Карл Великий - Левандовский Анатолий Петрович (книга регистрации txt) 📗

Могла ли столь грубая уловка ввести в заблуждение искушенный в политических интригах Влахернский дворец? В обычных условиях — конечно, нет. Но вся хитрость Карла как раз и заключалась в том, что выбрал он время не совсем обычное.

В те дни в Византии был явно нарушен закон: у власти находилась женщина, причем женщина, похитившая трон ценою кровавого преступления [10]. Это была императрица Ирина, с которой еще до захвата ею власти, Карл вел переговоры. Теперь, выражая лицемерное огорчение по поводу своей «неожиданной» коронации, новый император Запада одновременно заявлял о своем желании сохранить полное «единство» империи: с благословения папы он отправил в Константинополь особое посольство, имея целью предложить руку и сердце повелительнице православного Востока [11]. И посольство было принято весьма благосклонно.

Без сомнения, то был кульминационный миг могущества Карла. Проводя политику «кнута и пряника», завязывая сложный дипломатический узел, франкский властитель, казалось, уже почти достиг того, что так и не удалось в свое время Юстиниану. Реализация брачного проекта соединила бы Восток и Запад под эгидой одного государя; Римская империя была бы восстановлена в своем полном объеме, в особенности, если учесть, что именно к этому времени Карл добился серьезных успехов в омейядской Испании, проник в Палестину и имел своих агентов в главных городах северной Африки — Карфагене и Александрии.

Однако все сорвалось. Сорвалось из-за непредвиденных обстоятельств.

Против Ирины давно уже зрело недовольство. Маневр Карла ускорил вызревание заговора знати. 31 октября 802 года, буквально на глазах уполномоченных франкского государя, произошел дворцовый переворот, в ходе которого Ирина была низложена, а византийский престол занял новый император Никифор. Это был весьма чувствительный удар для Карла. План присоединения православного Востока рушился. Впрочем, даже теперь дипломатический ход хитроумного франкского монарха, свалившего всю ответственность за принятие императорского титула на папу, сыграл свою роль. На первых порах Никифор, введенный в заблуждение, порвал все отношения лично с папой, но еще продолжал какое-то время вести переговоры с Карлом! Разумеется, долго это продолжаться не могло и кончилось тем, что новый византийский император отказался признавать «самозванца». В воздухе запахло войной. Однако время Карл определенно выиграл, употребив его, в первую очередь, на создание сильного флота.

Вот тут-то он и сумел отыграть свой главный козырь — союз с Багдадским халифом. Франкская летопись глухо сообщает о новом посольстве к Харуну и об ответном багдадском посольстве, отправленном вместе с франкскими уполномоченными в 806 году и прибывшем в Ахен в 807 году, в самый разгар военных действий, начавшихся на Адриатическом море. Но если франкские источники молчат, то греческие и арабские материалы показывают, что именно в это время происходит серия весьма упорных баталий, которые Харун ар-Рашид ведет против Византии. С другой стороны, в том же 806 году Харун направляет своих послов и к Никифору.

Параллельно этому Карл усиливает давление на Византию и по другой линии, опять-таки реализуя добрые отношения, установившиеся с Багдадом. Он продолжает обмениваться посольствами с иерусалимским патриархом, посылает большие денежные суммы в Палестину. По его почину там воздвигаются церкви и странноприимные учреждения, оказывается регулярная помощь паломникам-христианам. И главное, есть указание на то, что франкский монарх активно вмешивается в споры о церковной догме, имевшие место в Иерусалиме, добиваясь проведения своей (западной) линии в этом вопросе. Таким образом, и здесь Карл умудрялся наносить удары своей сопернице — Византии, вырывая из-под ее духовного влияния целые регионы.

Все это дало осязаемые результаты. Византия, зажатая между Франкской империей и Халифатом, одновременно атакованная с запада и востока, не могла слишком долго сопротивляться. В 810 году начались мирные переговоры. Знаменательно, что Ахенско-Багдадский союз не пережил этой даты. Как указывалось выше, именно в 810 году пал слон Абу-ль-Аббас; за год до этого ушел в лучший мир его первый хозяин, Харун ар-Рашид. Со смертью знаменитого халифа франкское влияние в Палестине окончилось. Гражданская война, вспыхнувшая в халифате, не пощадила и христианских святынь. Многие храмы Иерусалима и окрестных мест были разрушены, монахи покинули свои обители. Из франкских источников почти исчезли сведения о событиях, связанных со Святой землей. Но к этому времени Карлу Великому уже удалось пожать плоды своей хитроумной восточной политики: через двенадцать лет после начала конфликта византийский император Михаил I формально признал его новый титул.

Глава третья. Император

Человек

В 800 году ему исполнилось пятьдесят восемь лет. Находясь в зените славы, он пребывал в расцвете сил и здоровья. Легенда навечно сохранила образ величественного старца с огромной белой бородой, облаченного в пышное одеяние, увенчанного золотой короной, с неизменными скипетром и державой в руках.

Реальный Карл-император, как следует из описаний современников, а также нескольких дошедших до нас портретных изображений, не имел ничего общего с этой декоративной фигурой.

Карл обладал высоким ростом, но отнюдь не был великаном, и, когда сидел, казался более рослым, чем когда стоял. Шея его была коротка, а живот толст и выдавался вперед. Он имел массивную голову, большие живые глаза, крупный нос и густые волосы. По обычаю франков отпускал длинные усы, но брил бороду. Голос его не соответствовал телосложению и казался слабым. В целом, прославленный император не отличался ни красотой, ни величавостью, но он превосходно держался, умея внушить почтение, а если нужно, и страх.

В основе этого была ярко выраженная авторитарность Карла, проистекавшая из полной и безусловной убежденности в своей правоте. Сам никогда не испытывавший сомнений и колебаний, он был наделен редким даром внушать окружающим веру в целесообразность своих идей и поступков. Характер его представляется сильным и ровным, ему были незнакомы всплески ярости, присущие Александру или Наполеону. Точно так же чужда была ему бессмысленная жестокость, и если летопись оставила отдельные примеры беспощадных решений Карла, то вызывались они только необходимостью, как сам он себе ее представлял.

Он ценил преданность и был доступен дружбе. Лишенный подозрительности, он даже в случае, когда близкий, доказавший неизменную верность, совершал промах и даже проступок, не карал его и не лишал доброго отношения [12]. Известно, что, узнав о смерти папы Адриана, которого, несмотря на бывшие между ними трения, считал своим другом, Карл плакал, хотя исторгнуть слезу из глаз этого железного человека было непросто. Его привязанность к Алкуину сохранялась до самой смерти ученого, сопровождаясь выражением глубокой и постоянной приязни, хотя тот не раз позволял себе критиковать поступки императора. Так же любил он и многих других из своего окружения: Ангильберта, Теодульфа, Эйнгарда.

Простой в отношениях с людьми, он не терпел пышности и церемоний в быту. Его повседневная одежда казалась более чем скромной, почти не отличаясь от костюма простолюдина. Как и все франки, он носил льняную рубаху и такие же штаны, ниже колен заправленные в полотняные обмотки и ремни сандалий. Сверху одевал короткую тунику и плащ, который в зимние месяцы подбивался мехом. Единственными украшениями, которые он признавал, были медные браслеты на руках и ногах да серебряные рукоятка и ножны меча, висевшего у бедра. Только по праздникам или принимая заморских послов, Карл надевал более дорогие одежды по византийскому образцу и покрывал голову диадемой.

Столь же прост был и образ жизни императора. Большую часть времени он проводил в походах — на коне или в палатке. Отсюда и его невзыскательность в еде. Больше всего любил он обедать прямо в лесу или на поле, после удачной охоты, когда дичь подается на вертеле. Те же привычки сохранял Карл и в пожилом возрасте, и когда врачи пытались его остеречь, запрещая есть жареное, он не желал их слушать. Дома, во дворце, он строго соблюдал посты, хотя и любил плотно поесть; зато мало пил и не терпел пьяниц. Но когда приходило время праздничных пиров, неизменно желал обилием вин и яств, а также всем застольным церемониалом поразить воображение иноземных гостей и доказать, что знает в этом толк не хуже властителей Востока.