. От зеркальной полировки не осталось и следа.
Как только сундук почувствовал давно забытое солнце, он словно поморщился — все древесные прожилки пошли волнами.
Кочегар Жуков, любитель всякой замысловатой механики, долго разглядывал сундук боцмана.
— Давай, Михаил Терентьевич, я его тебе отремонтирую, — вызвался он, — может, и музыка в нем опять заработает.
— Что ж, попробуй, — согласился боцман. — Только не верится мне что-то, чтобы он опять заиграл. Да и пропади она, эта музыка. Мне бы «Орла» посмотреть… Скорей бы уж его подымали.
— Подымут, — сказал Жуков. — А я тебе как раз к подъему и музыку налажу.
Настал день подъема «Орла». Вся команда столпилась у бортов и ждала той минуты, когда море взбурлит пенными шапками и вслед затем выскочит из воды дюжина наполненных воздухом понтонов, похожих с виду на длинные стальные бочки. А между ними, подхваченный стальными полотенцами, всплывет «Орел».
Неожиданно на палубе заиграла негромкая музыка. Было похоже на то, что кто-то выстукивает молоточком по стеклышкам сигнал «побудку». Это играл отполированный, блестящий и гладкий, как зеркало, сундучок боцмана.
Все захлопали в ладоши.
И в эту же минуту показался «Орел», весь обросший звездами, голотуриями и морской капустой — не то пароход, не то подводный цветник.
— Ура-а! — закричали на палубе. И все разом, точно по команде, оглянулись на боцмана.
А боцман стоял у лебедки в своей парусиновой робе, в больших брезентовых рукавицах и высоких болотных сапогах. Он один не кричал «ура», а молча, сняв шапку, пристально смотрел на трубы, мостик и мачты всплывающего судна. Он встречал не транспорт «Орел», а пловучую могилу, поднятую с морского дна.
— Шлюпки на воду! — скомандовал капитан.
Через несколько минут боцман, инструктор и Пыльнов были уже на «Орле».
Шлепая по лужам и наступая на хрустящие ракушки, ходил боцман по палубе, пока помпы отсасывали воду из нижних отсеков.
Он поднялся вместе с инструктором на капитанский мостик, постоял перед дубовой дверью, а потом, взяв в руки лом, принялся вскрывать дверь. Она треснула и отошла от косяка.
Инструктор и боцман вошли в капитанскую рубку.
Добрых полчаса они не выходили оттуда, а когда вышли, боцман торопливо набивал свою трубку, и табак сыпался у него из-под дрожащих пальцев на палубу. Инструктор держал подмышкой плоский пакет, завернутый в восковую бумагу. Оба они шагнули через борт и опустились по шторм-трапу в шлюпку.
Вскоре дежурный просвистел большой сбор, и команда «Камбалы» собралась в кают-компании. Боцман Груздев, взволнованный и суровый, раскрыл вахтенный журнал с последними записями капитана Лаце.
Журнал был самый обыкновенный — такой, как и полагается быть судовому журналу.
Последняя запись в нем — совсем коротенькая, в две строки:
23 часа 0 минут. Ветер 7 баллов. Выхожу из порта. Курс NW. Ход 8 узлов.
Вот и всё.
А почти в самом конце этой толстой, переплетенной в коричневый картон тетради, между чистыми страницами, оказалось несколько вырванных из записной книжки листков, исписанных торопливым, неровным почерком.
«В 23 часа 0 минут вооруженный отряд белых под командой полковника фон-Витта захватил судно. 6 человек из команды расстреляны: машинист Бурцев, сигнальщик Васин, матросы — Кожевников, Бондаренко, Цветков, Веревкий. На корме, на полубаке, в жилых кубриках и ко всем шлюпкам приставлены часовые. Ко мне приставлен офицер, адъютант фон-Витта. Как только мы снялись, моего конвойного укачало. Он лежит на диване, точно мертвый. По приказанию полковника фон-Витта веду судно с погашенными огнями.
23 часа 40 минут. Я помог моему офицеру перебраться на палубу и уложил его на банку, поручив присмотр за ним фельдшеру Яковенко. После этого немедленно вызвал к себе механика Зайцева и матроса Колесникова. Заявил, что лично для себя считаю невозможным служить врагам Родины, способствуя уводу „Орла“. Изложил план консервации судна и просил выяснить, согласна ли на это команда.
24 часа 10 минут. Согласие команды получено. Я в нем не сомневался. Отдаю распоряжение — смазать в три слоя машины, главные и вспомогательные, на долголетнюю консервацию и приготовить котлы к выпуску пара и выгребанию топок.
01 ч. 0 м. Доложено об исполнении.
01 ч. 10 м. Отдано последнее распоряжение Зайцеву и Колобову: стопорить машины, открыть к потоплению кингстоны машинного отсека по правому борту, кингстон среднего грузового трюма и коробки забортных труб.
01 ч. 30 м. Вода поступила на плиты машинного и котельного отделения.
02 ч. 10 м. „Орел“ кренится на правый борт. Пловучесть — ноль. Вода поступила на верхнюю палубу. В дверь стучат. На требование открыть — ответил отказом. Заявил, что считаю себя капитаном Советского Флота и не позволю увести судно за границу. Команда и я надеемся, что „Орел“ еще послужит Родине.
Когда вспыхнул свет
Широко и многоводно это старинное русское озеро. Древняя могучая река несет туда свои быстрые воды.
Седые волны точат дикие прибрежные валуны на южной стороне озера, а на другом берегу катятся по длинной отмели песчаного мыса. Расстояние между берегами здесь двадцать четыре километра.
Беспокойно и обманчиво озеро с его непогодами и туманами. Ровная поверхность его вдруг приходит в движение, и тогда жестокая качка ставит втупик даже опытных морских капитанов.